Александр Солженицын - Двести лет вместе (Часть 1 - В дореволюционной России) Страница 71

Растущую важность еврейского вопроса для России - российское общество ощутило даже на полвека позже правительства. Лишь после Крымской войны "нарождавшееся русское общественное мнение начало осознавать наличие еврейской проблемы в России"180. Но должно было пройти ещё несколько десятилетий, чтобы осозналась даже первостепенность этого вопроса. "Провидение водворило в нашем отечестве самую большую и самую крепкую часть еврейства", - писал Владимир Соловьёв в 1891181.

А годом раньше, в 1890, Соловьёв, находя побуждение и поддержку в круге сочувствующих, составил текст "Протеста". Что "единственная причина так называемого еврейского вопроса" - забвение справедливости и человеколюбия", это "безрассудное увлечение слепым национальным эгоизмом". - "Возбуждение племенной и религиозной вражды, столь противной духу христианства... в корне развращает общество и может привести к нравственному одичанию..." - "Следует решительно осудить антисемитическое движение" - "уже из одного чувства национального самоохранения"182.

По рассказу С. М. Дубнова: Соловьёв собрал подписи, больше ста, включая Льва Толстого и Короленко. Но редакции всех газет получили предупреждение: не печатать этого протеста. Соловьёв "обратился с горячим письмом к Александру III". Однако через полицию его предупредили, что если будет настаивать, то добьётся административного преследования. И он - покинул затею183.

Как и в Европе, многообразный рост еврейских устремлений не мог не вызвать у русских общественных слоев - у кого тревогу, у кого резкое противодействие, но у кого ж и сочувствие.

А у кого - и политический расчёт. Как народовольцы в 1881 сообразили выгоду сыграть на еврейском вопросе (тогда - в направлении травли), - так, спустя время, российские либерально-радикальные крути, левое крыло общества, сметило и усвоило надолго - выгоду использовать еврейский вопрос как весомую политическую карту в борьбе с самодержавием: всячески растравлять, что равноправия евреев в России нельзя добиться никаким другим путём, кроме полного свержения самодержавия. От либералов до эсеров и большевиков, евреев то и дело привлекали - кто и с искренним сочувствием, но все - как удобный козырь противосамодержавного фронта, и этот козырь, без зазрения совести, уже не выпускался революционерами из рук, использовался до самого 1917 года.

Однако все эти общественно-газетные веянья и обсужденья - совершенно ещё не коснулись в те годы народного отношения к евреям в Великороссии. О том есть множество свидетельств.

Вот Я. Тейтель, много живший в глуби России и общавшийся с простонародьем, свидетельствует, "что простому народу чужда расовая и национальная вражда"184. - Или вот, в мемуарных записях князей Вяземских отмечено, что в их больнице в Коробовке Усманского уезда крестьяне не любили хамоватого д-ра Смирнова, а когда его сменил старательный д-р Шафран - он пользовался всеобщей любовью и благодарностью крестьянской округи. - Из опыта каторги 80-90-х гг. подтверждает и П. Ф. Якубович-Мелынин: "Было бы неблагодарным делом отыскивать даже и в подонках нашего простонародья какие-либо антисемитские тенденции"185. - И именно с чувством, что таковых нет, евреи белорусского местечка, в начале XX века, дали телеграмму в Москву купчихе-благотворительнице М. Ф. Морозовой: "Пожертвуй сколько-то, синагога сгорела, ведь Бог у нас один". И она послала просимую сумму.

Да собственно, ни либеральная российская, ни еврейская печать и не обвиняли русский народ в природном антисемитизме, а - утверждали настойчиво, что антисемитизм в народной массе искусственно и злобно создавался и поджигался правительством. И сама формула "самодержавие, православие, народность" воспринималась в еврейских образованных кругах как направленная именно против евреев.

А в середине XX в. читаем у еврейского автора: "В старой России антисемитизм не имел глубоких корней в народных массах... В широких массах народа антисемитизма почти не было, да и самая проблема отношения к еврейству перед ними не вставала... Лишь в некоторых частях так называемой черты оседлости, главным образом на Украине, где ещё со времени польского господства, в силу особых условий, на которых здесь не приходится останавливаться, настроения антисемитизма имели очень широкое распространение в крестьянстве"186. Это - вполне верно. И сюда же - можно добавить Бессарабию. (Давность таких чувств и условий находим и у Карамзина: окружавшие Лжедмитрия казаки, очевидно запорожские, ругали россиян жидами187, значит, для западных областей это было ругательство.)

