Михаил Гаёхо - Мост через канал Грибоедова Страница 22

Или можно представить себе, что таким же таинственным образом строится некий обширный дом (предварительная ночная работа); не под ключ строится, а как бы вчерне – одни голые коробки комнат, а где-то сбоку, в смежном пространстве, собран подходящий к теме реквизит, тоже попросту – навалом. И просыпаясь в этом пустом длинном доме, мы начинаем бродить по его комнатам, как бы вспоминая виденный сон. И когда подходим к какой-нибудь комнате и открываем дверь, там спешно приводятся в порядок обои, расставляется мебель, зажигается свет, течет вода из крана, оживают и начинают двигаться манекены зловещего вида: вампиры, змеи, собаки (заготовки кошмарного сна), на фоне чего раскручиваются свойственные кошмару сцены погони с препятствиями.

В этом случае сон (тот, что творится ночью) предстает как некоторая пространственная структура – «дом», а видение-воспоминание – как процесс во времени, разворачивающийся на этом пространстве.

Любезная философическому взгляду на вещи пара пространство-время с декларируемым перетеканием одного в другое.

Но когда не сон видим, а явь – открытыми глазами, то все ли уж так очевидно в этом процессе? И если вглядеться пристальней, возникает подозрение, что видимые образы предметов внешнего мира строятся иногда из того же материала, что сны и галлюцинации. Иначе как объяснить, что шевельнувшийся от ветра кусту края дороги для рассеянного взгляда может обернуться собакой, а поднявшийся в воздух лист – птицей?

Объясняющая теория принадлежит американскому ученому Марвину Минскому.

Согласно этой теории зрительные образы предметов внешнего мира (также, как образы снов и галлюцинаций) не складываются в мозгу, как сумма видимых точек, а компонуются на основе шаблонов, вынимаемых из памяти, – так называемых фреймов. А поступающая от глаза информация в значительной степени используется для корректировки образа, приведения его в соответствие с реальностью.

Фрейм, что в переводе с английского означает «каркас» или «рама», может быть наглядно и в соответствии со своим названием представлен в виде схемы-каркаса, объединяющего в некоторую структуру ячейки, до поры пустые, но заполняющиеся содержимым в процессе создания зрительного образа. Другими словами, это некий неоформленный образ предмета, бог знает в каком виде существующий в памяти. А содержимым, которым заполняются эти ячейки (заготовленные места), может быть схваченный взглядом цвет или контур, а может быть и другой фрейм, опять же из памяти взятый. Фрейм на фрейме, шаблон на шаблоне – и вырастает этакая ветвистая структура, как морозный узор на стекле.

Таким образом, если привиделась собака (там, где на самом деле только кусту дороги), то вынимается из запасников памяти как бы некая общая схема собаки (ее неоформленный образ) с заготовленными пустыми ячейками (голова, хвост, правая передняя нога, левая задняя и так далее). И к пустой ячейке с надписью «хвост» прикрепляется готовая схема хвоста – одна из типовых имеющихся (прут, баранка, полено). А к ячейке с надписью «голова» – схема головы с заготовленными местами для глаз и ушей. И далее всё по плану.

Но обращен внимательный взгляд – и оказывается, что не собака видна, а куст у дороги. Померещилось, значит, а кое-кто, на другой лад убежденный, решит, что – оборотень.

Если понаблюдать за тем, как выглядят – тайком от нас – те предметы, на которые мы не смотрим впрямую (сочетая, если удастся, внимательность ума с рассеянностью взгляда) то увидим толпу смутных, неустойчивых образов – почти галлюцинаций.

Фреймовая теория не единственная в своем роде, но чем она примечательна? Во-первых, она описывает не только процесс зрительного восприятия, но и вообще процессы интеллектуальной деятельности человека (собственно и создавалась она как общая модель мыслительного процесса, основа для последующего создания систем искусственного интеллекта). Так, в изначальной фреймовой структуре могут быть представлены все элементы сна – не только зрительные, но и относящиеся к сюжету, действию, чувственному настрою (те, которые в нашем примере составляют эмоциональное наполнение кошмара).

Во-вторых, в одном фрейме, представляющем образ рассматриваемого предмета, признаки этого предмета даются в комплекте: воспринимаемые зрительно вместе с другими, хотя бы и недоступными непосредственно взгляду.

И действительно, мы видим не только цвет и форму. Видим предмет в целом. Не будет ошибкой сказать, что мы видим (именно видим) шероховатость древесной коры, скользкость рыбьей чешуи, черную тяжесть чугунной гири.

