Сергей Семенов - Внизу Страница 7

Молодцов, выпив водку, почувствовал, как она ударила ему в голову, но те надежды, какие он возлагал на нее, не оправдались. Водка не прогнала гнетущей его тоски, а еще увеличила его внутреннюю тяжесть: она ударила ему в голову и наполнила его тяжелым давящим туманом. В ушах у него поднялся неприятный, шум, перед глазами его прыгало и сердце сжало точно чьей-то чужой грубой рукой, и это ощущение до того было неприятно, что Молодцов, несмотря на туман в голове, начал раскаиваться, зачем он прибег к этому средству… Он не стал больше допивать из посуды и застучал дном рюмки о поднос.

– - Что вам? -- спросил подбежавший половой.

– - Сельтерской воды…

Он с наслаждением глотал кипящую, брызжущую мелкими каплями в лицо холодную солоноватую влагу и чувствовал, как у него освежается во рту, в горле, желудке. Через минуту ему было легче: голова стала свежей, исчез шум в ушах и уже не прыгало перед глазами. И вместе с тем прояснилось в его душе. Тоска проходила, и устанавливалось спокойное душевное равновесие. "Глупец я. Чего я хочу, оскотиниться? И зачем? Чтобы забыться? Надолго ли? Проспишься, а потом? Опять то же. Нет, это малодушие, не нужно робеть, не нужно опускать руки, когда и ошибку сделаешь. Эка беда. Сам человек, говорят, какая-то ошибка". И ему припомнились стихи из какого-то полушутовского солдатского рассказа:

Будь смелей, под пулей прыгай,

Честь поддерживай свою.

Умирай -- ногою дрыгай.

"Вот надо как, а я размяк, как тряпка. Ну, сделал я промах, нехорошо поступил, так что же из этого? Я-то ведь остался? Во мне-то еще все дело? Нешто я не могу восстановить себя? Золотов говорит свою правду, а я буду искать свою. У всякого должен быть свой взгляд, только свой, этим человек и крепок, и имеет цену, и будет долговечен на земле…"

Тоска Молодцова стала расплываться, как облако в солнечных лучах, сначала разорвалась на кусочки, а потом разлетелась вся.

– - Да, верно, -- сказал он сам себе, -- коли так, пусть его… Его при нем и останется, а мое при моем.

Он облокотился на стол, зажмурил глаза и почувствовал, как внутри его что-то всколыхнулось, и мысль потекла не беспорядочно -- отрывками, а определенными законными созвучиями. Молодцов сделал напряжение, чтобы построить их в порядок, и совершенно неожиданно для него начала складываться целая картина, появился знакомый Молодцову процесс, и душа его затрепетала восторгом.

"Не нужно петь унылых песен", -- вылилась первая фраза. "Зачем плодить в душе печаль", -- появилась вслед за ней другая, и дальше пошло уже без остановки: "И так уж мир для многих тесен, и так уж многих тянет вдаль… Пусть хнычет тот, кому приятно весь долгий век скорбеть и ныть… Кому стремленье непонятно волне шумливой встречу плыть. Не в том живых людей призванье. Их долг -- уснувших пробуждать, вселять в них радость упованья и дух упавший поднимать".

Молодцов открыл глаза, поглядел перед собою, чему-то радостно улыбнулся и повторил только что сложившееся стихотворение.

– - Похоже, -- сказал он сам себе радостно, полез в боковой карман пиджака, достал оттуда книжку и стал записывать.

Когда он кончил записывать и пробежал стихотворение глазами, то он увидал в некоторых стихах шероховатость.

– - Ну, что ж, отделаю, отделаю и пошлю в "Друг народа". Записки о себе буду писать. Ходить к ним буду, учиться буду у них. Учиться! У них есть чему нашему брату поучиться…

И он почувствовал прилив такой необычной веселости, какой он и сам не ожидал после того, что он только что пережил… Он долго сидел в каком-то сладостном оцепенении, глядя в пространство и не видя, что кругом его творится, наконец опять постучал половому, заплатил ему и, надевши картуз, пошел из трактира.

Выйдя из трактира, он побрел без цели по первому попавшемуся направлению и долго бродил среди людей, но уже не с тоской и мукой, а с тихой сердечной радостью.

1922 г.