Дмитрий Вощинин - Солнце, сердце и любовь Страница 24

Роман Григорьевич одобрительно молчал.

– Всегда чувствуешь благодать от стыда за себя, когда даже по истечению лет ставишь себя на место обиженного тобой близкого человека… Тогда любовь побеждает, согревая в нас тепло прошлого… И понимаешь, что кроме любви все – суета сует.

– А какой же все-таки знак может нести сегодняшнее… мое желание зайти сюда?

– …Человек должен жить с мыслью, что он вечен… Жить надо спокойно… уверенно… Вот вам и ответ…

– Пожалуй, звучит убедительно…

– В жизни много скрыто от неуверенного и безвольного взгляда… Человек дитя Бога, но постоянно под искушением дьявола… А сегодня именно дьявол в большинстве случаев откровенный воспитатель современного мира.

– Так чего же ждать… апокалипсиса?

– После грехопадения основная задача человека – изменить понимание окружающего божественного в самом себе…

Они вышли к воротам храма.

– Желаю вам всего доброго, – улыбнулся священник, прощаясь, – Если захотите продолжить разговор, заходите и спросите отца Константина.

Роман Григорьевич ободренным пошел на остановку.

– «Все правильно: жизнь – это не только движение, но и постоянное изменение, – шептал он про себя, – Надо не бояться меняться… и даже не обязательно в лучшую сторону, но непременно меняться… и что такое – лучшая сторона?… чем она отличается от противоположной?…»

Уже в трамвае Роман Григорьевич вспомнил изречения древних египтян:

«Только живое сердце несет от солнца благодать, любовь, покой, умиротворение… Лучи темных сил всегда искушают».

Он вспомнил: в каждом их доме находили своеобразные обереги в виде четырех восковых фигурок богов детей Хора.

После разговора с отцом Константином в памяти Романа Григорьевича всплыли картины его раннего детства, лето в деревне бабушкиных родителей с ласковым названием «Агашкино». Это место под Волоколамском было наполнено удивительным русским самобытным укладом. В памяти ожили непередаваемый аромат чердака от запаха трав и сушеных фруктов, милые ягнята, забавный молоденький бычок Алешка. Оставалось только сожалеть о том, что в начале прошлого века ушли от нас исконно русские православные традиции. Мы лишились красоты и душевного покоя колокольного звона, литургии, церковного хорового пения, несущих жизненный огонь икон, фимиама от алтаря, магии свечей, молитвы наедине со Всевышним.

И пошатнувшаяся сегодня нравственность взаимоотношения полов церковь всегда хранила в таинстве венчания, которое сменилось сегодня сухой регистрацией и легким вальсом Мендельсона. Раньше женитьба сопровождалась хлопотами свах. От этого молодые жили счастливо, познавая друг друга, полагаясь на опыт и заботливое участие родительского ока.

7

В четверг позвонил Роману Григорьевичу брат. Он узнал о его приезде после длительной командировки от родственников. Отношения с братом уже лет пятнадцать были практически разорваны и поддерживались только редкими телефонными переговорами исключительно по житейским вопросам. Не сказать, что между ними были противоречия, но так получилось, что их, как говориться «развела жизнь». Роман Григорьевич часто был за границей, его жена не очень любила общаться с семьей брата.

Иван был старше Романа на семь лет, работал всю жизнь в России и не имел финансовых возможностей, как работающий заграницей его младший брат. Но он был независим и не любил заискивать ни перед кем. После 65-ти Иван ушел на пенсию. Его двое взрослых детей помогали ему и Иван Григорьевич был по-своему доволен своей жизнью и не чувствовал никакого дискомфорта.

– Ну, с приездом на родину, Роман, – азартно говорил он в трубку.

– Спасибо, Ваня.

– Отвык, небось, от родных мест? «лесов, полей и рек»?

– Есть немного…

– У меня предложение к тебе… Мы с женой собрались отдохнуть в Грецию на две-три недельки… А в саду на даче все созрело: малина, клубника, смородина, крыжовник и даже летние яблоки… Искренне тебя прошу… съездили бы вы с женой на пару-тройку дней, а лучше – дней на десять… Поживите российской жизнью… Поешь натуральных ягод и фруктов с родительского сада.

Роман Григорьевич молчал.

– Вспомнишь молодость, сходишь на рыбалку… Небось, не забыл дорогу к речке.

– Не знаю, – тихо отреагировал младший брат.

– А чего тут знать… Езжай хоть завтра… Ключи возьмешь у соседки, Полины Егоровны, она тебя помнит… Быт там на даче у нас налажен… Купишь хлеба, если нужно, молока в деревне… Все остальное найдешь в погребе. На худой конец и другие продукты найдешь в холодильнике.

– Пожалуй, ты прав, – робко согласился Роман.

