Валентина Ива - За миг до откровения Страница 26

– Ну, скажете же! Скажите! Мне страшно интересно! Тем более, что наше посольство в Катаре утопает в ней, этой чудесной бугенвиллии…

Борис Михайлович Селихов, очарованный Полиной, долго жал руку её мужу и восторгался его женой. Денис равнодушно выслушал комплименты и с кривой улыбкой произнёс:

– Да, да, воспитываю, образовываю. Она у меня умница.

Какое счастье – приобрести этот кусочек земли и приезжать сюда, и бесконечно смотреть на морской прибой! Ведь найдется кто-нибудь, кто купит этот кусочек рая…

Кто-то на пляже сказал, что вилла продается давно и её никто не покупает. На вопрос «Почему же она не выглядит заброшенной?», кто-то ответил, что за ней присматривает какой-то парень.

Вечером после пляжа медленно, не спеша Полина возвращалась в номер. Какое наслаждение – никуда не торопиться, особенно после прохладной морской воды, а перед глазами – клумбы, усыпанные красными, белыми, розовыми, синими, желтыми цветами. Мама с Ритой и Сашей на троих играют в бильярд и ей отсюда видно, как они увлечены. Около калитки прекрасной виллы Поля увидела машину серебристого цвета с греческими номерами. А с какими же еще? Полуоткрытая калитка приглашала войти, и она вошла…

– Есть кто-нибудь? – спросила она громко, но никто не ответил, глупый интерес: сколько стоит этот дом и земля на берегу Средиземного моря? Какое ей дело? Никто не собирается ничего покупать. Смешная глупая девочка, все сидит в ней.

Из дома вышла женщина со шваброй и ведром и по-русски сказала: «Я тут делаю приборку, приходите в 20.20 и всё узнаете». Она достала из машины огромный букет крупных белых роз и унесла его в дом.

– Я только хотела спросить…

– Вечером спросите! – донеслось из дома.

Вечером Полина с Ритой и сыном уехали в Фолеракию на экскурсию.

Ранним утром на просторном балконе, закручивая ноги и руки в каждодневной гимнастике, Поля вспомнила вчерашнего клинера со шваброй в руках. Доброжелательная, спокойная, как сегодняшнее море, безветренная женщина примерно пятидесяти лет разговаривала с ней как с давней знакомой. Рассматривать виллу Метаксию с балкона уже стало каким-то обязательным ритуалом. Забор немножко покосился, все двери и окна распахнуты и затянуты противомоскитной сеткой. Морская линия горизонта четкая, море тихое и тёмно-синее, ветер легкий, хотя ближе к берегу от него покачиваются три одинаковых араукарии.

Булькнула СМС-ка. Поля тихонечко открыла телефон. Кто мог писать в такую рань? Шесть утра, все ещё спят.

«Не пришла вчера, мы ждали. Ты смотришь сейчас в телефон, а только что смотрела прямо на меня…». Номер не определился…

Непонятная волна радости запрыгала и застучала по ребрам изнутри. Детский, восторженный, ликующий ветер, которого так давно не было даже в гостях на минуточку, покатился от горла до пульсирующей в висках крови. Поля на цыпочках, сунув ноги в шлепанцы, вышла из номера. Её дрожащая походка, как у вора, укравшего какую-то мелочь, но с пылающей шапкой на голове, раздражала её. У ворот виллы она остановилась, решительность куда-то подевалась, как будто её и не было. За низким забором – тишина, никакого движения. «Я сошла с ума. Чудится какой-то глупый или сказочный розыгрыш».

Сетка отворилась, смуглая рука из темноты комнаты зазывно, как клешня рака-отшельника, махнула:

– Заходи!..

Полина вошла и остановилась посереди сада. Из дома вышел молодой длинноволосый мужчина, закручивая кудрявые черные волосы в узел на резинку. Он улыбался весело и радушно. Протянул руку Поле и сказал:

– Михолас, Иван уэхол, будэт сикоро. Приходит с Саша и мама в 20.20, – он пожал ей руку своей большой и смуглой ладонью.

Поля не решилась на расспросы, пребывая в ступоре, раздираемая тысячью «кто, где, когда и почему?» с миллионом версий и вариантов происходящего, она медленно шла к морю. Калифея, местечко ничего не говорящее неделю назад, сейчас как необыкновенное приключение в кино, и хочется досмотреть до конца и увидеть, что будет дальше…

Иван купил Метаксию для нас – фантазировал мозг. Она знала, что он купил недвижимость в Сербии в горах и на побережье. Его дом на острове Куба Полина видела только на фотографии. О том, что он покупает что-то в Греции, она даже не подозревала. Ничего не сказал ей, это его право, а на что, собственно, она претендует? – а, собственно, на доверие, искренность и любовь. Какими бы проникновенными и трогательными не были их отношения, Иван с какой-то странной настойчивостью переходил на Вы и по имени отчеству сразу после интимных отношений. Это сначала позабавило Полину, она даже иронизировала на этот счет, а потом поступала точно так же, успокаивала сердце дыханием, поднимала голову, смотрела в его серые глаза со словами:

– Вам уже хорошо Иван Григорьевич Ремизов? – глупо улыбалась и шла в душ.

