Владимир Дэс - Зелёное пальто Страница 12

– Боже! Если ты есть, вразуми, кто я и что я? Для чего ты, отец мой, создал меня? Неужто только на муки? Или я больше ни на что не гожусь? Не верю я в это. Не верю!

Вразуми меня, Господи. Веры желаю! Где истина? У какой из твоих церквей? Не дай душе погибнуть в поисках «Истины». Помоги, Господи!

Гром, молнии, шквальный ливень.

И мой отец, стоявший на коленях с воздетыми к небу руками, взывающий к Богу.

Как же это достали русского мужика, что он, горький пьяница, заговорил о душе и истине. Задумался, для чего, с какой целью появился на свет Божий.

– Папа! – с криком бросился я к отцу. Обнял его, прижал и, заливаясь слезами, потащил прочь от этого места.

– Пойдем, пойдем… – твердил я и упорно волок его в сторону ресторана «Охотник», где начиналось пиршество в честь посещения императорской семьи нашего Нижнеокска.

– Папа, пойдем, там император, он все тебе объяснит.

Папа, услышав мои слова об императоре, сразу затих и покорно поплелся за мной.

В гардеробной я его обтер и, накинув на него поварскую куртку, повел в зал.

Вокруг сказочно сервированного стола уже скакали и щелкали фотоаппаратами приезжие дворяне. Там, за границей, такое угощение им и не снилось.

Метровые осетры, икра черная трех видов, розовые рябчики, белые грибы в шмелином меду, огромный торт в виде Нижнеокского Кремля.

Местное дворянство в засаленных пиджаках, заштопанных брюках сидело с краю стола и делало вид, что они так ужинают каждый день. Надутые, как индюки, они угощали друг друга:

– Попробуйте-ка, граф, кролика вот с этой острой испанской подливкой.

– Ну что вы, право, – отвечал граф князю, – лучше отведайте медвежатинки с этим прованс-соусом, он поострее будет. Ох, как любила его помнится, наша праба… праба… словом, императрица Анна Иоанновна.

Наконец дали отмашку, и все разом кинулись к столу, не по-дворянски заталкивая в себя дворянскую еду.

Папа, глянув на все это, стащил со стола бутылку водки и, сказав мне:

– Тоже мне императоры… – ушел в гардеробную продолжать имперский обед с простым народом.

Потом зазвучали тосты.

Кто-то заказал оркестру «Боже, царя храни». Дворяне повскакивали с мест и, приложив руки к сердцу, как американцы в своих боевиках, пропели дореволюционный гимн.

Уже за полночь, чуть живых от съеденного, членов царской семьи отвезли назад, на пароход. Битком нагрузив их каюты остатками деликатесов.

Принимающая сторона, тоже довольная и пьяная, под утро разбрелась по домам.

Добравшись до Башни, наше семейство обменялось мнениями по поводу исторического визита. Мама сказала:

– Жалко их. Уж больно они голодные.

Папа, изрядно набравшись и забыв о Боге, теперь пытал меня:

– А где же, куда же делся император?

Я ему ответил, что его расстреляли. Папа очень удивился:

– Где?

– В подвале.

Он почесал затылок и сказал:

– А выстрелов не было слышно.

В полдень, когда я проснулся, обнаружил в своей Башне спящего на диване пьяного нижнеокского князя, капитана ГАИ.

Князь он или не князь, мне было все равно, но спать в ботинках на моем диване я бы и царю не позволил.

Стащил его с дивана и хотел выставить вон. Но замешкался, слишком уж забавным он выглядел спросонья, и мне захотелось с ним поболтать.

Я достал водки, закуски, и мы сели в уголке пообщаться.

Поначалу разговор не клеился. Он все – мы князья, мы дворяне.

Но потом, заметив, что я заскучал и проявил намерение свернуть наше застолье, честно признался, что ничего не знает о княжеской жизни, да и дворянской тоже. Всю жизнь простоял на дороге. Махал палкой да шкурил водителей.

Тогда я ему налил. Он выпил. И сразу разговор стал общим.

С князем мы подружились и я его пригласил на открытие «Дамского клуба», моего нового семейного проекта.

Проект основывался на изестной в мире истине: «Жены создают уют, а любовницы – моду».

В клубе для жен были организованы консультации со знаменитым на весь Нижнеокск сексопсихологом, который проводил как групповые, так и индивидуальные занятия с дамами по вопросам интимной семейной жизни.

Но эти консультации быстро прекратились.

Сексопсихолог оказался физически хиленьким и не смог проводить практические занятия с той нагрузкой, которую от него требовали дамы.

Зато модельный бизнес для любовниц пошел легко.

