Александр Солженицын - Двести лет вместе (Часть 1 - В дореволюционной России) Страница 91

Где в черте еврейских погромов вовсе не было - это в Северо-Западном крае, где евреи жили наиболее густо, - и такое должно бы необъяснимым показаться, если бы погромы устраивало царское правительство, и они "как правило, происходили по одному сценарию"136.

"24 погрома произошли за пределами черты оседлоти, но они были направлены против всех прогрессивных элементов общества"137, а не именно против евреев, и это как раз выявляет главный импульс погромщиков тех дней: сотрясение от Манифеста и стихийный порыв к защите трона против низвергателей царя. Вне черты оседлости такого рода погромы произошли: в Ростове-на-Дону, Туле, Курске, Калуге, Воронеже, Рязани, Ярославле, Вязьме, Симферополе; "татары были активными погромщиками в Казани и в Феодосии"138. - В Твери громили земскую управу; в Томске толпа подожгла театр, где заседали левые, погибло в пожаре 200 человек! В Саратове тоже так грозились, но жертв не было (там губернатор Столыпин)139.

Обзорно по всем погромам характер их и число жертв сильно колеблются у разных авторов. Ныне бывают оценки и весьма легкомысленные. Вот читаем в 1987: "Во время погромов; было убито 1000 человек и многие десятки тысяч были ранены и искалечены" - и, в отголосок ли тогдашних западных сообщений? - "тысячи женщин были изнасилованы, очень часто на глазах матерей и детей"140.

Напротив, Г. Слиозберг, современник событий и бывший в центре всех сведений, писал: "К счастью, все эти сотни погромов не влекли за собою значительных насилий над личностью евреев и в громадном большинстве мест погромы не сопровождались убийствами"141. О женщинах и стариках, кажется, опровергает советский боевик Диманштейн, с гордостью: "Главная масса убитых и раненых евреев принадлежала к лучшим боевым, молодым элементам, бывшим в рядах самообороны, которые погибали в бою, но не сдавались"142.

Что же касается объяснения причины погромов, то ещё от 1881 года в российском еврействе, затем и российском обществе так и установился прочный гипноз: погромы безусловно и несомненно подстроены правительством, Департаментом полиции и произведены по единой команде из Петербурга. И после октября 1905 вся левая печать писала так же. И даже Слиозберг, под этим гипнозом повторяет: "В течение 3 дней волна погромов пронеслась по черте оседлости [мы только что видели: отнюдь не по всей черте и, напротив, не только по ней, - А. С.], причём по совершенно единообразному плану, как бы кем-то предначертанному заранее"143.

И у столь многих - странное отсутствие даже попыток объяснить иначе. (Много лет спустя всё же признает Я. Фрумкин: погромы октября 1905 "носили не только антиеврейский, но и контрреволюционный характер"144.) И в голову не приходит: а могло ли тут быть сходство - в исходных причинах? в государственных событиях? в народном настроении? Не оно ли проявлялось как раз едино? Сопоставим, что выступления толпы против забастовщиков в октябре кое-где произошли до Манифеста. Сопоставим, что как раз в те октябрьские дни текла всеобщая железнодорожная забастовка и был перерыв связи повсюду - а между тем проявилась одновременность столь многих погромов. Отметим и правительственные расследования в ряде городов и наказание полицейских чинов, допустивших нарушения службы. Сопоставим и дальше: в те самые месяцы погромы помещиков крестьянами тоже повсюду происходили вполне единообразно. Но не станем мы, наверное, утверждать, что помещичьи погромы тоже подстроены Департаментом полиции, а не от единства крестьянского настроения?

Кажется, одна - единственная - улика всё-таки существует. Только и она указывает не на власть. Министр внутренних дел П. Н. Дурново в 1906 обнаружил, что чиновник особых поручений м.в.д. М. С. Комиссаров использовал одно из помещений Департамента полиции для тайного печатания прокламаций, зовущих к борьбе с евреями и революционерами145. Однако отметим - это не деятельность Департамента, а конспиративное предприятие авантюриста Комиссарова, побывавшего и на жандармских постах - и затем у большевиков в Смольном при ВРК "чиновником особых: поручений", потом в ЧК, ГПУ, и вёл разложение остатков врангелевской армии на Балканах.

