Вячеслав Малежик - Портреты и прочие художества Страница 24

Я не буду эту тему поднимать в десятитысячный раз и попробую припомнить необычные ситуации, которые случались во время концертов. Я был либо свидетелем этого, либо это будет информация из первых рук. Хотя сказать, что героиней во всех моих маленьких историях будет фонограмма, будет не совсем точно, но с определенной долей условности то, что я собираюсь описать, в какой-то степени можно приравнять к использованию фонограммы.

Сначала похвастаюсь… Где-то в 1984 году я задружился с «Московским комсомольцем». Не помню, как это началось, но достаточно часто я выезжал на мероприятия «Московского комсомольца» по линии общества «Знание». Паша Гусев, Юра Когтев, покойный Саша Аронов, Игорь Иртеньев… Мы садились в автобус и ехали куда-то «ставить» лекцию-концерт. Тогда я еще не понимал, что такое пиар, и ездил, дабы наработать определенные концертные приемы для самостоятельных выступлений на сцене. И действительно, опыт появился, и я уже знал, какая песня произведет на зрителя впечатление, и поэтому в зависимости от публики, да и от своих желаний мог менять программу своего получасового песнопения.

Мы подружились, и ребята, в силу своих возможностей, пытались помочь мне. И вот однажды Юра Когтев, а он был главным на музыкальной полосе газеты (тогда она имела название 33⅓, а не «Звуковая дорожка»), заговорил о концерте итальянского певца Клаудио Вилла, который он посмотрел днем ранее. К. Вилла приехал в Москву без своего бэнда и пел под инструментальную фонограмму. «Давай и ты споешь под минус один, – сказал Юра. – Ты будешь первым, а мы об этом напишем статью. Это так интересно. Научно-технический прогресс и искусство, а?!» Не знаю, что, но что-то, скорее всего нежелание делать фонограмму (а тогда это было и трудоемко, и дорого, а главное – еще непонятно где), заставило меня отказаться от затеи стать первым фонограммным певцом. Так я в тот раз сумел не поддаться соблазну…

А задолго до этого события, в 1978 году, я участвовал в дуриловке зрителя, но не используя фонограмму. То, о чем я хочу вам рассказать, по своей сути было очень похоже на фонограммное «пение», с той лишь разницей, что я открывал рот не под звучащий «playback», а под пение другого певца, который пел за меня за кулисами. Дело было так.

Наш худрук И. Гранов, а я тогда служил в ансамбле «Голубые гитары», придумал вместе с А. Хайтом, А. Левенбуком и Л. Дербеневым и воплотил на сцене музыкальный спектакль «Красная Шапочка, Серый Волк и „Голубые гитары“». В этой постановке мне досталась роль Серого Волка. Об успехе или неуспехе «Красной Шапочки» говорить не буду, но события сложились так, что я написал заявление об уходе из ансамбля и мне его подписали. Но между мной и Грановым была договоренность, что я буду работать в коллективе (а гастроли были расписаны на несколько месяцев вперед) до тех пор, пока вместо меня не введут замену.

По-моему, этого парня, который пришел вместо меня, звали Чайка, но не Виктор. Потом он тоже не закрепился в «Голубых гитарах», и его сменил, уже надолго, Игорь Офицеров.

Короче, вместо меня начали вводить этого самого Чайку. Но сначала не было костюма, потом он еще не знал мотивчики и тексты. А когда по бумажке новый Серый Волк мог уже петь все партии, то он не мог выйти на сцену из-за незнания мизансцен. Да еще… Мой сменщик, имел классическое вокальное образование, а весь спектакль делался под меня, с моим дворово-рок-н-ролльным образованием. В общем, трудно было парню…

Я, естественно, ехидничал по поводу трудностей новичка, но жизнь мне сполна отплатила за черноморскую Чайку. Гранов распорядился, что пора нового артиста вводить, хотя бы частично. Поэтому изображать любовь на сцене с Красной Шапочкой и защищать ее от хулиганов на сцене буду я, а петь за кулисами за меня будет дублер. Чем не фанера? Но фанера – это счастье, потому что записывал ее ты сам, и все нюансы, паузы и акценты тебе известны. А тут ты вдруг поешь в классической манере и пытаешься чувствовать, как тот парень за кулисами. Нервотрепка редкая. Эти дни, пока не сшили новый волчий костюм (кстати, Чайка в волчьей шкуре), я получил самую большую порцию отрицательных эмоций на сцене.

