Владимир Токарев - У каждого своё детство (сборник) Страница 22

Почему меня не укладывали спать в жилой, зимней части дома, в нашей половине его, – не знаю. Может быть, потому, что я никогда не жаловался на данное неудобство, – не жаловался, вероятно, по причине радости от пребывания – изо дня в день – летом, в деревне, на приволье…

Как-то раз (а речь идёт уже именно о лете 1956-го года) мне приснился в деревне Богачёво фантастический сон: будто я, не шутя, умею летать. Проснувшись, я решил сразу же проверить это. Быстро одевшись и сбегав куда надо после ночного сна, я тотчас вышел на крыльцо; необходимо сказать, туалет находился не на улице, не под открытым небом, но под крышей дома, уточню, – в углу бывшего хлева, на нашей, понятно, половине дома. На дворе было всё также привычно – очень тепло и солнечно.

Встав на самый край крыльца, там, где была боковая, отвесная стенка его, чуть присев, я сильно оттолкнулся ногами и, копируя взмахи крыльев птиц, начал быстро вверх – вниз махать руками. Камнем приземлившись на землю, я, помнится, был несказанно раздосадован. Повторив эти свои прыжки с крыльца ещё и ещё раз, и всё с тем же, разумеется, результатом, я понял полную лживость своего сна и махнул на него рукой.

Очевидно, был будний день, поскольку в гостях у прабабушки на тот час были только я да мама или баба Клава, – кто-нибудь из них; ну, например, баба Клава.

После завтрака я взял сачок для ловли бабочек и пошёл «на охоту» за ними. Одет я был в трусы и майку, на голове была белая панама, на ногах – сандалии. Инстинктивно побаиваясь выходить за калитку на деревенскую улицу, я стал «охотиться» в пределах сада – огорода прабабушки, уточню, имевшего пятачки земли, целиком предназначенные для игр, отдыха и загара. Ловил я бабочек – для доброй и сиюминутной забавы. Помнится, поймаю какую-нибудь «капустницу» или «шоколадницу», возьму в руку и начну её пристально рассматривать, – её тело и голову, потом уже крылья, для этого осторожно расправив их двумя руками.

Наигравшись так пойманной бабочкой, не причинив ей никакого внешнего, телесного вреда, отпускаю её с миром на волю. Радуюсь, что та, принудительно «познакомившись» со мной, через секунду – другую или третью летит уже себе дальше, куда летела.

Проведя некоторое время в этой забаве, «наохотившись», я, отложив сачок в сторону, направился теперь к яме с водой, расположенной почти в самом конце сада – огорода. Для точности, яма или «канава», как мы её все звали, одной второй частью своей находилась на нашей стороне земельного участка, другой же своей половиной – на стороне земельного участка Раевских. Яма – «канава», ещё скажу, была продолговатой формы и обрамлена, чуть ли не в метр высотой, насыпью из земли; насыпь же была – густо поросшая травой. Вырыта эта яма – «канава» была вручную, лопатами, в довоенное ещё время, – рассказывал дед мой, Иван Иванович. Вырыта она была, конечно же, для полива сада – огорода. Но что интересно – на насыпи, на стороне земельного участка Раевских, уже в 1956-ом году росли два крупных, лиственных дерева: берёза и ива. Посажены они были, судя по всему, тогда, когда рыли яму – «канаву». Ну и – самое большее – к началу августа, с «помощью» этих двух деревьев, достаточно сильно «пивших» воду из ямы – «канавы», последняя полностью пересыхала.

Спустившись к воде, там, где у нас был спуск к ней, я, присев на корточки, стал опять же с интересом разглядывать подводно-надводных (а таковые здесь тоже водились) обитателей ямы – «канавы». Прежде всего, я, конечно, пытался увидеть здесь, хоть какую-нибудь рыбу, наивно полагая, что и здесь, в яме с водой, пусть и пересыхавшей летом, должна водиться своя рыба. Не увидев её, я зато увидел других существ, населявших – покуда была вода – яму-«канаву»; как я потом узнал, то были: головастики, тритоны и, вышедшие из личинок, куколки будущих комаров. Ещё плавали, ловко плавали в воде какие-то водяные жуки, чёрного и красного цвета. Ну а по поверхности воды, не лишне сказать, гладкой, спокойной, – легко да быстро, невесомо бегали, когда в том была необходимость, несколько насекомых на длинных ногах, по внешнему виду своему очень похожих на комаров, – только крупного размера. Не будучи биологом, я не знаю их названия до сих пор.

«Насытившись» и этим занятием, я, взяв сачок, пошёл в дом, – слизнуть преждевременно что-нибудь вкусненького, нисколько не думая об аппетите, который надо было приберечь к обеду.

