Алексей Тарновицкий - Убью кого хочу Страница 26

– Я убийца? – недоуменно вопрошала я-глупая.

– Да, а что? – отвечала я-умница.

– Но почему тогда ты так убийственно спокойна?

– Почему убийственно? – ухмылялась она. – Потому, что мы с тобой убийцы…

– Ты что, все время знала об этом? Знала и молчала?

– Конечно. Не хотела пугать тебя, дурочку…

Но в том-то и дело, что я не чувствовала тогда никакого испуга, только удивление. Возможно, я удивлялась самой себе, тому, что только теперь осознала столь очевидную вещь: я – убийца. Если кто и испугался в той полуподвальной комнате, так это, наверно, Знаменский. Видимо, он рассчитывал потрясти меня этой фронтальной атакой, сбить с толку, вынудить к признанию. Меньше всего он ожидал, что я отвечу ему этим рассеянным хамством, почти невниманием. Хотя, если вдуматься – можно ли было ожидать иного? Охотник приложил массу усилий, чтобы доказать смертельно опасному зверю, что тот обнаружен. И вот зверь, признав доказательство верным, выбирается из своего укрытия и, не обращая внимания на охотника, начинает отряхиваться, разминаться, вытаскивать колючки из страшных своих лап. И тут охотник вдруг осознает, что роли поменялись. Что теперь охотником стал зверь, а он, со всеми своими папками и милицейскими «газиками» – жертва. Что пока на него еще не обратили внимания, но ключевое слово тут «пока»…

Думаю, поэтому Павел Петрович так спешно свернул допрос, убрал папки в портфель и стал уходить с моим паспортом в кармане. Он инстинктивно почувствовал исходящую от меня угрозу. Он убегал, спасался, хотя и не мог признаться в этом даже себе самому. Это его и сгубило – инерция прежнего статуса. Бедняга никак не мог смириться с тем, что теперь он уже не хозяин положения. Скорее всего, о паспорте он просто забыл, а иначе отдал бы его мне по своей инициативе. Но когда я бросилась за ним, когда стала упрашивать его, всем своим видом демонстрируя критическую важность этой своей просьбы, Знаменский забыл об опасности. Я снова была униженным просителем, жертвой, полусумасшедшим студентом Раскольниковым, а он – облеченным властью чиновником, охотником, царственным Порфирием Петровичем. Он видел в моем несчастном паспорте даже не паспорт, а шанс – шанс вернуть нас обоих в прежнюю, такую удобную для него ситуацию.

Ох, с каким низкопробным садистическим наслаждением смотрел он тогда на мое умоляющее лицо! Смотрел, не понимая, что я прошу не за себя, а за него. Что на весы брошена не моя, а его жизнь. На весы? На какие весы? Я и не думала ничего взвешивать. Мне ведь только что доказали, что я – убийца. Можно ли было рассчитывать на иной исход?

Наверно, Знаменский полагал, что всё будет, как в том школьном романе Достоевского. Не зря ведь он приволок меня именно в это старое здание… как его?.. Съезжий дом… Вероятно рассчитывал, что я, если и не признаюсь сразу, то уж точно прибегу потом на Сенную с повинной, как тот несчастный студентик из романа. Вот только меня не мучили никакие угрызения совести. Напротив, чем дальше я думала о случившемся, тем больше росло во мне ощущение силы и спокойной уверенности.

Перед тем, как закончить допрос, Знаменский проговорился. Как видно, покойный следователь казался странным не только мне, но и своим коллегам. Всем известно, что у милиции уйма дел, причем часть из них так и остаются нераскрытыми «висяками». Ну кто станет в такой ситуации тратить время на пьяное убийство, в котором исчерпывающим образом установлены и убийца, и способ, и орудие преступления? Кто станет докапываться до причины инфаркта, настигшего хозяина квартиры сразу после того, как тот зарезал двух своих собутыльников? Достаточно того, что причина смерти неопровержимо установлена при вскрытии. Акт подписан? Подписан. Чего же еще искать? Мотивов? Ах, оставьте. Мотивами пьяного уголовника пусть занимаются те, кому делать нечего…

По всему выходило, что после нелепой смерти Знаменского дело об убийстве в квартире № 31 просто закроют. Я – убийца, но абсолютно безнаказанная. Меня невозможно поймать, ведь я убиваю не топором, не ножом и не пулей. Я убиваю командой, произнесенной шепотом, а то и вовсе неслышно, не раскрывая губ. Я всесильна. Я могу убить, кого хочу. Вот, кто я такая. Со мной лучше не связываться, не вставать на моем пути. Точка, конец сообщения.

Мне вдруг остро захотелось Лоську. Захотелось почувствовать его в себе, прижаться животом к его животу, губами к губам. Я нащупала его руку и потянула к себе.

– Лоська, – сказала я, не раскрывая глаз. – Поцелуй меня, Лоська. Поцелуй меня в губы, взасос. Или лучше пойдем вдвоем в туалет. Я где-то слышала, что так делают.

– Что ты… – испуганно пролепетал он. – Что ты… тут такого нельзя… подожди до вечера… Я ж говорю, какая-то ты сегодня не такая.

Я сделала глубокий вдох и отвернулась к окну. Жаль, что он тоже не убийца. Лоська есть Лоська.

Из аэропорта Минеральные Воды нас доставили в город экскурсионным «Икарусом». Кресла в автобусе были такие же, как в самолете, и уже одно это навевало мысли о заграничных курортах и всякой немыслимой роскоши.

– Этак мы, чего доброго, привыкнем к красивой жизни, – пошутила я, глядя в широченное окно на кипарисы, близкую горную цепь и прочие южные красоты. – Совместимо ли это со званием советского инженера?

Моя смешливая соседка Олька Костырева с оптико-механического фыркнула, а сидевший впереди светловолосый парень в стройотрядовской куртке с множеством нашивок и значков обернулся.

– Отчего же не совместимо? – поинтересовался он, быстро ощупав взглядом весь мой немудреный облик. – Тебя как зовут?

– Саша.

– А фамилия?

– Романова.

– Миронов Николай, – церемонно представился парень. – Коля.

– Что-то не припомню тебя, Миронов-Николай-Коля, – прищурилась я. – Ты с какого факультета?

Миронов отвел глаза и загадочно покачал головой.

– Всему свое время.

– Это ж комиссар, – шепнула мне на ухо Олька. – Он вообще не из института. Прикомандирован от райкома. Ты с ним это… осторожней. Валерка-то свой, а этот… Пока еще непонятно, что за фрукт.

Жить предстояло в здании школы, недалеко от вокзала. Валерка Купцов собрал нас в актовом зале. Вид у него был озабоченный, как и положено командиру.

– Вот мы и на месте, с чем всех и поздравляю – сказал он. – Ребята, которые приехали до нас, подготовили комнаты. Койки собраны, матрацы лежат. Распределяйтесь сами: в большие классы по шесть, в маленькие – по четыре. Весь третий этаж наш. Второй для иностранцев. Их должны привезти послезавтра.

– Под конвоем?

Сама не знаю, почему я выпалила это. Обычно-то я всегда веду себя тихо-мирно, без шуточек и выкриков с мест. Но в тот момент меня еще не покинуло самолетное настроение, привезенное мною сюда в самолетных креслах «Икаруса». Я чувствовала себя так, будто продолжаю полет – как-то особенно весело, отвязно, свободно. Мне хотелось шутить и смеяться. Я ничего не боялась. Такие, как я, не боятся никого и ничего.

– Под каким конвоем, Саня? – оторопело переспросил Валерка. – Ты чего?

– Ну, ты сказал «привезут», – пояснила я, – как будто они арестованы.

Вместо ответа Валерка устало вздохнул и вытащил из кармана листок бумаги.

– Теперь по поводу работы. Как и предполагалось, почти все будут работать на консервном заводе, включая иностранцев, когда их… – он покосился в мою сторону и поправился: – когда они приедут. Будем закатывать огурцы в банки.

– Соленые? – спросил кто-то.

Валерка сморщился:

– Соленые, маринованные, какая разница? Работка не бей лежачего. Но и платят за нее, само собой, копейки. Вот… – командир отряда смущенно развел руками. – Что есть, то есть. Но если кто-то хочет еще и заработать, такая возможность имеется. В городе прокладывают ливневую канализацию. Платят неплохо, но и лопатой придется махать с утра до вечера по десять-двенадцать часов. Нужна бригада в шесть человек. Есть желающие?

Несколько парней – и среди них, к моему немалому удивлению, Лоська – подняли руки.

– Хорошо, – кивнул Валерка. – Потом подойдете ко мне. А сейчас слово имеет комиссар отряда Николай Миронов. Давай, Коля.

К столу подошел уже знакомый мне светловолосый парень.

– Товарищи! – Миронов говорил звучным хорошо поставленным голосом. – Многие тут меня не знают. И это неспроста, потому что я не из вашего института. Я прикомандирован к отряду по линии райкома комсомола. Почему райком решил именно так? Ведь можно было бы выбрать комиссара из ваших, так сказать, рядов. Вы все люди взрослые, без пяти минут инженеры, будущие командиры и комиссары производства. И тем не менее на райкоме было решено усилить, так сказать, по кадровой линии. Почему?

Он помолчал со значением и набрал в грудь воздух, готовясь поделиться с нами своим тайным райкомовским знанием. И снова будто бы черт толкнул меня в бок.

– Наверно, чтобы огурцы не разбежались? – предположила я. – Они ведь несознательные, соленые, с водкой дружат.