Татьяна Веденская - Плохие девочки Страница 28

Впрочем, тут я ее как раз понимаю. Я промолчала больше месяца. За это время мне удалось четырежды под разнообразными благовидными предлогами «откосить» от встречи с Марленой, но дважды встретиться с ней все-таки пришлось. Она уже не спрашивала у меня ничего о Карасике. О ней вообще никто не вспоминал. Все просто устали тащить всю эту историю, кроме того, она утратила свою актуальность. Для всех, кроме меня, потому что я-то знала, что произошло. И, глядя в глаза Марлены, я тут же испытывала удар адреналина в крови, мне становилось жарко и плохо, не хватало воздуха. А во второй раз, когда мы сидели у нее на кухне и обсуждали наши планы на весну, которая была уже не за горами, вдруг пришел ее муж, который, как вы понимаете, Иван Ольховский. Изменивший своей прекрасной жене с моей лучшей подругой Сашей.

Я смотрела, как он улыбается. Красивый мужчина лет тридцати пяти, в дорогой рубашке-поло с длинным рукавом, в джинсах и в пушистых тапочках на ногах – он улыбался и поглаживал Марлену по плечу. Бася, кажется, рассказывала какой-то анекдот. Все смеялись, а я вдруг представила себе этого приятного во всех отношениях мужчину в объятиях Сашки, и мне стало ужасно противно и страшно. Карасик права, Марлена должна это знать. Возможно, уже сейчас, через месяц с небольшим, милейший мужчина Ваня Ольховский нашел себе еще кого-то. Мир не без добрых людей, верно? И не без добрых женщин. А Марлена смотрит на него глазами, полными любви. Она печет ему кексы с клюквой на ужин, она переживает, что недостаточно худа, чтобы быть в самой своей красивой форме – для него. Она нежно гладит его руку у себя на плече.

После этого я уже не знала, куда мне деваться. И мне было проще общаться с Карасиком, несмотря на ее грехопадение и аморалку. Она была неидеальна, но между нами не стояло никакой тайны. Сказать правду Марлене я просто не могла. Я еще никогда в жизни не разрушала чью-то личную жизнь. Все понятно, технически это не я бы ее разрушила, а ее смазливый лживый муженек. Но ей-то от этого не легче. Она-то будет рыдать, останется с двумя детьми на руках, будет вынуждена менять все в своей жизни и, возможно, даже пойти на работу. Конечно, работа – это не самое страшное, что может случиться с человеком. Я же работаю – и ничего. Карасик перепечатывает горы каких-то счетов и бумажек, так, что глаза опухают и краснеют. Авенга чистит ауры и карманы граждан. Но Марлена! Ее жизнь – это тот недостижимый идеал, которого вроде как нет, но когда он вдруг появляется, пусть даже и на минуту, как мираж в пустыне, всем нам становится легче на душе.

А если вдруг все будет именно так, как пророчила Караська? Вдруг она все простит, потому что дети, потому что дом, и деньги, и крахмальные занавески. Белоснежные скатерти, тихие вечера у камина. Ведь насколько проще жить так! И почему же нужно терять это все только для того, чтобы остаться в одиночестве, лелея остатки чувства собственного достоинства? Ведь не ты же изменил? Не тебе и страдать. В этом случае тот идеал, который я всегда видела в Марлене, разлетелся бы на куски еще быстрее. Нет, я не осудила бы ее. Не имею права. Это сложный выбор, и черт его знает, как его делать.

Но, может быть, немножко бы и осудила.

Поэтому я молчала. А проще всего было молчать рядом с людьми, которые вообще никак не были задействованы в этом остросюжетном сериале, между которыми и мной не стояла тайна. С Карасиком. С моим папой, с медсестрой Катей, толстенькой и смешливой, из моей смены. С Тимкой было очень легко. С ним, по сути, не надо было бы даже и молчать. Он вообще ни к чему никакого отношения не имел.

– Как твои подруги поживают? – спросил он, когда мы, развалившись на моем диване, дремали под тихий шелест одного из стандартных голливудских «продуктов».

– А что? – я лениво потянулась. – Подруги мерзнут и ждут весны. Скоро уже потеплеет?

– Знаешь, как будет февраль по-украински?

– Нет. Сало? – хихикнула я. – Мне кажется, по-украински все – одно сплошное сало.

– Тьфу на тебя. Февраль будет – лютый. Точнее, лютий. Так что все согласно народной мудрости.

– Но мы-то в России. И вообще, где глобальное потепление? Говорили же, что Америка уйдет под воду, а в России будут тропики. Что-то пока у них там тропики – вон, смотри, в одних майках ходят шпионы весь фильм.

– Интересно, как с таким количеством снега справляются те, кто за городом? – спросил он. – Твоя подруга, наверное, купила снегоуборочную машину. Лопатой не намашешься.

– У нее, наверное, прислуга, – пробормотала я, испытывая полнейший покой и негу. – Муж-то ее, даром что гуляет, а зарабатывает нормально.

