Олег Михалевич - Форс-мажор. Рассказы Страница 13

Подергав носом, полковник с подозрением посмотрел на меня, и я поспешно выложил деньги на стол, добавив к обещанной сумме десятку за рваный рюкзак.

– Так я пойду, товарищ полковник?

– Иди, лейтенант… А то заходи еще, чайку попьем, а?

Выйдя от полковника, я с облегчением набрал полную грудь свежего морозного воздуха и бодро зашагал к ближайшему ателье. Шитье на заказ не слишком сильно отличалось от магазинного, выбор лекал был ограничен, но мне всего-то надо было укоротить непомерно длинное пальто, какие тут проблемы? Увы, при первой же попытке меня огорошили. Полы пальто надо было не только обрезать, но и подшить, притом, что ни одна советская машинка, объяснила приемщица, кожу такой толщины взять не в состоянии.

– Здесь, знаете ли, старый «Зингер» нужен, – авторитетно заметил старик-скорняк, к которому после долгих уговоров меня допустили на аудиенцию. – Только где такой сейчас взять?

– Может быть, вы подскажете?

– Ну что я могу вам подсказать, молодой человек! – мастер театрально воздел руки к небу. – Я же противозаконным частным подпольным бизнесом не занимаюсь. А в ателье у нас план, нормативы, графики, расценки, все как полагается.

– Мне не важно, как полагается. И расценки меня не интересуют.

– Вам не важно! Как могут быть не важны расценки? Вы что, подпольный миллионер? Да только мы никаких цен и не обсуждаем. А говорим только о старом «Зингере». Верно?

– Конечно, – подтвердил я. – Просто, вдруг вы знаете кого-нибудь, у кого есть такой старый «Зингер», чтобы можно было…

– Так с этого надо было и начинать, что вам нужен мой дальний знакомый Зяма, у которого, кажется, или у его знакомого, как я слышал, таки есть такая машинка. А вещь у вас, правда, знатная, даже жаль такую резать будет. Прямо как шагреневая кожа.

– Шагреневая кожа, – припомнил я, – уменьшалась, когда исполняла желания своего хозяина. А мою пока никак уменьшить не удается…

– Именно про это я и говорю, – подтвердил скорняк, подвигая ко мне бумажку с телефоном.

Получить подшитое пальто от Зямы мне удалось только через неделю, в последний день отпуска. Обладатель старой машинки «Зингер» был похож на давшего мне его телефон скорняка как две капли воды. Долгий срок для обрезания пальто он объяснял то поломкой иглы при прошивании действительно непомерно толстой, как у носорога, кожи, то заеданием какой-то детали в машинке, но во мне сидело твердое убеждение, что он просто не в силах расстаться с замечательной, оказавшейся в его распоряжении вещью. По крайней мере, пока не покажет ее всем своим многочисленным друзьям и родственникам, которых я постоянно заставал выходящими из его квартиры. В последний раз я пришел к нему прямо из военкомата, в который был вызван повесткой. Время от времени офицеров запаса приглашали на военные сборы, длиться они могли от одного до трех месяцев, но военком сразу рассеял мои опасения, объяснив, что действующих моряков на переподготовку не забирают, и поздравил меня с присвоением очередного воинского звания – старшего лейтенанта. «Это все равно, что малый полковник», – пошутил он. А будешь по своей службе успешно продвигаться – и до настоящего полковника дорастешь!

– Это вряд ли, – возразил я.

– Почему? – удивился военком. – Служебным ростом не интересуешься?

– На флоте мне будет положено звание капитана первого ранга! – гордо объяснил я, жалея только, что пришел к военкому не в генеральском пальто.

Когда я наконец забрал у Зямы пальто, на улице выпал снег, температура упала до минус десяти. Я примерил обнову перед большим зеркалом в прихожей под восхищенное цоканье скорняка. В зеркальном отображении был уже не я, а лишь похожий на меня, но явно старше, серьезней и значительней человек с жестким, немного надменным и проникающим насквозь взглядом. Такие люди не ходят сами, они перемещаются в пространстве в окружении почтительной свиты, готовой уловить малейшее желание повелителя – по меньшей мере, генерала армии. Небрежно вручив Зяме заслуженный гонорар, я оставил старую куртку из кожзаменителя и рюкзак в его квартире. Появляться в новом кожаном пальто на улице со старым рюкзаком за спиной было все равно, что идти одетому во фрак и нести в руках авоську с картошкой. Такси не было видно, а садиться в общественный транспорт мне теперь казалось не солидным. Три километра до квартиры, в которой я снимал комнату, где, предполагалось, буду жить с девушкой, вылившей на мои ботинки духи «Южная ночь», я одолел пешком. За последнюю неделю мы то ссорились, то мирились, и я уже не мог понять, в какой именно стадии отношений мы находимся сейчас. По дороге мне попалась группа оживленно дискутирующей шпаны из шестнадцатилетних подростков. Прохожие старательно обтекали их широким полукругом или переходили на другую сторону улицы. Я прошел вплотную, и подростки замолкли и рассыпались в стороны, словно занимая стартовые позиции, чтобы дать стрекача от неминуемой угрозы. Двумя кварталами позже мне повстречалась молодая мамаша с годовалым малышом в коляске, который посмотрел на меня и заревел во весь голос.