В саду-огороде, на земле, на грядках, работали прабабушка и, – опять точно не помню, кто со мной был тогда, – ну, например, бабушка, баба Клава. Они занимались прополкой различных своих посадок. Прабабушка, я хорошо знаю, любила сажать мак. Ухаживая за ним, её конечная цель была – сбор семян мака. Для чего она выращивала мак? – скорее всего, для того, чтобы семена его использовать как начинку к домашним пирогам.

Не интересуясь ни огородничеством, ни садоводством, я молча прошёл мимо прабабушки и бабы Клавы и, войдя в дом и положив сачок на место, вытащил из-под кровати, где спал, чемодан, наполненный не только моими вещами, но и всякого рода лакомствами: пряниками, печеньем, сухарями, конфетами. Конфеты были простые: карамель, леденцы, ириски. Ещё в чемодане иногда бывало такое лакомство: «ожерелье» или же «гирлянда» из сладких крупных кристаллов. Кристаллы были прозрачные или полупрозрачные. Нанизаны они были на очень-очень тонкую верёвку; нанизаны, ну, так сказать, жёстко: ни один кристалл не двигался, не «ездил» по верёвке. Выбрав, помнится, таковое лакомство, я принялся угощаться им.

Когда на верёвке «ожерелья» или же «гирлянды» (например, «гирлянды») стали уменьшаться кристаллы, я, положив сладость эту на место, взял из чемодана другую (сладость) – печенье и стал потчевать себя теперь уже им. Сколько себя помню, в частности, в детском возрасте, я никогда не мог утерпеть без пищи – в промежутке между завтраком и обедом, и между обедом и ужином. Перебивал я себе аппетит, как правило, всякими сладостями. Отсюда нормальную еду я ел далеко-далеко недостаточно. Исключение составлял только завтрак, который после ночного сна я обычно съедал полностью и с аппетитом. Взрослые, близкие мне люди, вовсе не пресекали этого моего не правильного питания, – скорее наоборот – выходит, что поощряли даже, снабжая меня, порой в изобилии, всякими, всякими сладостями. Снабжали меня ими – всецело мама и баба Клава. Ну а от такой вот не правильной еды, у меня в детском возрасте были некрасивые, сплошь испорченные молочные зубы. Забегая вперёд, скажу, что и постоянные зубы у меня были нормальными только до десяти лет; после этого возраста у меня началось ускоренное разрушение и этих зубов, остановить которое мне удалось лишь к пятнадцати годам, когда, после настойчивого лечения у зубного врача (в сумме – около десятка зубов), я – по совету этого врача – стал ежедневно чистить зубы специальными, лечебно-профилактическими зубными пастами (до этого, надо сказать, я чистил зубы обыкновенными, нехитрыми зубными порошками).

Чем я занимался дальше в этот будний день – не помню. Когда же наступила суббота, а узнал я о том от бабушки, – я с нетерпением стал ожидать прибытия гостей, уже прямо с утра часто спрашивая бабушку о времени: «Бабусь, сколько сейчас время?» «Бабусь, а сколько сейчас?» Сам разбираться – сколько показывают стрелки часов на ходиках прабабушки – я ещё не мог, не умел. Однако знал, что после пяти часов вечера начнут приезжать гости. Ждал я, конечно, главным образом, мать и отца, а также деда. Другое количество народа, которое должно было приехать, мне было интересно в основном только с той стороны, что они, люди эти, были приятно не похожи на моих близких и ближайших родственников; не похожи, вследствие своей – я теперь понимаю – более лучшей образованности, воспитанности и материальной обеспеченности. Например, если мои близкие и ближайшие родственники имели образование к 1956-ому году – самое большее – 9 классов общеобразовательной школы; причём, имел такое образование – один лишь Юрий, все другие же имели, как я знаю или догадываюсь, от 4-х до 7-ми классов. О прабабушке я уже говорил выше: она была неграмотна; впрочем, о ней говорить здесь – не вполне правильно, поскольку по степени родства она уж не могла относиться к моим близким, а тем более ближайшим родственникам.

Кстати, о Юрии: он в 1955-ом году бросив школу, не доучившись в ней всего один учебный год, учился в тогдашнем ремесленном училище, овладевая рабочей профессией сантехника. Гости, приезжавшие, так сказать, к прабабушке, имели на то время образование – самое большее – высшее. Имела такое образование – приятельница тёти Маруси, родной сестры бабы Клавы. Ещё трое гостей: дочь упомянутой приятельницы, племянница и племянник бабы Клавы (Юля и Владимир – дочь и сын тёти Маруси), – были на то время студентами ВУЗов. Один гость, муж тёти Маруси, был военным в отставке в звании капитана. Образование его мне неизвестно; вероятно, полный курс военного училища. Остальные таковые гости, полностью уже все родственники бабы Клавы, имели образование в основном такое, какое было у моих близких и ближайших родственников. Но культура их, таковых остальных гостей, была всё же выше, чем у моих прямых, непосредственных родственников. Безусловно, сказывалось положительное влияние пятерых значительно более образованных людей из этой всей в целом компании гостей.