Избранное. Том первый - Зот Корнилович Тоболкин Страница 67

– Не призывает он нас, – угрюмо возразил ему Григорий, дерзко перебив вдохновенно изрекавшего старца. – Нету его...

– Безбожник!

– Нехристь!

– Июда! – кричали хором все, кто был в ските.

Старец безмолвствовал и лишь гневно дёрнул изломанной бровью.

– Чему вы веруете... вы, – Григорий ткнул перстом в братьев Макаровых. – Мамоне аль богу?

Голос его от волнения стал тонок и в переполненной трапезной звучал чудовищным вызовом. Никто в скиту не смел возражать всевластному старцу. А этот увечный восстал.

- Вы грешили... вы и очищайтесь. А дети чисты. Им не от чего очищаться, – гремел он.

– Связать сатану! Запереть в келье! – возопили братья Макаровы, менее всего помышлявшие о самосожжении.

И мимо детишек, которые души в нём не чаяли, Григория увели.

Потрясённые его арестом, напуганные выкриками, ребятишки сопели. Иные протирали полные слёз глаза. Иона приказал вывести вслед за Григорием детей и женщин.

В трапезной остались одни мужчины, хотя гореть предстояло всем. Но кто привык советоваться с детишками, с бабами?

Долго и обстоятельно решали, как лучше исполнить повеление божие. Господь призывает... Стра-ашно! Но надо пройти через огонь, через муки, чтоб он принял их в свои пресветлые чертоги.

Начнут гореть под пение псалмов, пока не обрушится крыша. Но и после петь, если останется хоть одна живая душа.

Правда, никто не знал, старец придумал смерть мгновенную: порох-то в подземелье не зря стаскал.

Пали на колени, молились.

Встали усталые, тихие, с просветлёнными лицами. А когда сторожевой прибежал с вестью о прибытии гарусовского отряда, все с восторгом и верой пали перед старцем: «Иона-праведник приход антихриста провидел!».

Гарусов остановил казаков перед самым скитом. Устал смертно. Не привык он к таким переходам. Да и казаки притомились. Один Лучка был весел, словно шёл не на смерть, а на свидание. Через частокол на казаков угрюмо поглядывали староверы.

– Ну чо время тянешь? – приставал Лука к сотнику. – Я «слово» назад не брал. Аль хошь миром поладить? Они те покажут мир! – он указал на наведённую с вышки пищаль.

– Иди... потолкуй с ими.

– Могу... ежели ты со мной пойдёшь, – и чуть ли не силком поволок сотника за собой. – Эй вы, рабы божьи! – закричал он бесстрашно. – Велено вам в Якутск возвращаться. Думаете аль нет?

– Ты кто таков? – спросил с вышки сторож.

- Не узнал, что ль, Викентий? Лучка я. Лучка Старицын. А это дядя мой, Яков Гарусов, – подталкивая сотника к воротам, говорил он. Подталкивал с расчётом, что раскольники не забыли дядин правёж и сейчас с ним сочтутся. – Ему и велено доставить вас в острог добром аль силою. Выбирайте сами.

– Лучше добром, – осевшим от страха голосом лепетал Гарусов.

Иона разглядывал казаков через потайное отверстие, считал сколько их, и руки искали оружия. Но эти же руки благословили единоверцев на самосожжение. Лишь двум братьям суждено уцелеть. Старец завещал им продолжать его дело и разнести весть о мученичестве якутских раскольников по всей великой Руси, но прежде замуровать входы и уйти через чёрные ворота. Только им двоим, казначеям и кормильцам скита, выпала такая судьба. Григория не в счёт. Он давно отшатнулся от веры. И кроме того... кроме того, он родственник единственной дочери старца.

Перед тем как решиться на самосожжение, покаялся перед Макаровыми, рассказав им свою грешную историю:

– Простите меня, родненькие!

Братья и сами были не без греха и потому жалостливо вздыхали, лили слёзы.

– Не оставьте её. Дочь единственная. Без отца, в нужде выросла. Помогите, чем можете. А это от меня... – порылся в углу кельи, достал коробочку, в которой тускло поблёскивал золотой медальон. Внутри золотая прядь волос. – Мои волоски-то... детские. Григория выпустите... опосля.

Не знал Григорий, что от скорой расправы и от огня его спасло Ионино слово.

За безбожие здесь карали скоро и беспощадно. Его не тронули. Не знал и того, что Ефросинью старец тоже отпускал.

– Некуда мне идти. Один ты на земле у меня был... и там один будешь, – сказала она, потупясь. Трудная любовь ей выпала. Но иной женщина не знала. Верила, что встретится на том свете с Ионой. Если господь сподобит – соединятся вечным браком. Что ей земные быстротекущие радости. Лишь попросила: – Григория отпусти. Невиновен. Мы с тобой его к неверию подтолкнули.

– Отпустил уже, – сказал тихо старец и испросил у неё последнее прощение: – Грешен я перед тобой, Ефросинья... прости.

– И ты меня прости, – шепнула Ефросинья, робко погладила его когда-то золотые, как у Стешки, волосы. – Любый.

Иона велел позвать старшего из отряда.

– Отойдите далее, – крикнул с вышки сторожевой. – Начальника пустим.