В квартире было пусто. Я подошел к зеркалу. На лбу моем, несмотря на уличный мороз, проступала испарина. Спина была мокрой. Собрав чемодан, я подумал немного, перед тем как надевать пальто, и решительно отстегнул подкладку, только теперь, по сути, обратив внимание на десятикилограммовый, если не более, вес изделия. Без подкладки пальто немного съежилось, совсем как шагреневая кожа, подумалось мне. До порта я добрался на такси, за которое отдал последние оставшиеся после отпуска деньги.

Штурман, мой старый приятель Слава Курочкин, которого мне предстояло сменить, встретил меня понимающей усмешкой:

– Ну, старик, выглядишь шикарно…

Я гордо приосанился.

– Видать, с подругой только что расстался?

– Почему ты так думаешь? – удивился я.

– И думать нечего. Вон у тебя вид какой замученный. Небось, до последней секунды не отпускала из постели, а? Ну да теперь и я в отпуске оттянусь, не сомневайся!

Я принял дела, мы выпили по бокалу коньяка и распрощались. О пальто Славик ни разу не спросил, словно его и не было, и я не стал ему рассказывать ни о полковнике, ни о своем новом воинском звании.

В Лондон мы попали 7 ноября в день, который почему-то упорно сохранял название праздника Октября. По этому случаю советский консул пригласил руководство судна к себе. Мы поехали втроем. Капитан был в черном советском пыльнике, первый помощник в красной синтетической куртке, а я, конечно, несмотря на довольно теплую погоду, в кожаном пальто. Собственно, ничего другого у меня и не было. Консул вышел нас встречать и со словами «Здравствуйте, капитан!» подошел ко мне. С этого момента наши отношения с капитаном стали стремительно ухудшаться. В море на моей вахте мы слишком близко, по его мнению, прошли к ограждающему фарватер бую. Он сделал мне внушение, не преминув заметить, что я, вопреки уставу, отвлекаюсь на мостике посторонними разговорами. Хотя замечание было совершенно напрасным. Я и без того заметил, что во мне происходят какие-то перемены. Я стал нетерпимей, раздражительней, резче в суждениях, но и молчаливей. Значительный человек не болтает лишнего.

По возвращении в Ригу таможенник, заглянув в мою каюту и обнаружив на вешалке пальто, начал досмотр с раскручивания шурупов на переборках каюты. В это же время под пайолами машинного отделения обнаружили два порнографических журнала, и команду начали поочередно вызывать на допрос в КГБ. Дольше всех продержали меня. Похоже, мое пальто никому не доставляло радости.

Выйдя после допроса, я прошелся до железнодорожного вокзала и остановился возле щита объявлений. Может быть, судьба действительно подавала мне в тот раз знак, но я его неправильно понял? Объявления по-прежнему выражали готовность приобрести зонтики и подержанные детские коляски, примусы и бобинные магнитофоны. Кожаные изделия не интересовали никого.

Через две минуты ко мне стала выстраиваться очередь бабулек в байковых платках, предлагающих по сходной цене комнату на месяц, день или час, и я поспешно ретировался до ближайшей комиссионки, где, почти не примеряя, купил неброское серое пальто из похожего на войлок материала. Надев его, я тут же сдал кожаное пальто на продажу и охотно согласился на скромную цену, названную приемщицей, которая предложила заплатить мне сразу, не выставляя Вещь на продажу. На душе и плечах сразу полегчало. Уже на выходе из магазина я столкнулся с девушкой, пахнущей «Южной ночью». От неожиданности она уронила перчатку, и моя душа взлетела под облака.

Тревога

Ветер дул с берега, со стороны огромной угольной груды. Белоснежная надстройка «Иркутсклеса» понемногу покрывалась непрезентабельной вязью темных разводов. Впрочем, разглядывать судно было некому. Два портовых крана с большими электромагнитными тарелками на месте привычного крюка захватывали на берегу разнокалиберные куски искореженного металла, нацеливали тарелки с грузом на разверстые судовые люки, отключали электромагнит, и в трюмы с высоты в несколько метров сыпался металлолом. Грохот стоял невообразимый. Едва началась погрузка, судно опустело. Остались лишь те, кто обязан был находиться на борту по долгу службы – вахтенные. Благовидный предлог для ухода на берег нашел даже грузовой помощник Лобанов. Полноправным командиром «Иркутсклеса» остался третий помощник капитана Игорь Сенечкин, или Игорь Петрович, как начали называть его с недавних пор.