– Он знал, что я еду в Грецию. Ничего мне не сказал. Мне только казалось, что я знаю о нём ВСЁ, ВСЁ. Впрочем, я тоже не вывернулась наизнанку, хотя в первый год нашего знакомства такой позыв был. Ремизов остановил его невольно и думается, даже не заметил. Это очень хорошо, что так всё сложилось, боль утраты искренности, как не разделённая тоска, уже пережита и неизбежный разрыв был запланирован судьбой и всегда маячил впереди. Никаких иллюзий на этот счет Полина не питала и всегда, даже в самые трепетные и острые периоды близости, заранее знала: это будет потом…

Жизнь научила жить сегодня и сейчас, и это прекрасно, а маленькая червоточинка в сердечной мышце, как иголочка, нет-нет, да и кольнёт в самое сердце своим ядовитым острием.

Всё хорошо, даже замечательно, но первые отклики на близость, их искренность и восторг узнавания себя самой и его нежных движений души подразумевали дальнейшее слияние не только тел, но и сердец и жизней, нередко стопорились Ремизовым. Заметно было, что он одновременно и в отчаянии, и в восторге от происходящего, а отказаться не может. Полина увидела и почувствовала это сразу и в течение нескольких лет убеждала себя не думать об этом. Затем вернулась к грубому, но точному девизу: «Все мужики козлы, а бабы – дуры!..».

Эти три года их связи перевернули её жизнь совсем не в лучшую сторону: обострились отношения с мамой, заброшен мальчик. Все хлопоты о ребенке легли на плечи матери. Ремизов пропустил из-за этой кутерьмы важные встречи и еле-еле спасся от жесткого министерского взыскания, когда улетел с Полиной в Германию на конференцию и ни разу не появился на необходимых обсуждениях и встречах. Его увлечение расплескивалось в рамках дозволенного и если где-то и чуточку через край, то – без криминала. Эта разумность волей-неволей вошла в их жизнь до того самого анонимного звонка жене, после которого пришлось образумиться и, если врать, то виртуозно. Всё посерело и обуглилось, как после холодного душа или как после пожара, успешно потушенного МЧС.

Ив-Ив продолжал учебу за рубежом, с отцом общался плохо и мало. По обрывочным сведениям, от секретарши Люси, которая, естественно, знала всё и даже больше, возвращаться домой Ив-Ив не собирался.

В день прозрения жены, то есть в вечер, Полина с Иваном, выключив телефоны, заехали после театра к другу детства на квартиру. Ключи Иван взял у него на неделю в первые дни их связи, но потом оставил себе, так как друг сдавал свою однушку, а жил у своей третьей жены.

– Женись, Ванюха, на Полинке, – хлопал его по плечу друг. – Хорошая женщина, душевная… И хороша, чёрт возьми…

Они еще не знали, что МЧС уже выехало на ЧС.

– Ни за что не пойду в 20.20. Он меня за человека не считает, даже ничего не сказал, – подумала Полина. Слёзы задушили её. Она вспомнила следующий день после похода в театр. Его бегающий взгляд. Мерзкое чувство предательства и невыносимая тоска… Полина поднялась в номер. Мама рассматривала огромный букет белых роз, вчерашний пилигрим.

– Вот принёс букет, забрал Сашу, и они уехали в Фалеракию погулять.

– Кто «они»? – Остолбенела Поля.

– Иван и наш Сашенька. Сашенька его знает. Сказали, будут к вечеру.

– Где Рита? С ними?

– Нет, Рита ушла на массаж.

– Мама, ты что, с ума сошла? – Полина твёрдо помнила и очень хорошо знала, что никогда не пересекались пути любовника и её сына. Саша не мог знать Ремизова. И как мать, зрелый человек, могла отпустить внука неизвестно с кем?

Полина выбежала в коридор, пулей пролетела его и подбежала к вилле. Машины у ворот не было. Все двери были заперты, и дом казался безжизненным и пустым. Ужас страшной стеной бетонного цвета и такой же тяжести и консистенции медленно надвигался на неё. Сжав виски до боли и вонзив в кожу ногти до крови, она искала возможности овладеть собой, не рехнуться, и начать действовать. Мама растерялась, опустилась в кресло и заплакала, пытаясь сквозь слёзы найти оправдания случившемуся.

– Такой милый молодой человек, с бородой, немного седоватой… – всхлипывала она.

В дверь постучали. Михолас в рваных шортах, без рубахи, занес в номер корзину с оливками и сказал: