Татьяна Замировская - Воробьиная река Страница 13

–  Постойте, – ее взяла за рукав женщина в разноцветном пуховике, тоже крадущаяся вдоль забора. – Стойте, ну пожалуйста. Я вас откуда-то знаю, помогите мне.

Анна посмотрела на женщину; лицо ее выражало страдание – Анну это заинтересовало, потому что здесь ничье лицо не выражало ничего, хотя бы отдаленно похожего на страдание.

–  Я же тут никого не знаю, – затараторила женщина. – Хоть одно знакомое лицо, понимаете, как это важно? Я тут совсем одна, и уже давно, растеряла всех своих из автобуса, а вы тут с компанией, вы с кем-то ехали?

Анна не очень хорошо помнила, с кем она ехала, более того, этот вопрос вызвал у нее в голове незнакомую, звенящую усталость, существующую как бы всюду, где не было даже намека на Анну, и поглощающую ее без остатка.

Женщина схватила Анну за руки, притянула к себе. Прожектор светил тускло, можно было что-то рассмотреть.

–  Тебя зовут Анна, – сказала она и захохотала. – Анна! Тебя зовут Анна, я это помню!

–  Вы откуда знаете? – бесцветным, похожим на мокрую стену, голосом спросила Анна.

–  Не помню точно, откуда, – заговорщицки сообщила женщина и схватила Анну под рукав. – Пошли, давай-давай, пошли отсюда. Не помню, слышишь. Но точно знаю, что ты Анна. Пожалуй, это вообще единственное, что я тут, бляха-муха, знаю наверняка.

Анна вдруг поняла, что до этого момента она была не Анна, а какая-то линия или водяная стрелочка, текущая в прозрачном хрустальном ручье строго на Запад по велению некоего могущественного магнита. Теперь она была Анна, и в ней начала разворачиваться некая сложная бумажная фигура, ранее бывшая скомканным жестким шариком.

–  Я в поезде ехала, да, – неожиданно чужим для себя голосом сказала она, и фигура будто разрезала ее изнутри, такая особенная сладкая боль, если порежешься бумагой, как в детстве. – Мы все с поезда вот только что, нас сюда привезли, сто человек или больше. Вначале ехали в Москву, белье, провожающие покидают вагоны, все как обычно, потом ночь, это самое, зарплаты-президенты, соседи эти, один паспорт потерял, потом нашел и пили за это, вообще спать невозможно было. Я на них шикаю, а они мне стакан водки на верхнюю полку передают с лимончиком, будто коктейль. Я беру и выливаю вниз – а они только смеются. Потом колеса меняют, кажется, грохот страшный, потом вообще маршрут меняют. И окна уже запрещены, потому что нельзя смотреть. Вагон тоже поменяли, табличку. Билеты не вернули, постель попросили сдать – а до этого раздали влажную, сдавать тяжело, падает с рук, как камень – мокрая, свинцовая. Ну что мне – берем чай, едем дальше. Чай разносили, хотя вообще ни на какие вопросы не отвечали.

–  Пила чай? – спросила женщина.

Анна кивнула.

–  Ой-ой, – поморщилась женщина. – Не надо было тебе чай заказывать, Ань.

–  А ты тоже с поезда? – спросила Анна. Она начала что-то вспоминать. Например, люди, подравшиеся из-за паспорта, были почти наверняка ее соседи – очертания шапки одного из них прорезались внутри нее, как очередная порция бумажных роз.

–  Не-не-не, – ответила женщина. – Ты чо, какой поезд. Нас на автобусе привезли, человек десять. Я вообще на остановке сидела, трамвая ждала – там, видимо, какой-то бензовоз сраный проехал, развонялся ужасно, мне дурно стало – ну все, думаю, сейчас стошнит или сознание потеряю – потом смотрю, я лежу, медсестра подходит эта, в форме их – то есть, я потом поняла уже, что форма не та, – и чаю, говорит, давайте выпейте. Я набрала в рот, но не глотаю. Я ж боюсь глотать вообще, у меня страх глотания. Я однажды подавилась водой, чуть не умерла, поэтому я жидкость пью только стоя, лежа нет. Это я сама себе так сказала. На самом деле просто нельзя пить чай из рук незнакомых людей. Это самое главное правило в жизни.

–  Да кто тебе такое сказал? – вытаращилась на нее Анна.

–  Не помню, – отмахнулась женщина. – Есть же и другие правила! Например – не ешь, если э. Если что? Или когда ты ешь, ты кто? Ты что?

Анна попыталась вспомнить какие-нибудь правила, но у нее ничего не получилось – она попыталась сформулировать какое-то простенькое правило про очередь: вроде «стой в хвосте, чтобы тебя никто не трогал» или «одни люди должны стоять перед другими», но у нее не получилось – из ее речи исчезло некое предписание, императивность, долженствование.

Оказалось, что никаких правил вообще нет.