– Судя по дому – более чем нормально, – добавил Тимка, выключая телевизор. – А с чего ты взяла, что он гуляет? Вроде ты говорила, там суперсемейка.

– Вот именно – говорила. Слушай, только не говори больше никому, ладно, – попросила я, хотя, понятное дело, должна была молчать. Но сколько же я могу молчать, молчать и молчать! Так недолго и заболеть. Или впасть в депрессию. Если уж с кем и говорить, так с Тимкой. Он же никому ничего не скажет. Точно. Он такой!

– Никому! – он пародийно изобразил застегнутую молнию на своих губах. – Могила.

– Ну тебя. Просто…

– Рассказывай. Я же вижу, что-то с тобой происходит. Раньше все о своих подругах щебетала, как соловей. А теперь что-то молчишь, грустишь. Прямо чахнешь. Я никому не расскажу, – заверил меня он, потом сел на подушках повыше и всем своим видом изобразил интерес и внимание. – Сплетничать готов.

– Даже не знаю, хочу ли я это говорить, – медлила я. – Ольховские действительно выглядят прекрасной семьей. Марлена – вообще золото. Но и Иван, он же ее на руках носит. Все ей оплачивает, ни в чем не отказывает. Никогда не ругается, вежливенький такой, обходительный. Даже стульчик ей отодвигает за столом, если обедает дома. А с другой стороны, переспал с ее же подругой.

– С тобой? – вдруг помрачнел Тимофей.

– Нет! – вытаращилась на него я. – Почему со мной? Муж Марлены переспал с Сашкой Карасик. Ну, помнишь, мы к ней заезжали? Она еще у нас на Новом году была.

– А, это та, которая все шампанское выпила?

– Нет! Это моя сестра Ольга. А Сашка – мама Вовки.

– Который занавеску вырвал в ванной? – кивнул он.

– Да.

– Так она с мужем твоей Марлены переспала? Ну и ну. Тайны Мадридского двора, – Тимка присвистнул, а я почувствовала, что мне уже становится легче. Как я не додумалась до этого раньше – обсуждать все с ним? У него здравый ум, неболтливая натура и все такое.

– Вот ты и скажи, что мне делать? – я немедленно озадачила его. – Сказать об этом Марлене?

– Ну, наверное. Ты же ее подруга. С другой стороны, ты и этой… Карасю?

– Карасику.

– Вот, Карасику ты тоже же подруга? Да?

– О, это уж точно. С самого детства. Марлену я знаю всего несколько лет, а Караську всю жизнь. Вместе в одной песочнице какали.

– Какие подробности, – расхохотался Тимка. И снова я поймала себя на мысли, что мне хочется смотреть на его лицо, когда он смеется. – Ты понимаешь, я не хочу так думать, но вот… а вдруг он такой идеальный, все ей оплачивает, потому что изменяет? В конце концов, все-то остальные мужчины совершенно другие. Они ругаются за каждую лишнюю копейку, с ними приходится постоянно объясняться, ругаться. Я никогда не видела, чтобы Марленин муж ругался.

– Я так понимаю, что, вместо того чтобы ругаться, он сразу идет и ей изменяет.

– Я не знаю! – выступала я. – Может быть. Может, ему нравится быть таким вот идеальным дома, но иметь такую вот гадкую привычку. Зато он для нее хороший муж.

– По сравнению с чудовищами, которыми наполнена остальная жизнь? Которые носки разбрасывают и денег не дают! Но зато женам не изменяют! – Тимофей хмыкнул и посмотрел на меня, прищурясь. Обиделся за мужской род, понимаешь.

– Ну что ты насмехаешься? Вдруг я ей все расскажу, а потом окажется, что не надо было.

– Ну да, пусть уж играют в свои игры, раз уж им так нравится. И вообще, у всех свои хобби. Кто-то марки собирает, кто-то спит с подругами жены, а потом ей стульчики пододвигает. Верно? Каждому свое.

– Нет, я тебя сейчас стукну! – разозлилась я. Не всерьез разозлилась, шутейно. Возмутилась и стукнула его по плечу. Легонько. Только чтобы вызвать реакцию. Какую? Какую-нибудь.

– Ты что это, решила полезть в драку? – рассмеялся он. – Я же тебя одной левой. Не боишься меня?

– Ты же хилый!

– Я? – делано возмутился он. – Ну держись! – и схватил меня за обе руки, прижал к себе и не давал вырваться, хотя я и очень пыталась. Черт, а ведь именно такую реакцию я и хотела у него вызвать. Чтобы мы валялись на диване, хохотали, боролись и возились, как парочка щенков. Или, скорее, как парочка подростков.

Парочка подростков в пубертатном периоде, мысли которых заняты только одним. Сексом. Нет, они заняты мыслями о любви. Нет, все-таки о сексе.

– Что же ты не вырываешься? – спросил он, а его лицо было близко-близко ко мне. – Я же хилый.