Александр Проханов - Русский Страница 16

Серж чувствовал, как уменьшается в нем, становится невесомей, прозрачней его тело. А душа, испытывая небывалую легкость, ликующую свободу, готова превратиться в лучистую вспышку. Мчаться в бесконечной Вселенной, среди цветущих планет и лун. И это усиливало в нем чувство, что он русский, что ему доступны неведомые миры и божественные тайны.

– И еще мы должны понимать, что Гагарин – витязь русской Победы. Победа сорок пятого года – это тот космодром, с которого Гагарин взлетел в небеса. Он принял из рук Кантария алое победное знамя и отнес его в Космос. По сей день оно пламенеет на орбите, вращается вокруг земли. Александр Матросов, накрывший грудью пулеметную амбразуру, был Юрием Гагариным на той грозной мистической войне, на которой Россия принесла вселенскую жертву, выпрямляя согнутую земную ось. Матросов, без скафандра, в солдатской гимнастерке, вышел в открытый Космос и своею смертью открыл Гагарину путь в небеса…

Серж не умел понять, кто был перед ним. Фантаст, увлеченный грезами восхищенного разума? Ученый, открывший способ перемещаться по лучу в пространстве и времени? Посланец иных миров с глазами, полными солнца? От него исходила благая сила, одолевающая мрачную тяжесть мира, спасающая души, оказавшиеся в адской тьме. Он сошел в ад, чтобы отыскать среди гробов Сержа и вывести его на свет Божий.

– Гагарин улетел с земли в Космос, преобразив земное в космическое. Но и Космос через Гагарина влился в земное бытие, преобразив космическое в земное. Гагарин был земным человеком, улетевшим в мироздание. Но он был небожителем, прилетевшим из Космоса на землю. Через Гагарина Божественная сила снизошла в земную реальность. Гагарин преображен Космосом – космочеловек. Несметны богатства русской земли. Несметны богатства русской истории. Неисчислимы красоты русской культуры. Мистическая русская Победа – это чаша, полная волшебного напитка, который исцеляет нас в минуты уныния и поражения, воскрешает в час смертельной погибели…

– Кто вы такой? – спросил Серж, глядя в солнечные, как мед, глаза Лукреция Кара.

– Юрий Гагарин, с его белоснежной улыбкой, окруженный дивным сиянием, в блеске звезд, среди лучистых светил, – это русская икона, перед которой очищаем себя, молимся о ненаглядной бессмертной России.

– Кто вы такой? – повторил Серж, испытывая к Лукрецию Кару сыновью любовь, словно вернулся из военных странствий отец.

– Юрий Гагарин – святой. Он не погиб в авиационной катастрофе, а живым был взят на небо. Когда мы слышим летний гром за высокой синей тучей, мы знаем – это летит Гагарин, и его след в небесах отмечен радугой.

Лукреций Кар улыбнулся своими длинными лисьими губами и ушел в темноту, оставляя в воздухе легчайшее свечение.

Глава восьмая

Серж работал у стиральной машины, с горькой иронией думал о своем превращении из художника и фантазера, мечтающего о космических мистериях, в подневольную подземную прачку. В момент похищения у него отобрали куртку с волчьим мехом, документы, ключи от квартиры и автомобиля. Его модная артистическая блуза была порвана ударами бича, и, чтобы согреться, он был вынужден принять от Андрея подарок, добротный вязаный джемпер с тонким швом на спине. Не имея бритвенного прибора, он отпустил усы и бородку, несколько раз ровняя их грубыми ножницами. В его кармане хранилась изумрудная сережка неизвестной блудницы, а из памяти не исчезал истошный крик Нинон, на которую набрасывали черный чехол.

Он меланхолично слушал рокот машины, когда вдруг дико взвыла сирена, ошалело замигали огни, и по тоннелю, мелькая за железными решетками, побежали охранники. Серж подошел к решетке и сквозь прутья увидел, как двое охранников ведут Раджаба, выломав ему за спину руки. Следом пружинно шагал китаец Сен и хлестал таджика плеткой. При каждом свистящем ударе Раджаб тонко вскрикивал, и Сержу казалось, что у него самого на спине взбухает рубец.

Их всех раньше времени увели с места работы и заперли в спальном отсеке. Таджики тревожно шушукались, жались, как овцы, все в один угол. Белорус Андрей походил среди них, сообщил Сержу добытые сведения:

– Раджаб, дурья голова, задумал бежать. Затолкал в трубу свои распорки, стал карабкаться. Вроде у него получалось. А тут, как назло, сверху скинули партию дохлых собак. И он вместе с падалью грохнулся на стол. Его и взяли. Теперь ему крышка: сожгут в печи. Вот тебе и цветущий персик, и детки с ханум. – Андрей сжимал кулаки и ходил среди коек своей упругой поступью.