Приехал один известный модельер «голубых» кровей и одним своим именем возбудил всех нижнеокских модниц.

Теперь дамы целыми днями табунились на показах мод в «Дамском клубе».

А мужам города в это время стало не до любовниц и не до жен. Из Москвы поступило указание всем назначенным губернаторам срочно пройти через демократическую процедуру, то есть выборы.

Губернатор тут же создал штаб, а чтобы голосование прошло быстро, слаженно и верно, всем жителям области, кто будет голосовать за него, его штаб решил перед выборами выдать по новому ботинку на правую ногу.

А ботинки на левую ногу электорат получит уже после того, как химика-губернатора изберут заново.

Ботинки эти года два валялись на складе обанкротившейся обувной фабрики, никому ненужные. Штабные губернатора их изъяли и ловко раздали избирателям.

Господина губернатора переизбрали.

Народ ломанулся в Кремль за левыми ботинками. Поперли, ясно, через мою Башню. Из Кремля позвонили, чтобы я никого не пускал. Я не пустил.

Всю площадь перед Кремлем запрудила многотысячная толпа, жаждущая левого ботинка. Самые активные пришли полуобутыми в одном правом ботинке в надежде немедленно надеть левый ботинок.

Правда, было несколько сот одноногих правшей. Но они не возмущались, а только поддерживали своих коллег – одноногих левшей, тем вообще не дали правые ботинки, потому что у них не было правой ноги. И они вдвойне считали себя обделенными, громко стучали костылями и требовали по два левых ботинка.

В Кремле все обитатели здорово перепугались.

Оказалось, что левых ботинок никогда и не было на складе обувной фабрики.

Фабрика потому и обанкротилась, что два года выпускала только правые ботинки. Сломался чешский станокавтомат, который шил и клеил изделия на левую ногу.

Левые ботинки как бы были, но только в виде подметок, стелек, каблуков и шнурков.

Кто-то стуканул в Москву. Из Москвы стали названивать маршалы и генералы, предлагать помощь в виде эскадрильи бомбардировщиков. Губернатор отказался от этой помощи, сообразив, что это предложение скорее провокация и исходит от его столичных недоброжелателей.

И наверняка эскадрилья бомбардировщиков разнесла бы в щепки не повстанцев, а сам Кремль. Впоследствии сославшись на «человеческий фактор», ошибку летчиков.

И тут наиболее напуганные члены избирательной команды губернатора решили выдавать разгоряченному электорату вместо целых левых башмаков их части: подметки, шнурки и стельки.

Народ еще больше возмутился, закипел и начал готовиться к штурму Кремля.

Ров под стенами стали закидывать предвыборной печатной продукцией. Из рекламных щитов кандидатов в губернаторы соорудили легкие и прочные штурмовые лестницы.

И когда первые повстанцы уже были на кремлевской стене и стало казаться, что власть вот-вот падет, на площади перед Кремлем вдруг возникла громкая возня и от-туда потянуло селедочным запахом. Кто-то закричал:

– Братцы, там на площади селедку иваси бесплатно раздают!

Народ дрогнул. И дрогнув, хлынул, ломая лестницы, назад на площадь, за селедкой.

Оказалось, это верный друг и помощник губернатора, ударник капиталистического труда, вывалил целый КамАЗ селедки посреди площади.

Правда, история с этой селедкой была темная.

Дело в том, что водитель на КамАЗе сам, когда выпрыгнул из фуры с селедкой, был в одном правом ботинке. Не исключено, что он тоже был в числе повстанцев и наверняка хотел своей фурой протаранить кремлевские стены, но, совершив крутой маневр, опрокинул фуру. Хотя ударник капитализма утверждает, что его водитель просто потерял левый ботинок.

А по другой версии, именно он, водитель, был зачинщиком бунта, причем по прямому указанию все того же ударника капитализма, который сам метил в губернаторы.

Вот так перевирается история, которую мы будем изучать в школе. Со временем в учебниках будет сплошное вранье.

А истина – вот она… в этой самой книге.

Пока разбирались с селедкой, я быстро смекнул в эту пору башмачного восстания, что делать. Было понятно, что электорат, наевшись селедки, вспомнит о недоданных левых ботинках, а вспомнив, опять пойдет на штурм.

Тогда я снял свой родной левый ботинок, разул всех своих близких и стал левые башмаки швырять с Башни в толпу, объедающуюся селедкой. Перепуганные чиновники, вдохновленные моим самопожертвованием, а также желанием выжить и усидеть в Кремле, быстро разулись и тоже стали метать свои левые башмаки через кремлевскую стену.

В итоге башмаков хватило всем восставшим и даже осталось немного сотен лишних.