Никто не знает Сашу - Константин Потапов Страница 76

угольков, въевшийся запах костра. Через старые шмотки словно примеряла пройдённое порознь. Сегодня 2009-й в ромбик, завтра – 10-й в крупную вязку. Они вспоминали эти годы, прожитые параллельно, удивлялись, сколько раз их могло свести, но не свело. Он пел песни на кухне, она подходила сзади, обнимала, прижималась. Слышала голос наощупь – мелкую, мощную дрожь от спины – в неё. Она лежала и придумывала идею для новой документалки, а он подсовывал ей героев – дворник-киргиз, казашка из супермаркета напротив, вчерашний таксист-армянин. Они вместе смеялись над этой модой московской интеллигенции – всё про мигрантов, всё от вины за свой достаток. Они покупали сигареты на двоих – Парламент Сильвер Блю. Он всю жизнь курил ЭлЭм, но ей он оказался крепким. Они стояли на балконе с одной парой сланцев на двоих, она в его куртке, он в майке, тебе не холодно, с тобой нет, плечом к плечу, затягивались по очереди, смотрели в зиму, искали в пепельнице окурок подлинней. Лежали плечом к плечу, смотрели в плавающий отблеск окна, теневой оттиск дерева и горячо спорили обо всём. Фильмах, книгах, обществе, моде, песнях. Ещё без злобы, с азартом. Они называли это клуб полуночников. Они готовили вместе, вертелись на тесной кухоньке. Пробовали, искали, солили и смеялись над тем, что выходило, оба ещё не умели, учились. Он снова пел ей – она снимала на айфон, всегда снимала. Он поющий всегда казался ей чудом, слишком необъяснимым, чтобы просто смотреть, наслаждаться – схватить кадром, запечатлеть. По выходным ходили завтракать в дешёвую кофейню напротив или в «Братья Караваевы» у метро, если у него был концерт или у неё заказ. И раз в месяц ужинали в одном из бесконечных ресторанов на Новослободской – бургеры, грузинская кухня, суши, пицца. Они смотрели фильмы вместе, переоткрывали заново всё от Тарковского и Данелии (её любимого), до голливудских блокбастеров, пиксаровского «Вверх!» (его любимого). Говорили цитатами из советского кино, у них вообще было полно словечек, присказок, мемов, привычек. Они сплетали из этого свой мир. Страна заоделье. Кто мой рулетик, это когда замотаны в пледы. Десятки вариаций имени Ксюша, нежных кличек. Китя, Киса, Малыш, Ксю-сю-сю. Кто моя ёжик – это сзади уткнувшись лицом в его шею. Ноги льдышки – внезапное вторжение под одеяло, ожидание отопления в октябре. Улепётывай в своё княжество – один наваливался на другую ночью, наоборот, не разобрать кто где. Листать ленту вместе и смеяться над мемами, читать друг другу Довлатова вслух, сворачивай избу-читальню, спать.

Она любила в нём нелепость, советскую сутулость. Она не любила в нём пафос и нерв. Сначала любила, но взрослела, снимала, пересматривала, умнела. Всё должно быть проще, Саш. Он раскрывал ей Москву, казалось, эклектичный и неэстетичный город, показывал Старую Басманную, или Новослободскую или Воробьёвы горы, или Лосиный остров. Всё то, что успел увидеть в долгий стылый год, когда ожидал переезд Катеньки. Здесь он написал ту песню. А здесь ту. Москва была вся в пятнах строк, мелодий. Москва была для неё ещё чужой и огромной. Когда не было денег, ей приходилось работать на Останкино – монтировать сериалы для ТВ. Ей нечем было оплатить второй семестр в школе доккино, и он заплатил за неё. Почти все его сбережения на тот момент. Когда она лежала на самом дне, он ложился рядом, сзади, обнимал, шептал в затылок – всё получится, не сдавайся, я с тобой, просто такой период, перетерпи, я верю в тебя – он вытаскивал её со дна, собирал по кусочкам заново – хочешь еду из Мака, или чай, или спеть тебе твою любимую – он помогал ей встать. У неё не было в Москве никого. Это он свёл её с первыми журналистами, а они – с другими, а те с третьими, а те уже, оказывается, знали кого-то из студентов, с которыми она училась, нора знакомств обвалилась в себя. Круг её общения стал постепенно меняться, сползать в сторону.

Когда это произошло? Он точно не мог сказать.

Она всё чаще пропадала с надменными ироничными особами в модных тогда «Жан-Жаках», бритые виски, алая помада, и будто начала стесняться его. Сашу же эти люди раздражали, и он открыто говорил об этом Ксюше. Ксюша только кивала, тихо улыбалась, и вроде бы даже соглашалась с Сашиным мнением.

Что было переломным моментом? Саша не знал точно. Возможно, Ксюша понимала, что с тем навыком привычек, словечек, маникюром, гардеробом, который она привезла из Поволжска, ей просто не выжить в Москве. Как-то она пришла с занятий вечером, не то, чтобы расстроенная – скорее сосредоточенная. Она сидела на кровати и внимательно рассматривала своё старое платье, которое было на ней. Рассматривала как бы со стороны, как в первый раз. Что случилось, спросил он. Я хочу купить новую одежду, сказала она. Можешь дать мне денег? Я отдам, сказала она. Конечно, ты что, сказал он, можешь не отдавать.

Ему запомнилось, как Ксюша вдруг подписалась в Инстаграмме на их общую знакомую из Университета. Эта знакомая всегда бесила их обоих, она была таким олицетворением пафоса и жизни на показ, где каждый завтрак превращался в шоу из флетлеев и селфи. И когда Саша спросил, зачем ты подписалась – они лежали в постели, листали ленту перед сном, и он случайно заглянул в её экран – она сказала, а что такого? Да, раньше их общая подруга бесила её. Но просто люди так живут. Они искренне видят в этом красоту. Вот для тебя, Саш, красиво петь песни, для меня – снимать что-то, а для них – выкладывать свои селфи. Но ведь это не настоящее, сказал он. Настоящее? – спросила она. Саш, да для них это – настоящее, эта такая игра – просто следовать за всеми, ну как рыбы складываются в красивую фигуру, там, шар, например. Мне кажется, это глупо, сказал он. Ну не знаю, сказала она. И они больше не говорили про это.

Но теперь она всё чаще спрашивала его насчёт обновить гардероб, подстричься по-другому. Искала предлоги, почему ему не стоит приходить, как именно ему будет неинтересно, мы же там про кино, Саш, и он сам рад был не вникать в её новую жизнь.

Когда он пришёл туда пару раз, всё вышло очень плохо. Она вела себя по-другому. Он видел, как она меняется в этом обществе, как становится саркастичнее, злее, словно стесняется своей доброты, и вступает в это общее соревнование за столом, кто лучше знает Москву/заведения/сериалы. Она подделывалась под