На другой день их не кормили, не повели на работу, а выгнали из отсека и построили вдоль тоннеля, прижав к стене, где извивались кабели в резиновой оплетке. Оставалось пустое пространство, по которому, тускло блестя, тянулись рельсы узкоколейки. Охранники в черных комбинезонах, с короткоствольными автоматами, грубо толкали, выравнивая ряд. Китаец Сен, голый по пояс, казался отлитым из желтой бронзы.

Они ждали, и Серж чувствовал, как по тоннелю тянет железный сквозняк, дующий из металлической сердцевины земли. В этом сквозняке приближалось что-то ужасное – быть может, чудовищный паук, живущий в центре планеты.

Вдруг ярче загорелись светильники. Из невидимых громкоговорителей полилась чудесная музыка, волнующий полонез. Из темной глубины тоннеля, на свет, скользя вдоль узкоколейки, выскочил танцор. Он был на роликовых коньках. Его маленькое, как у карлика, тело облегало сверкающее трико. Оно струилось, переливалось, как мелкая чешуя, и танцор был похож на гибкого дракончика, перелетающего с места на место. У него было белое, фарфоровое лицо с черной клиновидной бородкой, которая кончалась игривым завитком. Волосы были расчесаны на прямой пробор, отливали синевой, а губы, красные от помады, счастливо улыбались.

Он вынесся, совершив изящный прыжок, и ударил в воздухе ножками, словно кокетливая балерина. Раскрыл руки, наклонился, отставил одну ногу, изобразив ласточку, покатился на другой, весело блестя глазками, словно ожидал услышать аплодисменты. Сделал несколько пируэтов, скользнув вдоль изумленных и испуганных людей, и резко остановился, отчего по блестящему трико пробежала волна и набухли маленькие клубеньки между ног. Он был миниатюрен, с отточенными жестами, гибкими поворотами маленького тела, которое вписывалось в овалы, круги и эллипсы. Серж, любуясь его изысканным танцем, одновременно испытывал ужас, какой испытывают при виде глянцевитой сверкающей сороконожки, которая может внезапно вонзить ядовитое жало.

– Это Керим Вагипов, гребаный тат, который нас, как зверюг, отловил, – шепнул стоящий рядом Андрей, и на шепот его встрепенулся дюжий охранник.

Музыка стала тише, превратилась в едва различимый нежный фон. Тат намотал на пальчик черный завиток бороды и тонким детским голосом, каким говорят лилипуты, произнес:

– Дорогие мои, у меня сегодня большое горе. У нас у всех сегодня большое горе. Один из нас, тот, которого мы любили, которому верили, которому дарили тепло наших сердец, обманул нас. Поступил с нами так, как поступают с презренными собаками. Разве ему было плохо среди нас? Разве он не знал, что за его труд ему, как и каждому из вас, полагается вознаграждение? И он получит кейс денег, на которые может купить дом у синего озера, автомобиль европейской марки, обеспечить свою жизнь и жизнь своих детей. И что при любых затруднениях и неурядицах он может прийти ко мне, и я приму его как родного сына. А вместо этого он надругался над нами. Разбил сердце мне, своему отцу. И с этого момента он для меня не сын, а мусор. И как всякий мусор, подлежит сожжению.

Тат толкнулся одним коньком, прокатился на роликах, ловко удерживаясь на металлическом рельсе. Хлопнул в ладоши. Послышался механический стрекот, перестук колес. Из туннеля выкатил мотовоз с сидящим машинистом. К мотовозу была прицеплена вагонетка в виде высокой клетки. Вся клетка была набита трупами ободранных собак, среди которых виднелось лицо Раджаба, чернобородое, глазастое, полное ужаса. Его голые плечи возвышались среди окровавленных оскалов, мертвенных глаз, синих и красных сухожилий. Его голое тело было облеплено липкими собачьими ребрами, вспученными животами. Он молчал, моргал, и из глаз его текли слезы.

– Я не раз повторял вам, сыновья мои… – тат Керим Вагипов указал на Раджаба, – любая человеческая жизнь бесценна. В каждом человеке живет Юлий Цезарь, Александр Македонский или Александр Пушкин. В каждом человеке теплится искра Божья. Но только до той поры, пока он не предаст своего благодетеля, своего отца. Тогда он превращается в мусор и подлежит сожжению.

Он снова хлопнул в ладоши. Мотовоз тронулся, повлек по рельсам вагонетку, из которой торчала голова Раджаба. Ободранная собачья нога в красных и синих жилах вывалилась сквозь железные прутья и раскачивалась. Вагонетка исчезала в темноте тоннеля, и Серж, ужасаясь и сострадая, думал, что в этот момент среди синих гор цветет розовое деревце персика.