Николай Некрасов - Мертвое озеро Страница 94

– - Ваш сосед женится.

– - Кто? Тавровский?

– - Да-с!

– - Ну так мне-то что? -- спокойно спросил Куратов.

Остроухов смутился и молчал. Куратов подозрительно разглядывал его. Остроухов, тяжело вздохнув, сказал:

– - Да я потому говорю, что ведь он женится на вашей дочери.

Куратов вздрогнул, с минуту глядел странно на Остроухова и поспешно спросил:

– - Да ты кто? от кого?

– - Я из труппы Петровского, бывал на театрах…

– - Кто тебя прислал ко мне? -- сердясь, крикнул Куратов.

– - Да я… сам пришел.

– - Зачем же пришел?? а? и кто тебе сказал, что Тавровский женится на моей…

И Куратов, не договорив фразы, вопросительно смотрел на Остроухова, который, как бы в оправдание себе, отвечал:

– - Да все соседи говорят! даже…

– - Если и так, что же тебе за дело? и зачем ты пришел сюда?

– - Я пришел сказать… что… есть женщина, которую…

Куратов грозно осмотрел с ног до головы Остроухова и с презрением сказал:

– - Верно, какая-нибудь комедиантка? небось дочь твоя!

– - Нет, она мне не дочь,-- актриса, точно; но всё-таки, если вы любите свою дочь, так подумайте, что человек, бросивший одну…

– - Пошел вон! -- крикнул Куратов так, что собака, лежавшая у ног его, вскочила и заворчала. Остроухов пугливо кинулся к двери, но, оправясь, остановился и дрожащим голосом сказал:

– - Я пожалел сказать всё вашей дочери: она еще так молода…

– - Ты, кажется, помешан!.. уходи скорее! а не то я велю тебя выпроводить из околицы так, что другой раз не придет тебе охота вмешиваться в дела, в которых тебя не спрашивают!

– - Я думал, что вы как отец…

– - Иди, иди, меня не надуешь! верно, думал выманить что-нибудь! -- грозя пальцем Остроухову, говорил Куратов.

Остроухов хотел было что-то возразить, но махнул рукой, проворчав:

– - В самом деле, я помешанный! ну кто меня станет слушать?

Эти слова были произнесены с такою грустью, что Куратов спросил мягче:

– - Что ты там бормочешь?

– - Прощайте-с; желаю, чтоб дочь ваша была счастлива,-- сказал Остроухов и вышел из двери.

Куратов вспылил и, указывая лежавшей собаке на Остроухова, произнес:

– - Пиль его!

Собака с лаем кинулась за дверь. Послышался крик Остроухова и лай собаки.

Куратов усмехался и ласково звал собаку, ворча:

– - Поделом, в другой раз не надувай! вишь, с чем пришел!

Через несколько времени Остроухов шел с цыганом из околицы. Его черный фрак и панталоны в нескольких местах были разорваны, рука обернута платком, а другою Остроухов размахивал, что-то говоря с жаром.

Куратов был поражен словами Остроухова. Он никак не ожидал, что его дочери предстоит такая блестящая партия. Он стал следить за Тавровским и убедился, что дочь точно нравится ему. Это обстоятельство очень подействовало на равнодушие отца: он приказал своей дочери занять лучшие комнаты в доме, дал денег для выписки из столицы нарядов. Праздник за праздником задавал Куратов; но напрасно: сосед его не просил руки Любы. Тавровскому мысль о женитьбе не приходила и в голову.

Раз Люба, ее отец и Тавровский сидели за чаем; зашла речь о свадьбе их общего соседа. Люба вдруг спросила Тавровского:

– - А когда же наша свадьба? -- и ужасно сконфузилась, увидев лицо отца, который мрачно глядел на смущенного Тавровского. Однако последний скоро оправился и, обратись к Любе, сказал, указывая на Куратова:

– - Вот от кого будет зависеть всё.

Куратов молчал.

Павел Сергеич продолжал:

– - Ваша дочь еще так молода, что я боюсь, не каприз ли это только, и потому до сих пор умалчивал о своем намерении.

Куратов посмотрел на дочь, сидевшую с потупленными глазами, и сказал:

– - Ей уже минуло семнадцать лет. Я скажу вам откровенно, что ваше внимание ей должно быть очень лестно. Но у вас есть родственники…

– - Да, я должен вас предупредить, что свадьба не может быть скоро, потому что мне необходимо ехать в Петербург: моя тетка больна и требует моего присутствия.

Люба, за минуту обрадованная согласием отца, зарыдала и выбежала из комнаты.

Куратов с грустью смотрел вслед дочери и, обратись потом к Тавровскому, нерешительным голосом сказал:

– - А знаете ли вы тайну ее рождения? Я не буду вас обманывать, я всё открою вам, и тогда от вас будет зависеть сдержать слово. Впрочем, вы уже не так молоды, чтоб заранее не обдумывать своих поступков.