Однако лжеверсии присохли так присохли, а особенно на отдалённом Западе, откуда Россия виделась всегда в чёрном тумане, а пропаганда против неё звучала отчётливо. Конечно, Ленину было подстать налепить: царизм "ненависть измученных нуждой рабочих и крестьян к помещикам и капиталистам старался направить на евреев"; и его подручный Лурье-Ларин выкручивался объяснять это классово: будто натравливали именно на еврейских богачей, но, в противоречие, именно к ним и ставили защитные караулы146. Однако и сегодня какую энциклопедию ни возьми, вот израильскую на английском языке: "С самого начала эти погромы были инспирированы правительственными кругами. Местные власти получили инструкции дать погромщикам свободу действий и защищать их от еврейской самообороны"147. Вот нынешнюю израильскую на русском языке: "Организуя погромы, русские власти стремились..."; "власти хотели физически уничтожить как можно больше евреев"148. Так не местных властей преступное попустительство, а хитрейшая задумка центральной власти?

Но даже Лев Толстой, в те годы предельно напряжённый против правительства и чего только дурного о нём не писавший, сказал тогда: "Не верю, что полиция подстрекает народ [на погромы]. Это и о Кишинёве и о Баку говорили... Это грубое выражение воли народа... Народ видит насилие революционной молодёжи и противодействует ей"149.

Сходно объяснял и Шульгин в Государственной Думе: "Народный самосуд имеет большое распространение и в России, и в других странах... поучительную картину представляет в этом отношении... Америка, где самосуд существует под названием суда Линча... Но ещё более грозное явление случилось в последнее время у нас на Руси - это тот самосуд, который называется еврейскими погромами! Когда власть забастовала, когда самые возмутительные преступления против национального чувства и народных святынь оставались совершенно безнаказанными, тогда народ под влиянием стихийного раздражения принялся судить сам. Само собой разумеется, как это всегда бывает в таких: случаях, народ не способен сам разделить виновных от невинных, он, по крайней мере в наших краях, все свалил на евреев. Среди них пострадало очень мало виновных, так как эти виновные очень ловко удирали за границу, пострадали же в массе совершенно невинные евреи"150. (Кадетский лидер Ф. Родичев так выразился: "Антисемитизм это патриотизм: недоумевающих людей" - в местах, где живут евреи.)

Там, где царь оказался слаб защитить свою власть законно, а правительство вовсе смялось, - мещанство, мелкое купечество, но даже и рабочие, железнодорожные и фабричные, самые-то устройщики всеобщей забастовки, возмутились и стихийно стали на защиту того, во что оставалась вера, - а пляска издевателей была им оскорбительна. По неруководимости, покинутости и отчаянию этой толпы - её гнев и разряжался яростью жестокого, уничтожающего погрома.

Да вот - у сегодняшнего еврейского автора, и ныне неумно настаивающего, что "вне всякого сомнения, царские власти сыграли большую роль в организации еврейских погромов", - вдруг: "Мы абсолютно уверены, что Департамент полиции не был таким хорошо организованным учреждением, чтобы подготовить в одну и ту же неделю погромы сразу в 660 местах". За те погромы "несёт ответственность не только и не столько администрация, сколько само русское и украинское население черты оседлости"151.

Вот с последним - соглашаюсь и я. Но с существенной поправкой: что и еврейская молодёжь того времени - весомо делит ту ответственность.

Тут трагически сказалась та черта русско-украинского характера (не различая, кого из громил кем считать), что в минуты гнева мы отдаёмся слепому порыву "раззудись плечо", не различая правых и виноватых, а после приступа этого гнева и погрома - не имеем способности вести терпеливую, методическую, многолетнюю деятельность к исправлению бед. В этом внезапном разгуле дикой мстящей силы после долгой дремли - на самом деле духовная беспомощность наших обоих народов.

И с такой же неспособностью - патриотические верхи мялись в равнодушии или полусочувствии, и не выдвигали ни публицистов с ясным сознанием и решительностью, направителей общественного мнения, ни устойчивых культурных организаций. (Отметим, что и на той встрече с Витте присутствовали же и представители правой прессы - но запуганно промолчали или даже поддакивали развязному Пропперу.)

Трагически сказался и тот долгогосударственный грех императорской России, что православное духовенство, давно задавленное властью, бессильное в своём общественном положении, уже никак не имело авторитета духовного водительства массами (какой имело в Московской Руси и в Смутное Время - и коего так не хватит вот скоро, в Гражданскую войну!). И хотя в эти месяцы, годы и прозвучали увещания иерархов к православному люду против погромов, - не могли они остановить их. Они даже не смогли помешать, чтобы впереди погромных толп не качались бы распятия и церковные хоругви.