А в русском фольклоре? Словарь Даля охватывал не только Великороссию, но и западные губернии, и Украину - пометкою "ю-зап", но далеко не всегда. В своих дореволюционных изданиях он содержал немало слов и разговорных выражений, производных от "жид". (Показательно, что в советском издании 1955, несмотря на трудности при фототипии, была перенабрана соответствующая страница188, и всё это словарное гнездо между "жигало" и "жидкий" - целиком убрано.) Но в наборе этих выражений, приводимых Далем, есть часть наследства от церковно-славянского языка, в котором слово "жид" никак не было укоризненным, а только племенным определением; есть - и наслоения от социальной практики в польские и послепольские века в черте оседлости, есть нанесенное и в Смуту XVII в., - в самой же Великороссии тогда почти не было и контакта с евреями. Это наследие и отражено в пословицах, приводимых Далем, хотя и в русском написании, но часто угадывается юго-западное происхождение. (И уж во всяком случае они родились не в недрах российского министерства внутренних дел.)

Однако с этими пословицами и сопоставим: а сколько же в народе недоброжелательных пословиц о православном священстве, почти ни одной благожелательной.

Свидетель из Мариуполя189 (и не он один, это достоверно) рассказывает, что у них в дореволюционное время кардинально различались "еврей" и "жид". Еврей это законопослушный гражданин, чьё бытовое поведение, отношение к людям не отличается от окружающей среды. А "жид" - это живодёр. И можно было услышать: "Я не жид, я честный еврей, я вас не обману". (Такие заявления из еврейских уст встречаются и в литературе; такое же мы прочли и в листовке народников.)

Это смысловое различие - надо иметь в виду при оценке пословиц.

Всё это - следы давней национальной розни на территориях Запада и Юго-Запада.

Но ни в Средней, ни в Северной, ни в Восточной России - никогда, ни даже во всенародное сотрясение в октябре 1905, не было еврейских погромов (были против революционных интеллигентов вообще, против их ликования и глумления над Манифестом 17 октября). И однако: передо всем миром дореволюционная Россия не Империя, а Россия - клеймлена как погромная, как черносотенная, - и присохло ещё на сколько столетий вперёд?

А разражались еврейские погромы - всегда и только на Юго-Западе России (как это и проявилось в 1881 году).

Таков был и кишинёвский погром 1903 года.

Не упустим, что в то время, при неграмотном и крайне невежественном населении всей Бессарабии, в Кишинёве жило: 50 тыс. евреев, 50 тыс. молдаван, 8 тыс. "русских" (большей частью украинцев, но этого тогда не различали) и сколько-то остальных. Главные силы погрома, "погромщики были в основном молдаване"190.

Кишинёвский погром начался 6 апреля 1903 - на последний день еврейской Пасхи и в первый день православной. (Не первый раз мы видим эту трагическую связь еврейских погромов с христианской Пасхой, - так было в 1881, и в 1882, и в Николаеве в 1899191, - и это особенно наполняет горечью и тревогой.)

Прибегнем к единственному документу, основанному на тщательном расследовании и по прямым следам событий, - Обвинительному акту, составленному прокурором местного суда В. Н. Горемыкиным, "который не привлёк к делу ни одного еврея в качестве обвиняемого, что вызвало резкие выпады против него в реакционной печати"192. (Как мы увидим, суд заседал сперва закрыто, чтобы "не разжигать страсти", - и акт впервые был опубликован за границей, в штутгартском эмигрантском "Освобождении"193.)

Акт начинает с "обычны[х] столкновени[й] между евреями и христианами, всегда происходивши[х] за последние годы на Пасху" и с "нерасположени[я] местного христианского населения к евреям". И вот уже "недели за две до Пасхи... в Кишинёве стали циркулировать слухи об имеющемся быть на предстоящих праздниках избиении евреев". - Тут поджигающую роль сыграла и газета "Бессарабец" (редактор Крушеван), печатавшая "в течение последнего времени изо дня в день резкие статьи антиеврейского направления, не проходившие бесследно... среди приказчиков, мелких писцов и т. п. мало культурного люда Бессарабии. Последними вызывающими статьями "Бессарабца" были сообщения об убийстве в п. Дубоссарах христианского мальчика, совершённом будто бы евреями с ритуальными целями". (Кроме слуха об исколотом в Дубоссарах христианском младенце был и слух об убийстве евреем своей христианской служанки, на самом деле кончившей самоубийством194.)