Владимир Шеменев - Я ─ осёл, на котором Господин мой въехал в Иерусалим Страница 12

Тысячи ног поднимали пыль, за которой не видно было Масличной горы, а губы шептали: «Воззри на наши бедствия и заступись за нас, и спаси нас скорее ради Имени Своего, ибо могучий Спаситель Ты. Благословен Ты, Господи, Спаситель Израилев136».

Тысячи человек били себя в грудь сжатой в кулак рукой, выкрикивая: «Ты всесилен вечно, Господи! Ты воскрешаешь мёртвых, Ты велик при спасении… Кто как Ты, о Всесильный, и кто сравняется с Тобою, Царь, умерщвляющий и воскрешающий и дающий возродиться спасению! Ты верен Своему слову – воскресить мёртвых. Благословен Ты, Господи, воскрешающий мёртвых137!»

Весь город и все паломники, прибывшие на праздник, вышли встречать Того, кто воскресил Лазаря, слух о чём распространился быстрей, чем с ожившего мертвеца спали погребальные пелены. «А где Лазарь?», – кричала толпа и показывала пальцем: «Вон, вон идет рядом с ослом». – «А на осле кто едет?», – спрашивали несведущие и слышали в ответ: «Христос138». «Слава Господу, услышал плач Израиля!». «Явил нам Христа!». «Теперь погоним римлян до моря и за морем найдем и погоним», – и стучали учащенно сердца, и замирали голоса, и на глаза наворачивались слезы от умиления, что не напрасно жизнь прожили…

Узрели!!!

***

Я с трудом воспринимал то, что творилось вокруг меня, мысленно летая вместе с ангелами над землей. В ушах до сих пор стоял шум голосов, когда меня в Вифании собирали в дорогу. «Синар139 вот мой возьми, постели на осла», – женщина сняла с себя домотканый набрюшник и отдала апостолам. «Мафорий140 очень длинный», – кто-то тряс краями, расшитыми бахромой. – «Пусть свисает, красивей будет». – «Друг, возьми симлу, вчера купил, совсем новая». – «Так некуда класть». – «Под ноги ослу постели». – «Дяденька, вот туника моя, – абсолютно голый мальчик протянул снятую рубашку. – Может, сгодится на что?». – «Да зачтутся тебе дела твои». – «Вот хитон еще». – «А его куда?». – «Туда же, на землю, под копыта». – «Ничего не жалко». – «Свершилось!». – «Пришел!». – «Благословен Ты, Господи, воздвигающий рог спасения».

Сильные и слабые, худые и полные руки стягивали с себя рубахи, халаты, покрывала и передавали стоящим рядом, а те передавали другим. Бардовые, шарлаховые141, белоснежные, полосатые; льняные, шерстяные, виссонные142; короткие, длинные, подшитые; новые и старые одежды плыли над толпой, двигаясь к центру – туда, где стоял я, купающийся в лучах неожиданно свалившейся на меня славы.

…Покрытый сверкающими одеждами, я шел с гордо поднятой головой, осознавая свое величие. Я – первый в мире Осёл, везущий Мессию, Царя Мира, самого Господа, сошедшего с небес. В мою честь напишут оду, поставят статую или стелу, на которой высекут слова благодарности… Какие – я еще не придумал, но то, что они будут, я не сомневался. Гордыня уже захлестнула меня, закручивая в водоворот самолюбования и самообожания.

Мне казалось, что на моей спине стоит царский трон из слоновой кости со львами из коринфской меди143, на седалище которого лежат расшитые золотыми нитями бархатные подушки, набитые лебяжьим пухом. На голове моей возлежит диадема, украшенная по кругу драгоценными камнями, между которыми торчали страусиные перья. Мои копыта – из чистого золота, усыпанные бриллиантами, словно небо звездами. Под ногами – не иссушенная земля, покрытая известковым налетом, не пальмовые листья, чавкающие под копытами, а дорога, мощеная мраморными плитами, покрытая коврами. Сам я огромного роста: чуть ли не десяти локтей в холке и столько же от головы до кончика хвоста. Рев, который я издавал, был слышен за Иорданом, в Перее144 Антиповой, и даже за Галилейским морем145, в Кесарии Филипповой. Передо мной идут рабы, несущие серебряное блюдо, на котором лежит огромная морковь – размером с хорошего упитанного быка. А по бокам топает целое стадо симпатичных ослиц, не сводя с меня своих очаровательных глазок…

***

– Разбуди его! – голос принадлежал Саре.

– Эй, осёл, вернись на землю! – Иов щелкнул меня по ушам. Все, кто шел рядом, засмеялись.

Издав протяжное «Иааа», я замотал головой, стараясь прийти в себя и сообразить, где я. Мечты испарились, и сквозь сплошное облако пыли я разглядел ворота, угловую башню и часть храмовой стены облепленной людьми. И еще водоем с блеющими овцами, брошенными своими хозяевами.

