Избранное. Том первый - Зот Корнилович Тоболкин Страница 80

Андрей по сходням спускался к дощанику. Купцы уж там были...

– Дядя Андрей! – Цыпандин остановился. – Нам бы вместе надо. Мало ли что...

– Вместе негоже. Острог на тебя оставляю. На казаков шибко не дави. Но и послабления не давай.

– Береги там себя, – сказал Володей. – Места тут бойкие.

– Бог сбережёт, – усмехнулся Цыпандин, и дощаник отплыл.

Подождав, когда дощаник скроется из вида, Володей медленно зашагал к острогу. Вскоре растолкал казаков, велел сжечь завалы сучьев, укрепить частокол.

Исая били, пытая, где тайник с рухлядью. Не выдержав, он признался, указал в лесу яму. Шкурки, хранившиеся в ней, были испорчены.

«Тьфу!» – негодовал Илья на дядю. – Ворует, а сохранить не может. Не может, дак мне отдал бы...»

Били снова, полагая, что тайник не единственный. Илья, слыша дядины выкрики, плотно затворял дверь. Питухи, перемигиваясь, обсасывали мозговые косточки, снова открывали дверь и с наслаждением вслушивались в Исаевы выкрики. Били Гарусовы, теперь их бьют. Баско!

Илья не вытерпел, выгнал всех и закрыл кабак. Накинув засов, спустился под пол и отодвинул двенадцативедёрную кадь с брусникой. Там было заветное местечко, в котором хранился железный сундучок. В нём – жемчуг чёрный и белый, золотой крест, пояса серебряные с голубым и зелёным камнем, рукоять сабли, тоже с каменьями, отласовский одекуй, кубки, чаши, ковши, драгоценный ковчежец. Всё это, завёрнутое в мягкую кожу, лежало без движения. Была бы жена, разодел бы её, как царицу. А так что ж, поглядишь, поглядишь – и все дела.

Надвинув кадь на место, лёг. Фетинья приснилась. «Присушила меня, отрава!» Илья поднялся, побрёл в темень. У Фетиньи темно. Пищит младенец, должно быть, Васькин. Угрюмилась ночь, словно овдовевшая баба. Из-за реки наскакивал ветер, гнал тяжёлые чёрные тучи. Они повисли над Якутском и висели до утра. Ни звёздочки в небе.

Бродил Илья по острогу, не мог найти себе места. Утром из старого дома Отласов выметнулась Фетинья:

– Эй, милёнок! Не меня ли выглядываешь?

– Тебя, Фета. – Илья ринулся к ней навстречу, забыв о хромоте своей. Фетинья, рассмеявшись, отступилась. – Айда. Жду... все глаза проглядел.

– Ждёшь... экой! Я в гости к тебе не сулилась.

– А ты зайди. Не то помру без тебя.

– Не помрёшь! Щас кабак откроешь – будешь с пьяниц три шкуры драть.

– Брошу кабак... всё брошу! Тебя надо! – тянулся к бабе Илья.

– А понесёшь меня по улке? Не оробеешь перед миром?

– Да хоть по всей земле! Мне что этот мир? – Илья поднял её на руки, понёс сперва переулком, потом через площадь, где под кнутом выл Исай.

– Дядя твой... Ай жалости нет?

– Не до дяди мне... Скорей! Ко мне!

– Зверь! Чистый зверь! – Фетинья ударила его в лоб ладошкой; став на ноги, подошла к казакам. – Остановитесь! Люди же вы!

– Мы-то люди, – усмехнулся старый казак со шрамом на левой щеке. – Да он нелюдь.

– Постыдился бы, дядя Степан! – Фетинья выхватила у казака кнут.- Такими лапами медведя впору ломать, а ты человека увечишь.

– Человека? Да он... творюга!

- Все ж не бей, дяденька! И в ём душа есть, – тихо попросила Фетинья и, бросив кнут, пошла к дому.

– Фета! Эй! – догнав её. Илья осторожно коснулся локтя. – Ты ведь ко мне собиралась...

– А ты как меня любишь?

– Да как богородицу. И – боле!

– Врёёшь! – не поверила Фетинья. – Что-то тёплое плеснулось в душе. Но враз задушила эту искорку. Зло рассмеявшись, спросила: – Ты дядю своего посечь можешь?

– За-ради тебя, Фета, хоть кого...

Илья кинулся к помосту, схватил окровавленный кнут.

Исай скосил на племянника полубессмысленные, выбеленные мукой глаза, что-то пробормотал и после третьего удара впал в беспамятство.

А Илья, оглядываясь на Фетинью, бил, хмелея от крови, дурной силы и тоски.

– Ну, волк! Ну, волчина! – ошалело моргал Степан, дивясь изуверству кабатчика. Сам крутой и жестокий, он всё же сохранил в себе то, что отличало его от дикого зверя, и он стыдился сейчас себя, Ильи, всего мира. Плюхнувшись на сырой от крови помост, затряс головою: – Люди-то где? Куда подевались?

Илья, бросив кнут, подхватил Фетинью и понёс к себе, загребая увечной ногой разбросанное по дороге сено.

– Всё отдам тебе, Фета, всёёё! – шептал он задушенно. Фетинья била его по щекам. Удары с каждым шагом слабели. – Одекуй ваш родовой хошь? Колечко ишо золотое...

 Что-то кричали, смеясь, им вслед казаки. Они не