Евгений Горбунов - Тонкий вкус съедаемых заживо. История лжи и подлости Страница 29

– Чо надо?

– Комбайн… Это, купите, ребята?

– Какой комбайн?

– Кухонный…, новый, вообще новый…

– Покаж!

Саша поднял коробку, которую предварительно немного помял.

– Вот.

Форточка полуприкрылась, и послышалась цыганская шепелявая речь. По слову «кухонный комбайн» можно было предположить, что обсуждалось, нужен ли он. Затем щелкнул замок и, наверное, засов. Дверь открылась. Сашу впустили внутрь в маленькую террасу. Горел тусклый свет. Вышел еще один цыган и, цокая когтями по дереву, вылез огромный бультерьер. Сашу от волнения заколотила мелкая дрожь. Открыли коробку, начали смотреть.

Вышел еще один цыган, тот, что тогда покупал фотоаппарат.

– А, опять ты… что ты тут, бля, делаешь? – надменно, но неагрессивно спросил он.

– Деньги нада, – выдавил из себя Саша.

– Где живешь?

– Та тут недалеко…

Тем временем был вынесен вердикт – комбайн нужен.

– Может, возьмешь чо за него? – хитро улыбался цыган.

– Только бабки… бабки нада.

– Сто.

– Неее… – у Игнатьева внутри все закипело. За комбайн, стоивший две тысячи гривен, ему давали всего сотню, – четыреста.

– Тут тебе не базар, – цыган прищурил глаза, – двести. Больше не дам.

– Новый же… ребята! Давай хоть триста.

– Достал ты бл… ладно, триста.

Саше дали деньги. Он замялся в дверях.

– Слышь, браток…

– Тебе хер с бугра браток… – вся цыганская кодла засмеялась, – чо еще хочешь?

– Я это… телек возьмете, ребята?

– Принесешь – посмотрим. Все, пиздуй отсюда.

Игнатьев быстрым шагом пошел домой. Ладно, ладно. Хер с бугра, так с бугра. Твари, животные!!! Следующий раз будет кровавая цыганочка. Без выхода. Они, эти подонки, его порядком разозлили. Ненависть полыхала внутри. Мораль их уродская не просто допускала торговать наркотиками, но и радовалась новым «клиентам», радовалась краденому за бесцень, радовалась чужому горю и слабости… А вообще, была ли у них когда-нибудь мораль? Ну, ничего…

«Акцию», как он ее назвал, Саша наметил на четверг, через шесть дней. Перевез в съемную квартиру ППШ и патроны. Научился делать неполную сборку и разборку по купленной литературе по оружию. Довел этот процесс до автоматизма. Снаряжал и разряжал дисковый магазин. До одури. Нужно было испытать автомат. В один из дней он, купив дешевый рюкзак, пешком пошел за город на испытание. Благо окраина города. Шел долго, часа три, пока не забрел в какой-то небольшой карьер. Осмотрелся и проверил – вокруг ни души. Достал автомат. На солнце черное вороненое железо как-то зловеще засверкало. Присоединил тяжелый дисковый магазин. Лапку переводчика огня поставил сначала на одиночный. Взвел затвор. Долго прицеливался в банку из-под колы, стоящую у глиняного склона, не решаясь выстрелить. Бешено колотилось сердце. Наконец Саша нажал на курок.

Громкий щелчок, похожий на удар плети. Удивила небольшая отдача. Так, еще. Сделав несколько выстрелов, перевел огонь на автоматический, очередями. Решил попробовать стрельбу от бедра. Автомат издал оглушительный треск. Аж эхо понеслось. Пули подняли облачко глиняной пыли. Очень высокая скорострельность. А ну еще! Тут после пятого или шестого патрона произошла задержка. Автомат не стрелял. Саша взвел затвор. Снова стрельба. Захватывало дух. Расстреляв весь магазин, Игнатьев выбрался из карьера и быстрым шагом, почти бегом стал уходить. Домой он вернулся уже под вечер. Усталость и адреналин перемешивали мысли и чувства. Хорошо, что без приключений. Легендарный пистолет-пулемет Шпагина был проверен. Оставшееся до «акции» время было посвящено чистке и смазке оружия и моральной релаксации.

В один из вечеров было как-то особенно тоскливо. Воспоминания о той, прошлой жизни не давали покоя. Какие-то странные, смазанные воспоминания. Работа, работа… Не замечая ничего вокруг. Саша достал бутылку водки. В закатных лучах тускло блеснул круг консервной банки. Краюха черного хлеба. Налил треть граненого стакана, подумал немного и тонкой струйкой долил водку до самых краев. На маленькой кухне становилось все темнее и темнее. Человек в маленькой грязной квартирке в сумраке летнего вечера смотрел на стакан со своими бедами и несчастьями.

Потом осторожно взял его и, морщась, выпил до дна. Кашлянув, закусил килькой в томате и, пройдя несколько нетвердых шагов, тяжело опустился на диван. Становилось совсем темно. Краски замешивались в густой темно-серый цвет. Вдруг в комнату тихо вошел человек в милицейской форме и сел на краешек дивана. Саша приподнял голову:

– Здравствуйте…

– Здравствуй, здравствуй, Александр Михалыч, – человек протянул руку и включил тусклый торшер.

Саша приподнялся, он узнал этого человека. Перед ним сидел известный актер Олег Басилашвили.

– Я как-то… Олег, извините, не помню вашего отчества…

– Я не Олег, – человек дернул головой, как бы разминая мышцы шеи, – я полковник милиции Владислав Николаевич Костенко.

– Как-то непонятно…

– Вы смотрели фильм «Противостояние»?

– Не помню.

– Ну, там, где Кротова от заикания немцы лечили электричеством, – полковник еще раз крутнул головой, только в другую сторону.

– Ну… ну да… – растерянно произнес Саша.

– Я вот зачем пришел. Ты собираешься баню кровавую цыганам устроить. Не советую этого делать. Сядешь на пожизненное.

– Почему обязательно сяду?

– Да потому. Тебя найдут. Найдут обязательно.

– Ну, это вы бы меня нашли. А сейчас времена изменились. В милицию берут, кого попало. Дилетанты. И хотят они не главенства права, не законности, а денег. Времена Жеглова и Шарапова прошли и уже не вернутся. Меня просто никто не захочет искать, потому что это труд, тяжелый умственный и физический труд. Не мне вам рассказывать. А сейчас первого попавшегося наркомана будут добивать до тех пор, пока не сознается, в чем хотят. Так что поисков я не боюсь. Не боюсь!

– Да, – полковник печально причмокнул языком, – а как же совесть твоя? Людей ведь идешь убивать.

– