Владимир Романовский - Шустрый Страница 25

– Отдам, но не вдруг. Позже отдам.

34. Ланданбайтерша

Мода на постройку роскошных гостиниц распространилась во время оно во все веси, новые здания, предназначенные для приема и квартирования обеспеченных гостей, спешно строились то тут, то там, несмотря на военные действия и шаткость курса обмена валюты. В некоторых гостиницах имелись даже, для особо эксцентричных особ, большие деревянные корыта: дно и стены корыт покрывались простынями, затем корыто по требованию гостя наполнялось подогретой водой, и четверо отельдинеров, взявшись за специальные поручни, доставляли корыто в номер. Таким образом, за отдельную (немалую) плату гость мог омыть плоть свою в любое время суток.

Ночные вазы менялись в номерах ежедневно, отхожие ямы во дворах, куда выплескивали их содержимое, плотно прикрывались деревянными и жестяными щитами.

Когда год назад Барон собирался в северную столицу, рекомендованы ему были три гостиницы. Он выбрал первую, именем «Имперская», когда увидел в вестибюле на стене портрет Шустрого в одежде и доспехах некоего абстрактного римского императора, а может просто легионера. Как портрет попал в вестибюль он не знал, и справки наводить не стал. Возможно где-нибудь, в одном из номеров гостиницы, висит также и портрет учёной горничной Мышки, подумал он.

А было так:

Настали у Художника трудные времена, и он, будучи человеком импульсивным, одним махом снес все свои законченные запасы к Ростовщику-Иудею, тому самому, который когда-то отказался давать Сынку в долг сто пятьдесят тысяч, и направил к Опасной Личности. Купив у Художника несколько холстов, Ростовщик быстро их пристроил, с немалой выгодой для себя. Римского императора – в гостиницу, а Святую Екатерину – в кахволический храм на главной улице города.

Барон не счел нужным сообщать сводной своей сестре, что на самом видном месте в вестибюле висит портрет ее отца. А сама она не обратила внимания. Мало ли картин висит на стенах. Жених, правда, заинтересовался было, поскольку сам был художник, но вскоре решил, что стиль у автора портрета какой-то очень уж патриархальный, слишком аккуратные везде мазки, и композиция не очень.

Невеста и Жених лакомились сливами из вазы для гостей, и одновременно поднялись с кресел, когда портье, сыпя любезностями и кланяясь, ввел в вестибюль Барона и какую-то толстую не то мещанку, не то и вовсе крестьянку в вычурной «этнографической» шали. Жена Пекаря, Хохотушка, вполне устраивала Невесту в роли мамы, существовали меж ними взаимопонимание и привязанность, но редко встретишь женщину или мужчину, которым не любопытно хотя бы посмотреть на «всамделишную» свою родительницу. Невеста рисовала в своем воображении портрет матери, представляя ее себе представительницей высших слоев демимонда – по-своему элегантной, вмеру расчетливой дамой в роскошной шляпе, модном платье и перчатках – Ивушка как раз бы подошла на эту роль. Увидев крестьянку в дурацкой шали, переваливающуюся, суетную, Невеста слегка испугалась, и даже хотела убежать и спрятаться в номере, но присутствовал Жених, и было неудобно перед ним проявлять слабость. Светски улыбаясь, Невеста пошла навстречу Полянке.

– Это она? Она? Малышка? – почти закричала Полянка, оборотясь к Барону.

Барон кивнул.

Полянка бросилась к Невесте, задыхаясь, плача, и раскрыв объятия. Невеста совладала с собою и позволила себя обнять, и терпела, слегка пригнувшись, пока Полянка, ниже ее ростом, покрывала ей лицо поцелуями, привстав на цыпочки, держала ее за щеки ладонями, плакала, и снова целовала. Продолжалось бы это еще очень долго, но Барон вмешался, взял Полянку за плечо, и сказал:

– Ну, хватит, маман, успеешь еще.

Полянка отстранилась с сожалением и залопотала на наречии, с которым Невеста не была знакома, держа Невесту за руку. Тем временем отельдинеры ввезли на тележках некоторые Полянкины вещи – сундучки, узлы. Полянка заметила, всплеснула руками, закричала, что привезла Малышке гостинцев, и ринулась к сундучкам. Барон погнался за нею, схватил за локоть, и сказал:

– Маман, ты всех конфузишь. Что ты бегаешь, будто у тебя пушка в жопе! Будет еще время, будут гостинцы!

– Нет, нет, обязательно, смотри, какая она худенькая!

– Блядский бордель!

– Не нападай на меня, орясина!

И вскоре вежливой Невесте – и присоединившемуся к ней вежливому Жениху, пришлось осторожно пробовать на вкус – пряники, творожные блинчики, и прочие домашние изделия. Жених, человек светский, хвалил, пробуя, каждое изделие, и вообще держался непринужденно, никакого ровно стеснения не испытывая.

