Жанна Абуева - Дагестанская сага. Книга I Страница 19

Вечером, после разговора с Ольгой, Шахри решила во что бы то ни стало поговорить с мужем, и, когда он, отказавшись от ужина, сел за письменный стол, она обратилась к нему напрямик:

– Прошу тебя, скажи мне, у тебя какие-то неприятности?

Помолчав, Манап ответил коротко:

– Да.

– Но… что происходит, ты можешь мне сказать?!

Он снова помедлил с ответом, а потом вдруг встал, подошёл к жене и, взяв её за плечи, взволнованно произнёс, глядя ей в глаза:

– Родная моя, запомни одно: что бы ни говорили обо мне, не верь и знай, что я всегда, всю свою жизнь был предан делу революции и делу партии!.. И ещё… – Он отвёл глаза в сторону. – Не хочу тебя пугать, но… ты должна быть готова… ко всему…

– Ко всему – к чему? – с замиранием сердца спросила Шахри.

– К… любому повороту событий… Ты должна быть сильной… и верить, что твой муж ни в чём не виноват… И сыну скажи, чтобы и он знал…

– Манап, ты меня пугаешь! Почему что-то должно случиться? Ты же не делаешь ничего плохого!

– И тем не менее… я… я… не могу всего говорить, тебе трудно будет это понять… но помни: я не виноват!

На следующий день республику потрясла новость об аресте Азиза Эмирбекова, а вместе с ним и его жены Ольги.

А ещё через день пришли за Манапом. Его забрали прямо из рабочего кабинета и тут же отвезли в тюрьму. Поскольку квартира и имущество были казёнными, Шахри было просто приказано убираться вон.

Идти было некуда. С маленьким сынишкой и чемоданом, куда успела побросать кое-что из вещей, она покинула здание, много лет служившее ей домом, и, пройдя несколько шагов, остановилась, не в силах двигаться. Верная Полина, шедшая рядом и готовая идти со своей хозяйкой хоть на край света, то и дело утирала слёзы, повторяя вполголоса, как заклинание:

– Ах ты, Господи, да что же это такое делается, а?

С того самого момента, когда Шахри узнала об аресте мужа, она находилась в состоянии такого беспредельного отчаяния и такой растерянности, что не в состоянии была чётко мыслить. Ей казалось, что всё это происходит с кем-то другим, но не с ней, такой всегда жизнерадостной и уверенной в себе и в своём безоблачном настоящем.

А теперь её жизнь разрушилась так стремительно, что она даже не успела толком понять, как всё произошло.

Дежурный часовой у подъезда их дома, обычно вежливый и предупредительный, смотрел на неё теперь с холодной брезгливостью и не поддержал, как обычно, тяжёлую дверь подъезда, через которую навсегда уходили в неизвестное две женщины и мальчик лет семи.

Сделав несколько шагов вниз по улице, они остановились на углу, где пересекались две главные улицы города. Из-за слёз, то и дело набегавших на глаза, Шахри не увидела, как прямо перед нею возник какой-то мужчина, в котором она не сразу признала Ансара, приехавшего в Махачкалу по делам и направлявшегося сейчас в типографию, где он собирался заказать форменные бланки по поручению директора завода.

Шагая по противоположной стороне улицы, Ансар ещё издали заметил двух женщин и ребёнка, и одна из них показалась ему очень похожей на Шахри. Обрадованный, он перешёл дорогу и, ускорив шаг, направился к женщинам, уверенный уже, что это и в самом деле Шахри. Он предвкушал, как обрадуется Айша, когда он расскажет ей об этой неожиданной встрече. По мере приближения он вдруг почувствовал неладное, словно то была не живая Шахри, а какое-то её изваяние, которое застыло сейчас неподвижно и отрешённо на углу улицы, почему-то держа в руке чемодан.

– Здравствуй, Шахри! – окликнул женщину Ансар и тут же поразился мертвенной бледности её всегда румяного лица.

Шахри подняла на него безучастный взгляд и ровным, безжизненным голосом произнесла:

– Он ни в чём не виноват… а они не верят!

Теперь Ансар всё понял. Не раздумывая, он подхватил одной рукой чемодан, а другой взял за руку Далгата.

– Пойдём, – обращаясь к Шахри, мягко произнёс он. – Мы едем в Буйнакск. Твоя сестра ждёт тебя.

Глава 3

Теперь семья Ансара и Айши пополнилась новыми членами. Много слёз было пролито молодыми женщинами, оплакивавшими каждая своё! Айша плакала по родителям и братьям, считавшимся «врагами народа», Шахри плакала по мужу, также волею судьбы обретшему этот ярлык, а обе вместе они плакали по всему тому, что безвозвратно сгинуло в веренице событий последних лет.

Единственными, кто не печалился, были дети, весело проводившие время в своей неожиданно пополнившейся компании. Имран, объявив уличной детворе, что к нему приехал из Махачкалы двоюродный брат, который теперь будет жить с ними, тут же вовлёк Далгата в пацанские игры, и тот, выросший в тиши правительственного дома, с робким увлечением постигал незнакомые для него законы улицы.

