Евдокия Турова - Спасенье огненное (сборник) Страница 28

Как понял Дюро, про здешнюю жизнь ни в каких книжках не написано, а узнать что-либо можно только так: одного спросишь, он тебе присоветует спросить у другого, который сам не знает, но знает сведущего человека. Такой тут путь к познанию.

Вот к тому же Клещеву, думаете, Дюро как попал? В газетке, что ли, прочитал объявление Клещева: лечу, мол? Это вам не Франция. Тут было так. Судейский секретарь сказал, что про лекаря нужно спросить у Матвея Шубина из деревни Колоколово. Путь не близкий. Там Дюро направили к Дементею Силину из Троицы, и уж тот привел к Савелью Клещеву, жившему от Оханска в пяти верстах. У раскольников все так. Все пути такие: к скитам, книжникам, учителям и лекарям. Никто чужой не пройдет, обыскивать и изыскивать – пустое дело.

Тогда, решает Дюро, поступим по-другому. Посадим в каталажку жениха. Если у него с девкой Соломонниковой общежитие имеется, девка сама придет. А за что парня-то садить? Вот так, за здорово живешь, раньше даже и староверов садить стеснялись. Нужно хоть за что-то. Посадили за то, что соблазнил православную невенчанно. Впредь до выяснения: своей ли волей соблазнял. Али, может, по наущению чьему? Перо спотыкалось у пристава такую ерунду писать, а куда денешься? Не стало на подотчете одной православной девки – надо найти и отчитаться.

Посреди сенокосной поры посадили парня в каталажку. Расчет оказался верен и точен. Пришлось староверам девку Марью предъявить. Оказалось, по словам девки, что она уже давно не девка, а мужняя жена, живет с мужем своим в своем же дому. И вот уже на сносях. А вера у них древлеправославная. То есть раскольники они, и все тут.

Пропадают кружечные деньги. И не только. Велено ж было: найти и общежития не допущать. Не нашли, допустили.

А девка попалась – кремень. Ежели, мол, не отпустите супруга моего, я сей момент пойду и в срубе сожгуся! Судебное решение вынесено было такое: взыскать прогонные деньги, затраченные приставом на поиски девки, с Соломонниковых; супругов Сухановых Ивана с Марьей сослать на жительство в Закавказскую губернию.

Июньским утром вышли Ваня с Маней из родного дома. Поклонились отцу с матерью. Перекрестили своего младенца: больше они его никогда не увидят. Вышедши за околицу, поклонились деревне. И по шли босы с малыми котомочками. На Кавказ.

– И не выдумывай за Турова замуж идти, вон Сухановы ревут. И нас перетрясут, и Туровым достанется, – так заявили Досе тятя с мамкой. Все вспомнили: и как одна девка в пруду утопилася, когда ее староверческая новая родня не приняла, и как незаконное раскольничье венчание развенчивали и девку обратно домой приводили, с пузом. И чего хорошего к староверам идти: у их только и знай – молиться да робить. Строгости одне. Это в основном тятя напирал на строгости. Что за сват, если к нему нельзя на выпивку напроситься! А если в гости придут сваты – так со своей посудой! Это жизнь разве?! Да и крепостные оне. Чё, охота тебе на заводе робить в Очере?

– Оне не крепостные, казенные оне. Мне Филипп сказывал.

– А графские сказывают, что вся ихна сторона – крепостные. И оне по деревням шумят напрасно. Вот угонят в Сибирь, как оне бунтовщики!

Крепостные были Туровы или казенные, сказать тогда и впрямь было сложно, потому что еще в 1791 году возле деревень Оханского уезда Пермской губернии проходил отвод земель для Очерского завода графов Строгановых. Владения Строгановых в наших краях простирались по Каме от реки Лысьвы (несколько южнее Соликамска) на севере до речки Ошапа (несколько южнее Оханска) на юге. Кстати сказать, на карте Пермской губернии (края) две речки Лысьвы: одна возле Соликамска впадает в Каму, а вторая возле села Карагай – в Обву. Точно так же есть две речки Сивы. На одной стоит село Сива, и эта речка тоже впадает в Обву. А другая Сива течет южнее, через Черновское, и уходит к Воткинску.

Земли тогда отводились вместе с крестьянами, там жившими: кто попал, тот и стал крепостным графа, кто не попал – остался казенным, то есть государственным, крестьянином. Поэтому в Оханском уезде примерно половину крестьян считали крепостными, а половину – государственными. Конечно, в крепостные не хотел никто. Уж точно, рабы – не мы! Не сам завод пугал мужиков, как иногда думают: вот, мол, дикость-то была! Крепостных гоняли на заводские работы бесплатно, а государственный крестьянин ходил и нанимался, своей волей. И лес ему можно было брать для нужд хозяйственных бесплатно, а крепостные за лес платили. То есть урон от крепостничества был ощутимо материальный. Как и все прочие черты крестьянина-старовера, все его упрямство и супротивство, было от сугубой целесообразности этих людей. Невыгодно было крепостным жить.