И наконец, во фрейме-образе признаки, существующие у реального предмета, могут соседствовать с признаками, не имеющими соответствия в реальности (случайно выбранными из памяти), и это до известных пределов может считаться нормальным.

Чрезмерным проявлением этой особенности (устройство механизма особенно наглядно проявляется в его неисправностях) являются случаи синестезии (когда звуки видимы, а краски слышны: «А – черный, белый – О, И – красный, У – зеленый»).

В качестве еще одного примера (в неисправности проявляется устройство механизма) можно привести аномалию зрительного восприятия, когда человек определяет видимый им предмет только по одной его половине (правой или левой).

Если человеку, имеющему этот дефект зрения, показать такую картинку, на которой, скажем, изображено химерическое существо, у которого хвост от рыбы, а голова и передние лапы – от зайца, то этот человек увидит только рыбу, определяя ее по хвосту, который расположен в левой части рисунка. При этом видимый образ рыбьей головы берется из запасников памяти, больше неоткуда.

Вернемся к основной теме нашего разговора. Мы согласились (временно) с тем, что сновидений не существует. С возможной наглядностью представили это. Добросовестно постояли на этой точке зрения. Кажется, на ней можно стоять. «Нет сновидений, есть только воспоминания» – всё так.

Но постояли немного, и хватит. Все же я сплю, вижу сны, и за этим «вижу» – не пестрые картинки и разговоры, а своя подлинность ощущений, почти что телесная, которая не поколеблется от сколь угодно искусно – искусственно – сформулированных логических выводов. Однако нам уже не чужда и альтернативная точка зрения, поэтому признаем и заутренним процессом воспоминания свою долю творческой активности, долю участия в формировании образов сновидений.

Привлекая фреймовую теорию, мы можем сказать, что предварительная фреймовая структура – каркас с пустыми ячейками – может строиться во время сна (возможно, за доли секунды – пока падающее полотенце касается шеи), а заполняться конкретным содержанием уже по пробуждении, развертываясь во времени, после чего никакого парадокса, связанного с вроде бы слишком короткой длительностью сна, не возникает. И такой порядок, кстати, никак не затрагивает содержательной стороны сновидения, не является препятствием для тех, которые истолковывают его по Фрейду или по любимому соннику.

Обратимся опять к нашим непосредственным ощущениям. Если заснуть, по примеру греческого мудреца, потом проснуться и, не перейдя еще в окончательно бодрственное состояние, начать вспоминать сны, легко обнаружится некая особенность этого процесса воспоминания по сравнению с тем, как мы, бодрствуя, вспоминаем действительно происшедшие события. А именно: вспоминая действительное, мы, как правило, имеем представление об общем характере вспоминаемого – что-то помним там, что-то нет, но в общих чертах представляем чего ожидать… Когда же вспоминаются сны, мы можем наблюдать, как целые их содержательные фрагменты, о которых – до того – не имели ни малейшего представления, неожиданно вплывают в память. И вспоминаемый сон предстает гораздо более обширным, чем казалось вначале, когда первый пробудившийся взгляд охватывал одну-две пройденные комнаты, а там, в нашем метафорически построенном доме, оказывается целая их анфилада или даже лабиринт. И наши чувства, кажется, совсем не протестуют, если сказать вдруг, что лабиринт этот, может быть, только сейчас – только при первом послесонном воспоминании – проходится впервые.

Но признавая за памятью право на самостоятельность, творческую активность, способность строить узоры из внутреннего материала, подумаем, все ли так очевидно происходит, когда не сон вспоминаем, а действительно происшедшее? Ведь оно, вспоминаемое, хотя и причислено вроде к реальности, однако подобно сну может быть защищено невозможностью сравнить образ с оригиналом.

Один маленький мальчик был в гостях на свадьбе. Он видел, как жених и невеста надевают друг другу обручальные кольца. Он узнал, что люди, если они муж и жена, обязательно носят кольца на безымянном пальце правой руки. У мамы мальчика было тонкое кольцо с узором, а у отца – широкое, гладкое.

Родителей, впрочем, не было рядом, а когда мальчик их увидел (и не сразу когда увидел, атолько через несколько дней, когда обратил внимание), оказалось, что они не носят колец, и никогда не носили. Но в течение какого-то времени (эти самые несколько дней) он ясно представлял себе их руки с кольцами, можно сказать – помнил их, и даже не помнил, а практически видел.