Вячеслав Малежик - Портреты и прочие художества Страница 23

– Да прекрати, они на даче.

Потом ему было плохо, и харчи с водкой не захотели оставаться в организме телевизионного режиссера. Что-то у них там произошло, и они вернулись на белый свет высказать свое недовольство Славе. А я? А я с тряпкой пытался привести ковер в исходный вид. Желание лететь к доктору Довженко, чтобы познакомиться на опыте Славы с его замечательной методикой, становилось все меньше.

Вскоре пришла жена. Она в своей пламенной речи пыталась найти аргументы, чтобы я понял, что не я ставлю на кон дружбу мужскую… Я вяло сопротивлялся.

Наконец я дозвонился до квартиры на Садовом.

– Он с вами напился, вот вы с ним сами и разбирайтесь, – был ответ несгибаемого разведчика.

Почва окончательно ушла из-под моих ног.

Пришел отец, уже мой отец.

– Как мне быть?

– Он тебе друг?

– Друг.

– Тогда ты должен с ним ехать.

Пути к отступлению были отрезаны. Я пошел на кухню и объявил жене, что еду с Порфирьевым в Феодосию. Татьяна молча достала сумку и начала собирать меня в поездку на море, откуда я только что вернулся. Я деловито взял паспорт, деньги. Режиссер играл роль человека, с трудом возвращающегося в жизнь.

– Наверное, ему надо в душ, а потом сменить одежду? – спросила Татьяна.

Я молча кивнул головой.

После душа Слава потребовал себе сменную одежду, потому что поездка отнимет не один день. Я открыл шкаф и предложил ему примерить что-либо из моего гардероба, сообразуясь с погодой в Москве и на Черном море. Выбор пал на мои парадно-выходные одежки, которые я купил в нечастых загранкомандировках.

– Ну что ж… Раз решили, тогда вперед, ребята, – были слова жены.

Мы вышли из дома и поймали такси до Курского. Лететь самолетом Слава отказался, мотивируя это тем, что он в «черном списке» во Внуково. У меня была надежда привезти его домой и сдать с рук на руки родителям, проявив при личном общении необходимую твердость. Но все напрасно… Даже в пьяном состоянии мой пациент контролировал ситуацию и просыпался в тот момент, когда я пытался повернуть машину в сторону его дома. В конце концов я махнул рукой, и мы прибыли на Курский. Старый вокзал был значительно многолюднее нынешнего. С него уходили поезда в Крым, на Кавказ, Украину, короче, все южное направление охватывали трассы Курского. Мы почему-то взяли два купейных билета до Харькова. Мне объяснили, что мы протусуемся там с утра до вечера, а к ночи ближе улетим в Керчь. Я не очень понял глубину стратегической мысли Славы, но пока я еще не аккумулировал силы для возражений и поэтому смиренно воспринял судьбу. Мы сели в купе… У меня с собой было. Мои знания в наркологии были не столь глубоки, чтобы вывести клиента из состояния алкогольного недоумения, но я знал, чем грозит для организма алкоголика невозможность опохмелиться.

Не помню точно (но, кажется, это была супружеская пара), кто были нашими соседями. Помню, что мы были на верхних полках. Я, конечно же, на спал. Я не врач и не могу утверждать, что это была белая горячка, но что сон алкоголика тревожен и краток, могу засвидетельствовать. Я смотрел на своего редактора-режиссера-сценариста-друга с вниманием матери, смотрящей на своего первенца. И когда Славе что-то снилось (врачи утверждают, что это какие-то чудища), я его моментально будил, дабы не нарушить сон соседей снизу. Бессонная ночь, и вот мы подъезжаем к вокзалу старой столицы Украины городу Харькову.

Выйдя на перрон, Порфирьев скомандовал:

– Пошли!

– Куда?

– Пошли, пошли…

И мы пошли. У меня создалось впечатление, что Вячеслав Порфирьев ходил по этому маршруту сотни раз и водил по этим тропам многочисленные экскурсии. Мы, не делая ни одного лишнего телодвижения, точно попадали из одного питейного заведения в другое. Обитатели, а создавалось впечатление, что посетители этих пивнушек, рюмочных, кафе «Напитки» жили там постоянно. Так вот эти обитатели могли бы без грима сыграть героев Гюго из «Чрева Парижа» или «Отверженных». Я же невыпивающий и еще в не очень мятом костюме выгодно оттенял наших новых знакомых, с которыми мы решали и судьбы мира в том числе.

Я наелся приключением досыта и решил взять инициативу в свои руки.

– Тебя ждут в Феодосии?

– А я знаю?

– Давай позвоним и сообщим, что ты едешь.

– Позвони им, вот телефон, и скажи, что ты Порфирьев.

