Избранное. Том первый - Зот Корнилович Тоболкин Страница 90

– Добывайте. Я разве против?

Любим с прибаутками откапывал медовуху.

– Потап, а ну спробуй, – доставая тяжёлый лагун, позвал он друга. На что Потап с большой охотой согласился, припал и пил без роздыху, пока Любим не заволновался.

– Нам-то оставь! Всё вызузишь.

Отведал и Володей, подмигнув хозяйке.

– Добра, добра! Видно, рука у хозяйки лёгкая.

– Спроси у Гриши, – усмехнулась Марьяна. – Ему-то ведомо.

– Вон что, – присвистнул Володей. – Дак мы родня, выходит?

– Марьяна жёнка моя, – вызывающе сказал Григорий, придвигаясь к женщине, словно хотел защитить её от брата.

– Это по-нашему, – похвалил Володей и поцеловал Марьяну в прохладные губы. Поцеловал и брата. – Ладно сложилось. Старайтесь, чтоб не оскудел род Отласов.

- Братко, братко! – счастливо бормотал Григорий, не в силах вымолвить что-либо ещё, тянулся к Володею. – Призадумав заделье, Володей увёл рудознатца и Григория в лес, к горелой горе.

Клади и это всё на бумагу, – сказал он брату.

– Уж положил, – просто ответил Григорий.

Володей одобрительно хмыкнул:

– Ну братко, ты, вижу, время зря не терял. Жену отхватил, карту составил...

– Век человеческий как свечка, – вставил Мин, недавно собиравшийся на тот свет. – Не успел оглядеться – она уж сгорела. – Привязав верёвку к берёзе, начал спускаться вниз. Володей остановил его, полез сам. Из чёрной бездонной ямы шёл сизоватый дымок, натягивало угаром. По краям ямы – серые сплавившиеся куски. Словно живёт под землёй колдун, варит ядовитое зелье. Дымит печка его, пузырится зелье – отрава или благо людям. Отколов топором камень, закашлялся, поспешно поднялся наверх. Камень легко крошился, оставляя на руке чёрный след. Володей провёл ладонью по рукаву – следа не стало.

– С купцами-то полегче, – посоветовал Мин. – Будешь богат и благополучен, ежели послужишь им верно.

– Казак я, Мин Власович, а не купецкий прихвостень.

– Ермак тоже был казаком. Однако ж служил Строгановым. И дела великие делал.

– Поживём – увидим. Купцам про горючий камень, – Володей указал на угольную гору, – ни гу-гу. Сами доведём до воеводы. Место это когда-нибудь Миновым назовут.

– Чем чёрт не шутит, – Мин, посмеиваясь, отвязал верёвку. Земная слава его не занимала. Здоров – и ладно. И, стало быть, можно ходить, отыскивать клады, пока носят ноги.

– Разные мы, – заметил Володей, – а вот оказались все вместе: купцы, казаки, рудознатцы...

– Дак волей или неволей, а всё одно дело делаем, – заключил Мин.

– Вы делаете, – возразил Григорий. – А я травку собираю да бумагу перевожу.

– Твоя служба, Гриня, наиважнейшая. Мы постреляем – уйдём, Мин найдёт – потеряет. Ты нарисуешь да опишешь – все будут знать, где какие люди живут, какие клады таятся. Не-ет, братко, ты на себя не греши! Велика твоя служба!

Отгремело лето. Отзолотела осень. Первый снежок выпал, неглубокий и мягкий.

Ожидая мужа, Стешка бродила вокруг острога, томилась, вспугивала куропаток, не слыша их и не видя. Ещё не застыла река, но уже белела шугой. Грянут морозы, и – станет, и уж не сверкнёт серебряной молнией хариус или ленок. Под ледяной панцирь спрячет река все свои тайны.

Стешке не до тайн. Бродит и бродит, таскает за собой Иванка.

– Ма-маа! – зовёт он, обнимая молоденькую берёзку. Зовёт и смеётся, не умея выразить свои чувства... Над упрямыми отцовскими бровями тают снежинки, звенит, разносится по лесу тоненький голосок, ручонка гладит атласно-белую кору.

«Когда-нибудь девку вот так же погладит...» – ревниво подумала Стешка. Знала: рано или поздно сын расстанется с ней, и всё-таки ревновала. Под синими небесами, меж посуровевших гор и тёмного леса – их двое. И вся эта жизнь, весь мир – для него.

– Иванушкооо! Сыно-ок! – закрыв глаза, бормочет Стешка, тянет руки к ребёнку, мир которого мал и прост. Ни забот в нём, ни печалей. Берёзка над ним шелестит голыми ветками, улыбается светло, утренне. Может, и она понимает бабью тоску, щебет ребёнка, ласкающего ствол крохотными ручонками. Тоже ведь мать, и детёныши её – мал мала меньше – топорщатся рядом. Берёзка оглядывает их зорким материнским оком, то машет ветками, то замирает.

Дятел затюкал на засохшей сосне. Увидев его, Иванко залился счастливым смехом.

– Во!

– Пташка, сынок! Желна! Нам весть подаёт. Знаешь, о ком? О тятьке! Ишь бесстыдник какой! Ушёл, затерялся. Вот явится – мы ему зададим!

Услыхав шорох в кустах, Стешка насторожилась: может, зверь? Нет, тихо. А если зверь, то не страшный. Сам испугался людей. Чу! Снова шорох. И кто-то пёстрый, мохнатый кинулся на женщину. Не успела напугаться. Пала на снег.

Иванко взвизгнул, кинулся к матери, ударил по лицу напавшего мужика. Тот гневно отбросил ребёнка, что-то сердито крикнул. Широкоскул, броваст, обличье нерусское.

Стешка рванула с его пояса нож, полоснула по горлу, но лишь распорола