Миновав «Овечью купель», мы вошли в пригород и медленно, но неотвратимо приближались к храму. Город гудел. Пыль, поднятая выше крыш, клубилась, застилая полуденное солнце.

Сотни тысячи глаз глядели на въезжающего в Иерусалим, стараясь не пропустить этот торжественный момент. Говорили между собой: «Кто Сей?» И слышали в ответ: «Сей есть Иисус, пророк из Назарета Галилейского». Мысли впитывали сказанное как губка, а губы тут же подхватывали, предавая стоящим сзади: «Имя Его – Бог спасет». «Бог спасет, Бог спасет», – неслось по городу от Рыбных ворот на севере до Навозных ворот на юге, от Ссудных ворот на западе до Конских ворот на востоке.

– Благословенны проклинающие нас! – кричали люди, раздирая одежды.

– Благословенны ненавидящие нас! – женщины кидали цветы. Они взлетали вверх и тут же терялись в густом облаке пыли.

– Молитесь за обижающих и гонящих нас! – кричал здоровяк с кучерявой бородой и точно такими же волосами. Он шел впереди процессии, громогласно призывая всех к покаянию. На нем была красная четырехугольная симла, а у пояса висел меч, рукоятка которого была вырезана из тутового дерева.

– Благословен грядущий во имя Господне! – кричал абсолютно лысый человек с трехдневной щетиной, в подоткнутой за пояс тунике и с суковатой палкой в руке.

– Осанна в вышних146! – отвечала толпа.

– Благословен Господь Бог Израилев, что посетил народ Свой и сотворил избавление ему, – кричал человек, размахивая витым шофаром, устье которого было отделано серебром. Рог был бараний, и человек время от времени подносил его к губам и выдувал длинные протяжные звуки.

– Мир на небесах и слава в вышних! – чернобородый великан подхватил ребенка, мечущегося возле ног, подбросил на руках и, прижав к груди, чмокнул в лоб.

«Чудеса, – думал я, взирая на ликующую толпу. – Ничего подобного я раньше не видел». Праздничное шествие взбудоражило город, в то время как полагалась провести неделю в подготовке к Пасхе – в посту и молитве…

Учитель поднял руку – и вся толпа замерла, ловя каждое его слово:

– Вот, мы восходим в Иерусалим, и Сын Человеческий предан будет первосвященникам и книжникам, и осудят Его на смерть, и предадут Его язычникам, и поругаются над Ним, и будут бить Его, и оплюют Его, и убьют Его; и в третий день воскреснет147.

Но люди ничего не поняли и от этого еще больше возликовали. «Осанна в вышних, грядый на небесах!» – толпа загудела, размахивая руками. Ударили в барабаны, бубны, загремели трещотки, завыли трубы и рога. Ученики же его в один голос вскричали: «Благословен Царь, грядущий во имя Господне! Мир на небесах и слава в вышних!», – чем еще больше завели ликующую толпу.

И тут же со стен в ответ раздались сначала нестройные, но потом всё более организованные и слаженные голоса фарисеев. Сложив руки рупором, забравшись на самые зубцы, они закричали: «Учитель! Запрети ученикам Твоим».

Он сказал тихо, но так, что услышали все. И те, кто шел рядом, и те, кто стоял на стенах, башнях, крышах, на окрестных холмах; и приветствующие его, и злобствующие на него.

– Сказываю вам, что если они умолкнут, то камни возопиют, – глядя на город, Он заплакал. – О, если бы и ты хотя в сей твой день узнал, что служит к миру твоему! Но это сокрыто ныне от глаз твоих148…

И мы вошли в Иерусалим!

– Сбылось пророчество! – буркнул я, машинально, сам того не замечая, издав тихое ослиное «Иааа…».

И тут произошло то, чего я никак не ожидал. Рука того, кто ехал на мне, легла на мой загривок. От неё исходило необыкновенное тепло. Блаженство разлилось по всему моему телу, проникая до самых кончиков отросшей за зиму шерсти.

Я понял, что нет ничего вечного на земле. Трон из слоновой кости развалился, камни выпали из диадемы, а саму диадему украли воры, расшитые подушки поела моль, а я из великана, попирающего миры, превратился в груду костей…

Уши обвисли, на глаза навернулись слезы. За какое-то мгновение я проникся никчемностью своих мечтаний, всей суетностью земной жизни. Зачем мне богатства, зачем услада, если там, на Небесах, истинная жизнь? Как туда попасть, я не знал, но это знал мой Господин. Я вспомнил слова из псалма, который по ночам пела Сара, и тихо запел, бормоча себе под нос: «Возлюблю тебя, Господи, крепость моя! Господь – твердыня моя и прибежище мое, Избавитель мой, Бог мой, – скала моя; на Него я уповаю; щит мой, рог спасения моего и убежище мое. Призову достопоклоняемого Господа и от врагов моих спасусь149».