Межеванием земель от графов занимался их собственный землемер, состоявший на графском жалованье, некто Пантюшкин. С ним вместе проводил межу «в натуре» и составлял карту крестьянский поверенный. Молодой мужик Логин Викулович Туров, было ему тридцать четыре года. Грамотный: документы сохранили его старательный крупный почерк. Межу провели по речке Сиве (южной) и ее притоку, речке Буть. Эти две речки текут почти навстречу друг другу, образуя на карте прямую линию. Тут и пролегла граница владений Строгановых, а значит, и граница крепостной зависимости. По левому берегу Сивы – крепостные, по правому – казенные крестьяне. На сем составили соглашение, вкопали межевые столбы, провели межевую борозду. Вот в эту межу крепостное российское рабство и уперлось.

И почти сто лет это была не межа, а линия фронта, которую то одна сторона прогибала, то другая.

Чё?!

– Чё мужики собралися, иди-ко спроси, ково имя надо?

Посланная малолетка Марея одной ногой слетала со двора и обратно и доложила, что имя никово не надо, а только охота поговорить с Логином про ихные межевые дела.

И разговор вышел неприятный. У Дементея сын нанимался в извоз в Оханском, в дом управляющего очерскими заводами Строгановых. Дрова возил. А при расчете оказалось, что по новой ревизской сказке он теперя крепостной, никакого расчета ему не будет. Отработал барщину и ступай.

– И ты-де крепостной, и вся семья, и вся ваша деревня с починками!

– Вот сказка новая, вот вашего межевого поверенного собственная подпись. Твоя ли тамока подпись, Логин?

– Чё?!

Логин мужикам крест положил на том, что межу провели по речке, от деревни в десяти верстах. Сам на месте межевал. На том и роспись поставил. Как межевой от крестьянского общества. Однако тятя приказал:

– Распрягай кобылку, парень. Како теперя сватовство, как мы крепостные? Кто за тебя теперя девку отдаст?

– Чё?!

Еле успели Логина за порты схватить – тут же схватился бежать в Оханск. Ты, мол, паря, куды, уж вечереет, заутра сбегашь. Всю ночь Логин провертелся на лавке с боку на бок и затемно убежал в Оханск. Так-то недалеко, верст пятьдесят, да у парня-то еще одно заделье есть. В Троице девка Дарья. Даня. Ох, как девка хороша! По всем деревням слава, така девка уродилася. Ждала, поди, вчерася сватов-то. Одно и дело было: с тятей съездить, благословление принять. И чё теперя ей говорить? Я, мол, крепостной, айда за меня, тоже в крепость?!

Ответ в Троице он получил короткий:

– Управляйся, Логин, за лето. До зимы девке все одно замуж надо. Сам понимай, какой у девки век. Счас сватов много, а глянь – и нет никого. Всему свой час. Посватают – отдам. Вот и весь мой сказ.

И в Оханск Логин чесал так, что босые подошвы дымились.

Но с уездным землемером Пантюшкиным вел себя осторожно. Я, мол, как межевой поверенный от общества, надо сказку поглядеть, запамятовал, где межа идет, а у мужиков споры, драки.

Раз Пантюшкин графским землю приписал, не зазря он это сделал. Ему хоть в шары плюнь. Тем же графским отдаст на конюшню выпороть, да и все.

Пантюшкин с Логином и вовсе разговаривать не захотел. Чё ему Логин, крепостной мужик, никто. Вниз, в прихожую, помощник снес толстую подшивку бумаг, из-под руки дал глянуть. Межа нарисована была совсем не там, где ее провели в натуре мужики. Верст на десять заступили на казенную землю. Это в ширину. А в длину как бы и не на сто. Вот так. Четыре деревни там оказались, в строгановских крепостных, да дюжина починков.

Ясное дело, что Пантюшкин землю прирезал не себе. И да же не графьям. Графьям как раз про прирез и не сообщили. Зачем же им ссориться с казной? Графский управляющий Мезенгель этот ломоть себе отвалил. Как же не поживиться? Лес продавать, подати с мужиков собирать… Милое дело! Для графьев мужики – в казне, для казны – графские. А они не в казне, мужики-то, и не у графьев. Промежду них, в нашем кармане.

Подпись, как углядел Логин, действительно была, но писана не его рукой. Помощник захлопнул книжищу, без интереса глянул на Логина и повернулся к нему спиной. У него не было и малейшего сомнения в том, что мужик посмотрел на все, как баран на новые ворота. Как мы вам нарисуем, так вы и жить будете. Вот так примерно говорила бы его спина, если бы снизошла до разговоров.