Дача, о которой говорил Иван, была раньше их общей, родительской, где семьи проводили лето. Как-то само собой она перешла в наследство Ивану. И когда речь заходила о ней, старший брат всегда подчеркивал, что это их общее родительское гнездо, и всегда искренне радовался, когда Роман приобщался и посещал это место. Роман Григорьевич вспомнил, что последний раз он был нам в гостях у брата на шестидесятилетие, которое оставило много тепла и радости воспоминаний детства и юности.

– Хорошо, – уже уверенно подтвердил Роман, – Завтра или послезавтра обязательно поеду.

– Ну, вот и молодец, – искренне обрадовано услышал он голос брата, – Хоть поешь нормальной русской пищи и подышишь воздухом… А мне предстоит теперь потреблять иностранную жратву.

Разговор длился недолго, так как Иван не любил, как он говорил, словоблудье.

Роман Григорьевич позвонил жене. Она не захотела ехать, как она сказала, в эту глушь. На следующий день рано утром Роман Григорьевич отправился в родительское гнездо.

Ехать он решил «на разведку» и, естественно, как в былые времена, на электричке. На вокзальном перроне в сторону области было не много народа, хотя по мере остановок электропоезд быстро заполнялся. Роман Григорьевич сел у окна по ходу поезда. К нему подсел на вид невзрачный невысокого роста парнишка лет двадцати двух-двадцати трех. Вид у него был подчеркнуто провинциальный, но глаза необычно проникновенные и взгляд немного напряженный. Он вошел в вагон с завернутым в бумагу дешевым пирожком, видимо наскоро купленным на платформе. Рука его от локтя почти до плеча была забинтована. Парень сначала смотрел в окно, потом развернул пирожок и начал есть. Было видно, что он с удовольствием съел бы таких пирожков несколько штук, чтобы ощутить сытость.

Роман Григорьевич невольно проникся к пареньку.

– Не москвич? – неожиданно обратился он к нему:

– Нет, – спокойно и уверенно ответил юноша.

– Так куда едете?

– В подмосковный госпиталь на реабилитацию.

Слово реабилитация немного насторожила Романа Григорьевича:

– Так у вас травма?

– Ранение, – отреагировал парень.

– На вас кто-то нападал? – продолжал недоумевать Роман Григорьевич.

Паренек немного помолчал и неохотно продолжил.

– Здесь целая история, дядя, – напряженно посмотрел он в окно.

– Что же за история? – неподдельно заинтересовался собеседник.

Паренек посмотрел на Романа Григорьевича.

– Это ранение я получил на Донбассе…

– В боевых действиях?

– Именно.

Никогда бы не подумал… Так вы с Украины?

– Нет, я живу в Новосибирске… Мне сообщили, что дом моей матери разбомбили… Я сам-то детдомовский, а вот воспитала меня приемная мама с Украины… И когда я пошел в армию по контракту в России, она вернулась на свою родину… Два месяца назад друзья сообщили мне, что дом матери разрушен, и судьба ее неизвестна, – замолчал юноша.

– Как вас зовут? – сочувственно поинтересовался Роман Григорьевич.

– Дима, – как-то по-домашнему прозвучал ответ.

– Так как же, Дима, вы попали в Донбасс?

– Упросил отпуск и взял билет на Донбасс… О матери я ничего не узнал, кроме того, что на месте ее дома увидел громадную воронку… Тогда и решил вступить в ополчение ДНР.

– И это достаточно просто? – не унимался Роман Григорьевич.

– А что… было бы желание… Там еще три отряда, кроме ополчения: Призрак, Русь и Русское православие… Две недели в расположении… и неделя на передовой… Я пришелся ко двору со своими знаниями и был у командира на хорошем счету.

– И теперь вы решили вернуться?

– Да нет, – улыбнулся Дима, – В одном из столкновений нашу группу серьезно накрыло огнем, и от взрывов наше укрытие сравняло с землей… Остальная часть отряда посчитала нас всех убитыми… Отряд был далеко и вынужден был отойти… Командир сообщил о нашей гибели и послал что-то вроде моей похоронки в Новосибирск.

– А вы оказались живы?

– Чудом, – продолжал Дима-боец, – И знаете, дядя, – парень потупился.

– Зови меня Роман, – будто неожиданно вспомнив себя молодым, произнес он.

– Помню момент предсмертный… почти смертельный…

– Интересно…

– Вы не поверите… говорю об этом впервые… Перед глазами вдруг предстало ощущение себя в обличие красивого здорового юноши, который сознательно принимает собственную смерть… Стою я перед жертвенным камнем. Внизу величественные поросшие зеленью окутанные бархатными облаками скалы… И между ними… бездна пропасти… Взгляд в небо и последний вздох… Будто я сознательно и с радостью принимаю свою судьбу, оставаясь чистым и сильным, словно часть природных сил… Необычный удар и непонятная доселе легкость…