От Манапа не было никаких вестей, и эта неизвестность сводила Шахри с ума. Зловещие слухи о тайных пытках в тюремных застенках почти сломили дух бедной женщины, и Айша, как могла, поддерживала её, пока, наконец, хлопоты Ансара не возымели действие, и некоторое время спустя они уже смогли наладить связь с одним из тюремных надзирателей, согласившимся за щедрое вознаграждение передавать время от времени записки и еду для Манапа.

Надзирателя звали Михаил. Когда-то, ещё до революции, он и сам сидел в тюрьме, попав туда за распространение большевистских листовок, и не по убеждениям вовсе, а просто вызвавшись помочь хорошим людям, да и попался, олух, как кур в ощип. После тюрьмы к нему будто штамп прилип, большевик – и всё тебе тут. Ну, а когда революция случилась, он решил податься в охранники, какая-никакая работа. Сначала дежурил где придётся, ну а потом определили его в надзиратели.

Была у Михаила связь с Катей, продававшей пиво в ларьке у дома, где он снимал жильё. Катерина, яркая блондинка с пышными формами, умела создать праздничное настроение и притягивала к себе взгляды всех проходивших мимо неё мужчин, и удержать её можно было лишь щедрыми подношениями, что и побудило Михаила согласиться на передачу посылок для Манапа.

На взгляд Михаила, передачи эти были уж слишком объёмистыми, и, не думая долго, он без стеснения урезал их ровно наполовину в свою пользу. То были издержки профессии, и он даже гордился тем, что честно брал лишь половину, а мог бы брать и больше, потому как враг народа не заслуживал и того, что оставалось.

«Враг народа», в свою очередь, попросил отправить ему из дома смену чистого нательного белья, а узелок с грязным отдал Михаилу для передачи «на волю». Увидев бельё, сплошь в пятнах мужниной крови, Шахри вскрикнула от ужаса, а потом, зарыв в нём лицо, до ночи рыдала, запершись в комнате и не притронувшись к ужину.

В этот вечер у неё поднялся сильный жар, и Айша, не отходившая от подруги, лишь на рассвете, убедившись, что горячка отступила, прикорнула рядышком в кресле.

– Всё, закрываюсь! – крикнула Катерина толпе, и та просительно загудела, не желая отказываться от последней кружечки. – Рабочий день окончен! Остальное выпьете завтра!

Она сняла с себя белый накрахмаленный передник и, вынув из сумочки ярко-красную химическую помаду, щедро провела ею по своим и без того ярким и пухлым губам. Подправив кокетливо взбитую чёлку, она вышла из ларька и, удостоверившись, что тот крепко заперт, лёгкой танцующей походкой направилась к противоположному углу, где её уже ждал Михаил.

– Как делишки? – игриво улыбнувшись Михаилу, спросила Катя.

– Отлично, кисуля! – отвечал тот. – Вот получил небольшую премию и решил тебя побаловать гостинцем. Пошли, выберешь себе чего-нибудь в магазине!

– Ой! – воскликнула обрадованно молодая женщина. – Я тут давно себе приглядела одну материю, скоро ведь праздники, хочу себе сшить что-то такое… умопомрачительное, чтобы все соседки попадали!

– Ну, вот и пригодилась премия! – добродушно сказал Михаил и, вспомнив про изъятую из посылки снедь, решил по дороге прихватить домой бутылочку портвейна, чтобы вечер вышел совсем приятным.

Ни с того, ни с сего он вдруг добавил негодующе:

– Да вешать их всех надо, как собак недорезанных!

– Кого? – удивлённо спросила Катя.

– Да врагов этих… народа!

Глава 4

Били они нещадно. Каждый из допросов сопровождался невыразимыми физическими муками, ибо пытки, применяемые следователями НКВД, по своему цинизму и жестокости не уступали средневековым. Он уже сбился со счёта, что за чем следовало, допрос ли за пытками или пытки за допросом, но в этих делах они и в самом деле были доками. После каждого допроса Манап подолгу приходил в себя, и лишь слабая ниточка мысли, как тусклая лампада, мерцала в его измученном мозгу: когда же всё кончится?.. Уже и не так было важно, чем всё завершится, ибо он ясно понял, что истина никого здесь не интересует. Он понял, что у них своя программа, которой они неуклонно следуют.

В самые первые часы и дни после ареста он был уверен, что скоро всё разъяснится и что его отпустят, извинившись за случившееся недоразумение. Но допрос следовал за допросом, и всё было на грани такого издевательства и такого унижения, что надежда очень скоро его оставила. Ему предъявляли показания его соратников, таких же коммунистов, как и он сам, и он с изумлением вчитывался в эти показания, где он, Манап, обвинялся в буржуазно-националистической подрывной деятельности против Страны Советов, за которую он боролся и на алтарь которой был готов положить свою жизнь. Да, он действительно отдал бы, не задумываясь, жизнь за свою страну, но не в качестве же национал-предателя!