Забвение - Дэвид Фостер Уоллес Страница 76

и обвиняет меня в «храпе», а также по меньшей мере в, очевидно, двух из этих записанных эпизодов, когда я слышимо возразил, что даже еще не сплю и тем самым логически не могу быть «виновен» в предъявленном обвинении, Специалист по сну – которому при презентации лазерная указка и функция «дистанционного» устройства помогали останавливать или «задерживать» изображение на мониторе, чтобы обратить внимание стола на определенный временной интервал ЭЭГ, его по-молодому строгой лаборантки, – подкрепил или подтвердил ipse dixit[49], что на деле я действительно с точки клинического зрения – вопреки моей уверенности или восприятию пребывания в полном сознании, – «технически спал», преимущественно находясь на Втором или Третьем из четырех обще-известных уровней или «стадий» сна, которые Сомнолог снова для нас напомнил или очертил. На глазах всего стола и «Команды сна» Сомнолог (как обычно, взвешивающий и подсознательно «игравшийся» громоздкой связкой ключей «Парк-Дэвис») произнес вердикт со всей клинической объективностью современной науки и постарался вновь проговорить, что он эмпирически нейтрален в супружеском разладе и занимал в споре не ту «сторону» и не другую. Тем не менее, услышав сперва мнимый «диагноз», судорогу или «волну» одновременно гнева и изумления, ввиду чего одной из моих первых подсознательных или «рефлексивных» мыслей было, что доктор Пафян et alia[50] фактически на «стороне» Хоуп и что она как-то уговорила Клинику Дарлингов подменить данные испытаний на обозначающие, что я не был в сознании, когда я отлично знал (то есть знал так же точно, как то, что сидел в Переговорной комнате, в изумлении вцепившись в кроваво красные ручки кресла), что нет. Тем временем физическое мое поведение не выдало ничего из этих, признаться, иррациональных подозрений, но только шок и удивление – моя челюсть вполне буквально «упала», и на краткий интервал времени я пребывал в такой растерянности, что не подумал и не нашел в себе «хладно-кровия» спросить о параллельных результатах, обозначенных в звуковой, или аудио, части исследования и ЭЭГ, – то есть, другими словами, подтвердилось ли, сопровождался или нет мой «технический сон» слышимым «храпом», или нет. (Здесь, надо упомянуть, в это время у меня также возникла эрекция, или «Стояк», [первый за несколько месяцев], происхождение и ассоциации которого в моем дезориентированном состоянии остались целиком неизвестными; косвенной причиной мог быть внезапный приток гормонов, связанных с адреналином или стрессом, по причине внезапного шока от результатов).

Вслед за этим предположительным «диагнозом» настало приблизительно от двух до четырех секунд коллективного молчания, перемежаемого шумом строительной деятельности, стуком дождя в западное окно Переговорной комнаты и звоном телефона где-то в глубине внутренностей административных офисов Мемориальной Клиники Сна Дарлингов. Моя quondam[51] или бывшая первая жена, Наоми, так и не смирилась с тем фактом, что я не хотел от нее детей; я опасался «повторения цикла». Также вибрировал мой пейджер. Выражение лица или гримаса самой Хоуп по провозглашении новостей Специалиста по сну была несколько преувеличенно «без-эмоциональной» или «не-реагирующей», очень хорошо мне знакомой по другим супружеским конфузам, – напускной вид, обозначавший, что она испытывает ощущение горького злорадства или триумфа, но завуалировала свое удовольствие, дабы показать «благородное» отношение к конфликту, а также избежать моих возможных претензий к ее злорадному триумфу, а также продемонстрировать отсутствие всякого удивления и попытаться недвусмысленно показать, что «никогда» и «ни разу» не сомневалась и не колебалась в своей правизне в споре из-за конфликта и что Сомнолог теперь лишь подтверждает то, о чем в реальности она «знала с самого начала». Только определенный слабый или лихорадочный блеск в блеклых глазах Хоуп выдал ее удивление и триумф из-за моего ошеломленного изумления по поводу видимого Медицинского диагноза или «постановления» Команды сна. В этот краткий период тишины какое-то время слышался звон телефона, оставшийся без взаимности, затем молодая, неприступно расцветшая или «пафотическая» лаборантка вынула запись, вставила новую и вручную обновила или «перенастроила» дисплей Монитора, пока теперь фокус диагноза безэмоционального, флегматичного Сомнолога сместился к записанным «мозговым волнам» на записи ЭЭГ-измерений моей жены, какие на Мониторе непрофессионалу или «диванному» эксперту вроде меня и Хоуп казались неотличимыми от моих собственных изображений, кроме, конечно, того исключения, что под шаблонами, чья дрожащая, скачущая линия теперь обозначала электрическую активность мозга Хоуп вдоль откалиброванной шкалы времени, изображались имя и номера ОРВ и «Кода пациента» Клиники Дарлингов Хоуп. Эти конкретные области, поведал поверх нескольких внезапных, заметных, кричащих или «визжащих» звуков от «электрической» пилы или фрезы где-то дальше по коридору (также в воздухе царил фоновый запах распиленного дерева, как и промышленного целлофана вдобавок к пахучему одеколону латино-американца и любимому «УДОВОЛЬСТВИЮ» Хоуп) доктор Пафян, указывая ручной указкой сладострастной лаборантки характерные пики или «всплески» в хаотической линии «мозговых» волн Хоуп, обозначали – к нашему (как, так сказать, говорится, «само собой», вполне очевидно, «разумеется») дальнейшему обоюдному удивлению, – что не только лишь я, но и сама Хоуп тоже, судя по всему, достоверно и эмпирически спала в те записанные временные периоды, когда якобы «слышала» мой «храп» (тогда как, одновременно или параллельно, по причине, возможно, либо чрезвычайного переутомления, либо адреналина, сам я также начал в то же время видеть радикально сжатую или как будто ускоренную сенсорно-мнемоническую картину [или, так сказать, внутреннюю «нарезку»] с собственными воспоминаниями о том, как учил Одри пользоваться «ручной» коробкой передач с пятью режимами на «ее» [хотя и зарегистрированном ради страховки на имя д-ра и м-с Сайп] новеньком купе «Мазда» на стоянке в Нижнем Скванкуме, разлинованной множеством наклонных параллельных линий: Одри развязала или «распустила» пылающе-каштановые волосы и жевала какую-то ярко синюю жвачку, салон омывался солнечным светом и ароматом ее ежегодного рождественского шафранового геля для ванной; благоуханный звук ее дыхания и форма ноги, когда она нажимала и отпускала соответствующие педали, ругательства вполголоса, если мы скакали, вздрагивали или замирали под мягкий визг и прикушенную губу, и – [ «Прекрати»] – и тем самым в возобновившейся, краткой, «ошарашенной» тишине после второго диагноза врача сам я забыл почувствовать триумф, «злорадство» или даже какое-либо смятение в связи с видимым или парадоксальным поворотом «вердикта» о сне. Мое сердце, так сказать, «заныло» от тоски; я не хотел и не мог оставаться в помещении этой комнаты; я ужасно скучал по нашей Одри; мне хотелось теперь же отправиться одному и помочь ей собраться, отчислиться и вернуться домой [невзирая на то, что к этому времени моя нога почти окончательно онемела, или «уснула»], мчаться на скоростях, избыточно превышающих установленный лимит, взять приступом вне-штатное обще-житие, или «замок», или «enceinte»[52], или укрепления амбразурного донжона острога и колотить, повергнуть оземь или позвонить