Куратов очень ошибался в будущем своем зяте. Он именно был таков, что никогда не давал себе труда думать как о серьезных вещах, так и о пустяках. Предложение его было вынуждено наивностью Любы; да притом Тавровского не пугали никакие обстоятельства. Он имел характер очень решительный.

– - Я не желаю знать ничего. Я полюбил вашу дочь и надеюсь, что моя любовь не сделает ее несчастною,-- сказал Тавровский.

– - Всё, что я имею движимого и недвижимого, принадлежит ей,-- перебил его Куратов.

– - О деньгах, вы знаете, я не хлопочу; одно беспокоит меня: это ее слишком наивное воспитание.

– - Я понимаю, всё понимаю: я увезу ее в Москву, и она в год или два…

– - Ее детские понятия и поступки могут удивить людей с предрассудками.

– - О, будьте покойны: я тогда вам отдам свою дочь, когда она сумеет носить как следует вашу фамилию.

Будущий тесть и зять расстались дружелюбно: Куратов -- полный гордости, что приобрел такого блестящего зятя, а Тавровский -- удивленный своим неожиданным сватовством.

Но не прошло двух дней, как он уже уговаривал Куратова поспешить свадьбой, и если бы не пост, то Люба сделалась бы его женой.

Около того времени Наталья Кирилловна письмо за письмом присылала к своему племяннику, требуя его к себе немедленно. Зина тоже заклинала его ехать в Петербург, описывая яркими красками неожиданную болезнь его тетки, которая будто была уже на краю гроба.

Может быть, Тавровский остался бы глух ко всему: так он был занят Любой. Но Люба вдруг и очень круто совершенно изменила свое обращение с ним и объявила ему, что выйти замуж за него скоро не может.

Это обстоятельство так поразило Павла Сергеича, слишком уверенного в беспредельной любви своей невесты, что он в первый раз в жизни потерялся и страшно огорчился. Все подозрения его пали на цыгана, тем более что он узнал о знакомстве его с Остроуховым и о свидании последнего с Куратовым.

Тавровский в первую минуту негодования придумал множество планов, как наказать дерзкого цыгана, но ограничился только тем, что предложил цыгану ехать с ним в Петербург.

Цыган отказался.

– - Что же ты думаешь делать с собой? Роль твоя здесь незавидна и еще будет неприятнее, когда Любовь Алексеевна выйдет замуж и уедет в столицу,-- говорил Тавровский, подавляя свой гнев.

– - Я поеду за ней.

– - Да знаешь ли, на каких условиях она возьмет тебя? Она теперь не дитя: ей можно будет держать тебя не иначе как лакеем.

Цыган вздрогнул и, подумав, отвечал со вздохом:

– - Ну так что ж? если она захочет, я буду лакеем у ней.

– - Да не у ней только,-- а у всех.

– - У всех -- никогда! -- гордо отвечал цыган.

Долго доказывал Тавровский цыгану невыгоды его положения в доме Куратова и выгоды поездки с ним в Петербург, где Тавровский обещал пристроить его в какую-нибудь купеческую контору.

Цыган стоял на своем, что ни за какие блага не оставит питомицу своей матери.

– - Ты упрям! -- с сердцем сказал Тавровский и, грозя ему, прибавил:-- Со мной не хитри: я тотчас всё разгадал; одно мое слово ее отцу -- и тебя не будет при ней.

Цыган так смутился, что не мог говорить; на его лице выражались то мольба, то злоба.

Тавровский наслаждался, казалось, этим и насмешливо глядел на цыгана, который наконец с упреком сказал:

– - Что я вам сделал? за что вы хотите и меня выгнать от нее? Сестра моя через вас бежала.

– - Твоя сестра, как и ты, слишком дерзкие вещи забрали себе в голову, и если б это узнал твой барин…

– - У меня нет барина,-- перебил цыган.

– - Однако ты ешь его хлеб, и он только по доброте держит тебя без работы.

– - Я не даром ем его хлеб: я работаю в его конторе.

– - Ну, значит, он барин твой,-- язвительно улыбаясь, отвечал Тавровский.

– - Ну что же? идите, наговорите ему на меня; я знаю, что вы будете в его глазах всегда правы, а я -- виноват.

– - Зачем же ты сам делаешь то, что находишь дурным в других? Ты видел этого старика, выжившего из ума от вина, и всё, что он наболтал тебе, ты передал ей?

Цыган кивнул головой.

– - Зачем же ты это сделал?

– - Я люблю ее.

– - Да это я и без тебя знаю.

– - Я не хочу, чтоб она узнала, когда будет поздно…

– - А ты думаешь, ей легче понять? ты своими глупостями сделал то, что она стала бояться меня.

– - Она перестанет бояться вас, если узнает, что всё это неправда.

– - Послушай: ты меня выводишь из терпения. Неужели ты думаешь, я стану заботиться о подобных тебе людях? Мне не хочется ‹огорчить› ее. А то я легко бы справился с тобой и навсегда отучил бы тебя от охоты сравнивать себя с людьми, не равными тебе.