Забвение - Дэвид Фостер Уоллес Страница 88

– Ну не знаю, – сказала старшая стажерка из «БОЛЬШОГО ПАЛЬЦА». – У меня родители пускают газы друг перед другом. Это даже как-то мило, как бы очередной момент совместной жизни. Они даже продолжают разговаривать как ни в чем не бывало, – «БОЛЬШОЙ ПАЛЕЦ» был названием рубрики «Стайла» с минирецензиями на кино и телевидение, а также некоторые типы коммерческой музыки и книг, где каждая рецензия сопровождалась особым символом большого пальца, чей угол наклона обычно визуально сообщал, насколько оценка позитивна.

– Хотя это само по себе показывает, что все не так просто. Если чихаешь или зеваешь, что-нибудь да говорят. Но вот пук всегда игнорируют, даже когда все знают, что сейчас случилось.

Некоторые стажерки смеялись; некоторые нет.

– Молчание транслирует какую-то неловкость.

– Заговор молчания.

– Шеннон рассказывала что-то типа про знакомого знакомого, о каком-то отвратном парне в «Хэте», как она сказала, в свитере от «XMI Платинум», с таким отвратным лихим хэйверфордским[62] женоненавистничеством, и он все трепался и трепался о том, почему да почему девушки всегда ходят в туалет вместе, типа что это значит, и Шеннон посмотрела на него таким взглядом – типа, с какой планеты ты упал, – и говорит: ну, вроде очевидно, что мы там кокаин фигачим, о чем разговор-то.

– Это один из тех парней, с которыми приходится, типа, «эй, глаза здесь».

– Карлос говорит, в каких-то культурах этикет даже требует в некоторых ситуациях пускать газы.

– Известная корейская тема про то, что надо отрыгнуть, чтобы поблагодарить хозяина.

– У моих родителей была такая многолетняя шутка – они звали пук «посторонним». Переглядывались за газетами и такие: «Полагаю, среди нас посторонний».

Лорел Мандерли, которой в голову пришла идея, копалась в своей «Фенди» в поисках личного сотового.

– Мама просто на месте умрет, если перед ней кто-нибудь перднет. Это даже не вообразимо.

Стажерка из распространения по имени Лорел Родд, которая, как правило, предпочитала DKNY и не была какой-то особенно непопулярной, но просто никто не мог бы сказать, что хорошо ее знает, несмотря на все время работы вместе, и которая за рабочим обедом обычно едва ли раскрывала рот, вдруг сказала:

– Знаете, а у кого-нибудь в детстве было такое, когда представляешь дерьмо своим ребенком и иногда хочешь его обнять и поговорить, и почти плачешь или чувствуешь угрызения совести, когда смываешь, и иногда дерьмо снится в маленькой как бы коляске с чепчиком и бутылочкой, и еще иногда в туалете смотришь на него и как бы машешь на прощание, когда оно уплывает, и потом чувствуешь пустоту в душе? – наступило неловкое молчание.

Некоторые стажерки исподтишка переглядывались друг с другом. Теперь они были на стадии, когда считали себя слишком взрослыми и социально утонченными, чтобы полужестоко протянуть «о-о-оке-е-е-й», но было понятно, сколько человек об этом думает. Стажерка из распространения, немного порозовев, снова уткнулась в салат.

←

Оправдываясь зубным мостом, Этуотер снова отклонил полжвачки, предложенной миссис Мольтке. Все окна припаркованной машины обтекали так, что было бы красиво, если бы снаружи было светлее. Дождь устаканился до той степени, когда насилу стало возможно разглядеть очертания большого знака в отдалении, который, по словам Эмбер, обозначал въезд на фабрику азотного фиксатора.

– У него комплексы, вот и все, – сказала миссис Мольтке. – Это чуть ли не самый закрытый человек на свете. Я имею в виду, на толчке, – она замечательно жевала жвачку, без внешних звуков. Она была не меньше двух метров ростом. – У меня дома, когда я росла, все было не так, уж будьте уверены. Все дело в том, как тебя воспитывают, правильно я говорю?

– Очень интересно, – сказал Этуотер.

Они стояли на конце маленькой дороги уже где-то десять минут. Диктофон лежал на его колене, и теперь жена субъекта потянулась через себя и выключила его. Рука у нее была такая большая, что накрыла диктофон целиком и вдобавок вошла в несдержанный контакт с коленом по бокам. Этуотер до сих пор носил тот же размер брюк, что и в колледже, – хотя, понятно, эти были поновее. Он чуть ли не задыхался в низком барометрическом давлении грозы и уже дышал ртом, из-за чего нижняя губа отвисала вперед и он стал еще больше похож на ребенка. Он дышал куда чаще, чем сам то замечал.

Было неясно, относится улыбочка Эмбер к нему, к ней самой или ни к чему в особенности.

– Я тебе расскажу такие факты бэкграунда, про которые писать нельзя, но зато поймешь нашу ситуацию. Скип – можно звать тебя Скип?

– Прошу.

Дождь музыкально колотил по крыше и капоту «Кавалера».

– Скип, только теперь между нами: перед нами мальчик, которого родители все детство напролет лупили до потери сознания. Которого хлестали электрическими шнурами, тушили об него сигареты и заставляли есть в сарае, если матери казалось, что его манеры не годятся для ее великосветского стола. Папаша у него был еще куда ни шло, это все больше мамаша. Из таких церковных, которые в церкви чинные и благородные, а дома – безумное зло, хлещет детей шнурами и не знаю что еще, – при упоминании церкви взгляд Этуотера тут же обратился внутрь, а его выражение стало трудно прочитать.

Голос Эмбер Мольтке стал ниже регистром, но оставался женственным, при этом даже с такой громкостью прорезал шум дождя. Он чем-то напомнил Этуотеру Лорен Бэколл в конце ее карьеры, когда постаревшая актриса становилась все больше и больше похожа на ошпаренную кошку, но еще не лишилась голоса, способного серьезно затронуть нервную систему человека, в детстве.

Жена художника говорила:

– Знаю один раз из его детства, когда она пришла и, кажется, застала Бринта, когда он, наверно, игрался с собой, и заставила его выйти в гостиную и сделать это перед всеми, всей семьей, когда заставила их сидеть и смотреть на него. Понимаешь, к чему я клоню, Скип?

Самым говорящим признаком приближающегося торнадо стал бы зеленоватый оттенок окружающего света и внезапное падение давления, от которого щелкает в ушах.

– Папаша не измывался над ним откровенно, но сам был полоумным, – сказала Эмбер, – дьяконом. С полной головой собственных демонов, с которыми приходилось бороться. И я знаю один раз, когда Бринт видел, как она насмерть забила котенка сковородкой за то, что он нагадил на полу на кухне. Пока Бринт сидел на детском стульчике и смотрел. Маленького котенка. Ну, – сказала она. – И как ты думаешь, как такие родители приучали мальчика к