Я дозвонился до Довженко… Вы, надеюсь, не забыли, кто был папа у Славы. Я от имени Порфирьева сообщил, что сорвался и что еду в Феодосию. Мне ответили, что я все делаю правильно, и посоветовали опохмеляться не слишком интенсивно. Я почувствовал себя больным, который сорвался, и это состояние мне не понравилось.

Потом был мой звонок в Москву жене. Разговор был краток.

– Ты где?

– В Харькове, еду в Крым.

– Ну и дурак.

Я это уже и сам понимал, но бросать дело на полпути… Как? И тут я решил, что хватит идти на поводу, пусть даже у самого распрекрасного режиссера.

– Так, сейчас мы идем в магазин, покупаем бутылку водки, что-нибудь пожрать, затем на вокзале я беру билеты до Симферополя. Мы экономим время, деньги, и не нужно ночью в сезон решать проблему ночлега на Черноморском побережье, пусть и в не очень раскрученном для отдыха городе Керчь.

Напор, с каким я произнес свой монолог, был впечатляющ. Мы купили все, что наметили, и поехали в Симферополь. Правда, пришлось сделать одну пересадку в Джанкое. Но ждать поезда Львов-Симферополь пришлось всего лишь час. Ночь прошла обычно: Слава доблестно сражался во сне с чертями (сон его опять был тревожен), а я по заведенной традиции охранял покой соседей по купе.

Симферополь нас встретил солнечной, еще летней погодой. Без душа, без зубной щетки я начал испытывать определенный дискомфорт.

Но мозги работали четко… У меня до отлета из Москвы на гастроли с ВИА «Пламя» оставалось два дня, и я понимал, что времени у меня в обрез. Поэтому я решил сдать Славу в лечебницу с рук на руки и тут же возвращаться в Москву.

Билетов до Москвы не было, но я об этом пока и не думал. Мы купили автобусные билеты до Феодосии, а я еще сразу билет назад в Симферополь. По дороге до Феодосии я задремал, а когда просыпался, то видел, что Слава потягивает спиртное, спрятанное во внутреннем кармане, через трубочку.

Наконец Феодосия. Вскоре нашли нужную улицу и клинику. У входа довольно большая толпа людей, почему-то разбитая на тройки-четверки. Собственно, это были господа больные, которые безошибочно угадывались по тревожному, бегающему взгляду, и сопровождающие их лица. Я понял, что прорваться к Довженко не сможем… Вспомнил заветный телефончик… Позвонил. За Славой вышли. Я дал ему денег. Он отдал мне какую-то «Seiko», чтобы не пропить.

– Часы отдашь мне, когда я вернусь и верну тебе долги и твою одежду.

– Договорились.

У меня до отправки автобуса оставалось около полутора часов. Я рванул на море. Удивил отдыхающих своим костюмом и тем, что не обращал внимания на загорающих. В белом белье нырнул в воду, смыв с себя ужас последних трех дней, я рванул на вокзал.

В Симферополе, в аэропорту прорваться к какой-либо кассе не удалось. Заветный телефончик свое действие на аэропорт не распространял. Конец сезона, 14 сентября… Взял такси, поехал в филармонию. Меня узнали, спросили, почему небрит и почему вообще в таком виде и какими ветрами. Рассказал. Сказали, что смогут отправить на дополнительном поезде, который самый медленный в мире.

– Попробуй прорваться к начальнику вокзала, объясни… Он мужик, может быть, поймет.

Начальник не понял. На мои аргументы, что, дескать, я спел «200 лет», а сюда приехал, дабы доставить друга в наркологическую клинику, начальник, посмотрев в мои безумные глаза, сказал:

– Тебя самого надо в наркологическую – подлечить.

Короче, уехал я на дополнительном, к вылету «Пламени» в Тюмень опоздал и самостоятельно догонял их на маршруте.

Через пару месяцев я услышал, что Слава вернулся в Москву. Он мне не звонил, я не звонил тоже. Зато позвонил его отец и спросил, не пора ли отдать «Seiko», которые… После этих слов у меня было ощущение человека, укравшего что-то и пойманного за руку. Звонок был в 23.15. В 23.50 я вручил отцу часы. Он что-то говорил о том, чтобы я зашел, что-то про чай, что-то про дружбу…

Это была моя первая и последняя встреча с отцом «непотопляемого». А со Славой мы где-то пару раз пересекались, беседа не задалась, а потом он ушел из жизни. Говорят, алкоголь сыграл в этом деле не последнюю роль.

Как фанера над Парижем

Стало хорошим тоном ругать использование фонограммы в концертах. Я имею в виду фонограмму, под которую певец или вокальный коллектив имитируют пение. Можно найти какое-то оправдание использования «фанеры» во время телевизионных съемок. Но во время концерта… Хотя и здесь найдется тысяча причин, которые делают ну никак невозможным пение перед уважаемой публикой и чаще всего, конечно же, это делается для комфорта самой же публики. Ха, ха, ха…