Разбитое зеркало - Валерий Дмитриевич Поволяев Страница 74

«Утопленник» разлепил губы, промычал что-то невнятное. На это гребец ответил причитаньем, страдальчески кривя свое безусое лицо.

Рыбак, который был в воде и снизу помогал завалить «утопленника» в лодку, ловко выдернул из ряби свое послушное верткое тело, перекинул его через борт, окоротил коллегу:

– Тише! Дай человеку слово сказать… Видишь, он сообщить что-то хочет.

Пчелинцев снова раздвинул губы, протиснул сквозь них бесцветное:

– С «Лотоса» я… «Лотос» метрах в пятнадцати от буя лежит. Там еще один человек застрял. Живой… Спасать его надо.

Старший рыбак резко вскочил, замахал руками, давая знать тому, кто стоял за рулем катерка. Закричал зычно:

– Срочно связывайся по рации с городом. Это с «Лотоса» человек. Да не телись же ты, три попа твою за ногу, срочно вызывай город. Сообщи, что в «Лотосе» еще один человек находится. Надо доставать, пока живой.

С лодки было видно, как засуетился, заперебирал руками штурвальный в рубке, защелкал рычажком вызова. А старший рыбак отер рукою мокрое лицо, бросил сочувствующий взгляд на Пчелинцева, подморгнул ему ободряюще:

– Ты, батя, крепись. Атаманом будешь. Досталось?

Из рубки высунулся штурвальный:

– Есть город!

Старший рыбак снова вскинулся, распугал своим трубным голосом паривших над прорезями мартынов, уже нацеливших клювы в нутро лодок. Не уследи за ними – глаза у осетров повыклевывают.

– Передай им, пусть свяжутся с водолазными катерами, что у косы толкутся. Они в двух километрах отсюда, внизу. Пусть катера идут сюда. Здесь «Лотос», в пятнадцати метрах от буя! – Он ткнул пальцем в яркий брусничный поплавок. – Тут он! – Наклонился над Пчелинцевым: – Водянка-то в шести километрах отсюда в ерике к косе приткнулась. Так «Лотос» там и ищут, считают, что там столкновение произошло. А «Лотос», оказывается, здесь лежит.

Рыбак посмотрел на буй.

Пчелинцев снова зашевелил губами, протолкнул сквозь них несколько непонятных слов, потом попросил уже отчетливо, ясно:

– Посмотри, что у меня с ногами?

Старший рыбак наклонился, посмотрел на добела отмытые пухлые пчелинцевские ноги с неживой влажной кожей, кое-где покрытой темными волдырями, заговорил грубовато и по-прежнему зычно:

– А чего? Копыта как копыта. Хоть сейчас с ними на танцы, краковяк отплясывать.

– Не чую ног совсем. Отнялись ноги, что ли?

– Должно пройти, – авторитетно заявил рыбак. – Тебя бы сейчас, браток, в водолазную камеру, чтоб кессонку не схватил, да нет ее, камеры этой, будь она неладна… Так что терпи. Скоро это пройдет.

Уже через час у красного буя стояло пять судов; было даже невероятно, как они смогли поместиться на одном маленьком пятачке, смогли начать работу, не мешая друг другу. Громыхали мегафоны, поверхность темной воды рассекали, кромсая на ломти, острые лучи прожекторов. Хотя и пробивали они воду метра на полтора, не больше, все равно прожектора продолжали светить. Масляно густел воздух, пропитанный отработанными машинными парами, тревожно перекликались люди. На дно готовилась уйти водолазная команда из четырех человек. Что-то военное, из прошлого, из фронтовой поры было сокрыто в движениях людей, в горении прожекторного света, в тихом бормотании двигателей, в бряцании железа.

Из Астрахани, сверху, где располагаются грузовые причалы, приплыли два крана-самохода, один мощностью в сорок тонн, другой – в пятьдесят.