– Кто это такой? – спросила Полянка у Барона.

– Жених Малышки. Помолвлены, скоро свадьба. Он художник, любит пожрать и выпить.

Полянка с восторгом посмотрела на Жениха.

– Счастье-то какое! – сказала она. – Какой видный парень!

И, подойдя к жениху, заговорила, сбиваясь, не очень складно, коверкая слова, но все же – на понятном ему наречии, чем приятно его удивила, а Невесту дополнительно шокировала. Невеста предпочла бы, чтобы мать была полнейшей дикаркой, знающей только одно наречие – тогда, по крайней мере, не было бы понятно, какие глупости она лопочет, и некоторые сочли бы ее мудрой женщиной. Полянка обращалась к Жениху на «ты». Как обращаться на «вы» на этом наречии она просто не знала – Шустрый с Пацаном не научили, не было повода. Барон подумал, что она сейчас выложит все свои познания, все прибаутки и призказки Шустрого, и расскажет Жениху, что у него сладострастный взгляд и огромный хуй, но обошлось. Жених, вытирая руки белоснежным платком, беседовал с захлебывающейся от восторга Полянкой, отвечал на вопросы, задавал вопросы, шутил, и легким смехом показывал, что, вот, это шутка, и нужно смеяться, и Полянка смеялась. Барон жестом подозвал отельдинера и велел принести шампанского.

Видя, что Жених – из вежливости ли, или из художественного интереса, занят с Полянкой, Невеста кивнула Барону, и они отошли на некоторое расстояние, встали под портретом Шустрого, на который ни Полянка, ни Невеста не обращали никакого внимания.

– Веди себя прилично, сука, – сказал Барон Невесте. – Что еще за новости, блядский бордель! Матери чураешься, стыдишься! Не будь неблагодарной пиздой.

– Ну, слушай, какая-то она, не знаю … – сказала Невеста. – Взбалмошная какая-то. И пахнет от нее.

– Это от волнения. Помоется, наденет все чистое, и будет благоухать.

– Как-то я не знаю даже, – сказала Невеста. – Я думала, она загадочная, криминальная, и все такое. А она ланданбайтерша какая-то, как только что из коровника.

– Мы все из коровника, – заметил Барон. – За исключением твоего жениха, который, в отличие от тебя, ведет себя прилично. Ты ни разу ее даже не поцеловала, сука.

– Да ладно тебе! Ты тоже ее стесняешься.

– Не болтай попусту.

– Она будет с нами жить?

– Да.

– Хорошо, что я скоро выхожу замуж.

– Будь мы сейчас одни, я бы тебе сейчас дал по уху.

– Да ладно! Сам не рад, что нашел. Жили без нее, и дальше бы жили прекрасно. А еще ведь будут встречи с его родителями – как нам такое чудо им представить? Они люди светские, смеяться будут.

– Нет, зачем же. Смеяться будет она, когда светские люди слезно ее попросят «одолжить» им денег из домашнего бюджета, чтобы не обанкротиться и замок родовой не потерять.

– При чем тут домашний бюджет?

– А я ей передам в руки все хозяйство.

– Ты с ума сошел! Что скажет экономка!

– Экономка ежели что и скажет, то не при нас. Пора ее гнать, хватит, наворовалась. А маман я доверяю.

– «Маман»!

– Да, маман. Доверяю, и тебе советую. Она за тебя горой встанет, в обиду никому не даст. Ты вот что, дура тощая, ты пока ее займи, не все ж твоему Жениху отдуваться. И веди себя прилично, иначе я тебе так по морде бесстыжей дам, что забудешь, какой нынче день и год. А мне нужно отлучиться на полчаса. Понятно?

– Зачем ты ее нашел!

– Я спрашиваю, понятно или нет?

– Пошел ты…

– Эй!

– Ладно. Уж так и быть. Займу твою доярку.

– Вот и хорошо. И еще. Тут один пожилой шалопай назначил тебе свидание.

– У тебя что, шпионы по всему городу?

– Почти что так. Какая разница. Тебе не стыдно? Ты же говоришь, что любишь своего Жениха.

– Он занят часто, все время рисует что-то. Да какое свидание! Просто встреча. Прогулка по парку, совершенно невинная.

– Не ходи.

– Не указывай мне!

– Не ходи, гадина.

– Не указывай мне! Что хочу, то и делаю, не ущемляй мою свободу!

– Дура.

– Сам дурак.

Барон кивнул и пошел к выходу.

– Куда же, куда же, – запричитала Полянка.

– Он скоро вернется, не волнуйтесь, – сказала ей Невеста, подходя. – Вы уж выпили шампанского? Давайте еще спросим, и сядем вон в тех креслах.

35. Эпистолярный жанр