Когда я был Серым Волком № 1, была еще одна забавная ситуация с использованием микрофона за кулисами. В спектакле был такой персонаж – Черт. Играл его Слава Кузин. И вот однажды Кузьма заболел. Гранов, дабы не срывать концерты, назначил закулисным Чертом Виктора Рафаэлова. Нужно сказать, что Игорь Яковлевич очень трепетно относился к своему детищу и, во всяком случае, первые спектакли, от звонка до звонка находился за кулисами и пел за всех партии. Грохот на сцене не позволял слышать, что и как там поет шеф, но было видно, как он очень активно артикулирует ртом всю партитуру спектакля. Был второй или третий за день спектакль, спектакль, который уже был обкатан, и поэтому степень собранности артистов была не такой, как на премьере. Кузин и Рафаэлов опаздывают на свой выход… Гранов за кулисами, не видя того, что Черта нет на сцене, понимает, что микрофон, в который должен петь Рафаэлов, лежит, ожидая артиста, решает спасти ситуацию. Он хватает микрофон и начинает петь…

Представляете, какое счастье у музыкантов, услышать своего худрука. Дальше И. Я. понимает, что на сцене нет Черта, воровато бросает петь. В этот момент за кулисы и на сцену вылетают Кузин и Рафаэлов. В состоянии нервного напряжения больной Кузин и его дублер Рафаэлов начинают петь вдвоем. Потом, понимая свою ошибку, вдвоем же одновременно бросают петь. Не помню, как реагировали зрители, но после концерта было собрание, были заявления по собственному желанию без даты и «дыни» Кузину и Рафаэлову от шефа.

В этом же спектакле у меня был еще дуэт с Бабушкой, которую играл наш директор Владимир Петрович Колобов. Колобок – замечательный дядька, балагур, шутник, правда, не очень любил, когда подшучивали над ним. Когда-то Владимир Петрович был барабанщиком, но со временем переквалифицировался в директора ансамбля. Выходил он на сцену, играл как барабанщик, для того чтобы получать вокально-инструментальную ставку, так как административная должность оплачивалась на порядок хуже. Так вот, в нашем с ним дуэте (Серого Волка и Бабушки) за Владимира Петровича пел Паша Бабаков. Мой последний концерт в «Голубых гитарах», последний, а значит, «зеленый». Я договариваюсь с нашим звукорежиссером Валерой Приказчиковым, чтобы он на дуэте Пашин микрофон отключил, а Колобка, наоборот, вывел. После этого я подошел к Бабушке и сказал, что, для того чтобы зрителю не пришла в голову мысль, что поет не он, надо петь по-настоящему, с оттенками. И свершилось… Володя, бедный, не сразу понял, что поет он и звучит он, а когда понял… Что поняли зрители, я уже не помню. А меня уволить было уже нельзя – я был уже уволен.

И все-таки пронести себя целомудренным через все концерты не удалось. Невинность, как водится, я потерял в Сочи. По-моему, Сочи для этого и придуман. Я прилетел в Сочи из Риги, где днем ранее бахнул длинный и очень эмоциональный концерт.

Голос безвозвратно был потерян. Я говорю Саше Иратову, своему директору, чтобы меня вычеркнули из концерта – петь не могу и с «фанерой» проблемы: дескать, во-первых, у меня нет профессиональной фонограммы, а во-вторых, недавно был «Прожектор перестройки» и там гневно клеймили фонограммщиков. Но мои аргументы на организаторов не подействовали: ты один из тех, кого зрители пришли послушать. Потом это стадион, и никто ничего не поймет, а есть еще ложь во спасение.

– Хорошо, – ответил я, – но у меня все мои песни на разных компакт-кассетах. Свести их на одну не успеем. Хорошо, я согласен, если за пультом будет сидеть Иратов, за пультом будут два магнитофона, а на сцене будет стоять группа, так как на пленке есть инструментальное и вокальное сопровождение.

Конечно, условия были приняты. Иратов важно сел за пульт. У него были два магнитофона, чтобы вовремя включать нужную фонограмму.

Песня «Острова» – все хорошо, аплодисменты. Я даю Саше знак, чтобы он включал вторую песню, которая была на втором магнитофоне. Он с чувством собственного достоинства дает мне отмашку, включает второй магнитофон, забывая отключить первый. На зрителей обрушиваются два инструментальных вступления одновременно. Никто ничего еще не успел понять, а я уже дурным голосом закричал: «Стоп!!! Вот сейчас вы видели, как под фонограмму снимаются телевизионные передачи. Вчера в Риге я потерял голос и поэтому хочу вас спросить, как мне быть – петь живьем, но вы мне прощаете „петухов“ или продолжим имитировать ТВ-шоу». Естественно все закричали, что давай живьем. И я запел. Не знаю, как, не знаю, почему, но я спел «Черный рынок» и даже взял в конце ля. Потом в состоянии аффекта я спел еще пару песен и, получив свою порцию аплодисментов, ушел в подтрибунные помещения.

«Как ты посмел рассказать о фонограмме? Как теперь выходить следующим артистам? Ты о них совсем не думаешь? Ты их подставил!» – таков был монолог директора концерта.