Работа шла. Но осложнялась она одним – ветер к вечеру здорово окреп, набрал силу. Рябь, поначалу невидная, неопасная, сейчас сделалась литой, железной, в борта сгрудившихся судов била напористо, буйно. В общем, подступал шторм, и надо было спешить.

Водолазы ушли на дно, но вскоре один из них вернулся, ему отвинтили медную, круглую, как шлем космического костюма, «голову» с окошечком спереди, и он сообщил, что «Лотос» нашли сразу, лежит он вверх килем, что чернота на дне страшенная, в ней и собственных пальцев не разглядеть – надо бы туда побольше фонарей опустить… Но все это мелочь по сравнению с одним – неизвестно, за что «Лотос» можно подцепить, за какие крюки-скобы, как под суденышко тросы подвести? Видать, строители корабля не думали, что его когда-нибудь со дна поднимать придется, никаких грузовых загогулин к корпусу не приварили.

И еще одна беда была – вес суденышка довольно большой. Смогут ли этот вес выдернуть из липкого вязкого дна два крана – сороковик и пятидесятка? Кранов-соток в этот момент в Астрахани не было. А «Лотос» надо поднимать.

– Только поднимать нужно осторожно… Чтоб ни на миллиметр «Лотос» не сдвинулся, – предупредил Пчелинцев, когда его уложили на палубе катерка-быстрохода и собрались отвезти в Астрахань. – Иначе Ежову – каюк.

– Воздушная подушка? – догадался старшина водолазной команды, первым приплывший вместе с катерком к Пчелинцеву.

– Она самая. И… – Пчелинцев зашелся в хриплом кашле, закрутил перед собой вялой, испачканной мазутной сыростью рукой, – спешить надо. Кислорода не ахти как много в этой самой подушке осталось.

Да, опрокинутое вверх дном обстановочное суденышко требовалось как можно скорее вызволять из волжской черноты, из опасного донного холода, но вместе с тем и торопиться особо ведь нельзя – «Лотос» надо было поднимать так, чтобы он ни в коем случае не изменил своего положения. Как и предупреждал Пчелинцев. Иначе вода, налившаяся в машинное отделение, всплеснется, враз вышибет воздушный пузырь в какой-нибудь оказавшийся рядом распах, и тогда Ежов захлебнется. Эта задача была посложнее остальных, поскольку «Лотос», как известно, не имел буксирных крюков, скоб, петель, за которые можно было бы его подцепить. Тросы ведь придется пускать по голому месту, и если хотя бы один конец соскользнет, сдвинется, то «Лотос» может завалиться, и тогда внутренняя волна в машинном отделении все равно проглотит воздушный мешок, в котором находился пленник.

Поэтому суденышко решили не поднимать, а передвигать к берегу, вернее, к прибрежной мели – длинной песчаной косе, мутно желтеющей сквозь воду.

Прежде чем Марьяна успела увидеть Пчелинцева, его увезли на катерке в больницу – надо было срочно принимать меры, чтобы старшего механика «Лотоса» не скрутила кессонка, чтобы не остался он калекой, надо было проверить сердце, легкие, печень, кровь, проверить все, что медики считали нужным.

Марьяна была молчалива. Глаза потемнели и потеряли обычный свой блеск, веки после бессонной ночи набухли тяжестью, увял рот, сама она сделалась суше и, кажется, отключилась от всего происходящего. В мозгу до сих пор вспыхивали болью надолго запомнившиеся слова диспетчера порта, произнесенные им по телефону. Страшные это слова, не приведи господь кому-нибудь их услышать.

Через два часа после всплытия Пчелинцев с клюкой-костылем, полуглухой, с обработанным лекарствами лицом, с усталостью, запрятанной в запавших глазах, с твердо сжатым ртом все же появился на «адмиральском» катере – тут нужна была его помощь. Пчелинцева сопровождали врач и санитарка. Марьяна вся напряглась, когда он приплыл и поднялся на палубу, хотела было подойти к нему, но не смогла –