Марина (ее звали Марина, она сообщила это сразу же после того, как рассказала еще пару историй о том, как она давилась различными мелкими съедобными объектами – от виноградинок до клюквы в сахаре и гомеопатических шариков с нестерпимым, едким камфорным запахом) рассказала, что к ней еще тогда подъехала «Скорая», но просто стояла недалеко – Марина же вместе с медсестрой ждала автобуса, почему-то медсестра ее уверила, что за ними должен автобус приехать, и правда, приехал старенький вонючий «ЛАЗик», и Марина спросила: так вон же скорая стоит, можно туда подойти, но медсестра запретила, не смотри туда, говорит.

–  А воду эту я в «ЛАЗике» выплюнула, – триумфально сказала Марина. – И когда я посмотрела на то, что я выплюнула, я знаешь что увидела? НИЧЕГО.

–  Ты такая молодец! – сказала Анна. Она ужасно зауважала Марину. Марина была страшно общительная и какая-то нестерпимо живая, в отличие от этой покорной очереди, в которой никто даже не дрался теперь.

Вокруг ходила охрана, но будто не замечала их. Анна спросила у Марины, не знает ли Марина ее, Анны, фамилии, но Марина покачала головой и ответила, что и свою-то не помнит. Анна испугалась и начала шипеть: ты должна знать фамилию, ты что вообще себе думаешь!

–  Надо стать в очередь, – подумав, сказала Анна.

–  Почему надо? – удивилась Марина. – Пошли, я тебе корпуса покажу. Я уже давно тут хожу. Охрана не замечает, но лучше не нарываться. Мне кажется, нам надо попробовать, чтобы вдвоем в один корпус, веселее все-таки. Хоть один знакомый человек, блин. Давай узнаем, что нужно, чтобы попасть в «Д», там вообще круто, что-то вроде школы: занятия, столовая, спортзал.

Анна спросила, почему детей увели в отдельный корпус.

–  А у меня двое детей! – радостно сообщила Марина. – Только что вспомнила. Девочка и мальчик. Девочку зовут Маша, а мальчик еще маленький, год. Как зовут, не спрашивай. Допустим, Фасад или Объект.

Где-то вдалеке страшно заскрежетал поезд.

Нет-нет, забормотала Марина, хватая Анну за рукав, это просто декоративные деревья, там за ними стена с колючей проволокой.

Перед ними, действительно, была стена.

–  Давай перелезем! – вдруг предложила Анна.

Марина затараторила: высоко, да перестань, там охранник сидит, видишь, где прожектор, еще стрелять будут, может, плюс проволока.

Анна, не отвечая ей, начала карабкаться на стену – стена была очень старая, можно было ставить носки ботинок в щербинки и трещины; Анна тут же вспомнила курсы скалолазания (редкая скука, за компанию с друзьями пошла – ее хватило на пару раз) и огромную лестницу-лазалку на школьном стадионе – туда она однажды залезла на спор, и вдруг начался такой страшный ливень, что слезть не было никакой возможности, пришлось родителей звать. Марина, чертыхаясь, полезла за ней, потому что ей было, кажется, очень страшно оставаться одной.

Вначале получалось неплохо, потом пришлось цепляться за проволоку. Анна не чувствовала боли, но, кажется, немного запачкала Марину, которая лезла следом. Выдирая похожее на спортивный обруч кольцо проволоки из бедра, Анна с облегчением все же почувствовала что-то отдаленно напоминающее боль или хотя бы память о ней. Прыгать в грязь вообще оказалось чем-то простым и нестрашным. Никто не стрелял, стена и прожектор остались позади: видимо, стена не охранялась, потому что перелезать через нее было нельзя.

Они долго брели по вспаханному полю, нашли на его краю какой-то старый ржавый трамвай, сидели там несколько часов, чтобы дождаться утра, перевязали друг другу раны клетчатой Анниной рубашкой: так, пара царапин, или это просто выглядело как пара царапин. Когда рассвело, снова шли по полю, дорог не было, проводов тоже, где-то вдалеке виднелся лес, но было понятно, что туда идти не стоит. По дороге Марина рассказала Анне всю свою жизнь, она вообще оказалась ужасно болтливой особой. Марина работала директором музыкальной школы в одном из новых микрорайонов, потом ушла в декрет, но совсем ненадолго; старшей, Маше, 11 лет, младшему (допустим, Фасад) – год и семь; жизнь ужасна и суетна, никаких отпусков, никаких подарков, подруги – змеи, вот бы иметь такую подругу, как Анна, ну.

Анна ответила, что, возможно, ее подруги тоже змеи, но она не очень хорошо помнит. Давай вспомни, холодно сказала Марина, это важно. Анна вспомнила: Галя, Валя, Ирка, вот Ирка точно змея. После этого она нашла в кармане мобильный телефон, на нем было 48 неотвеченных вызовов.

–  Вот видишь! – триумфально сказала Марина, рассматривая телефон. – Все получилось! Сейчас позвоним, дай, такси вызовем. Должна быть служба вызова такси из любой точки, я знаю.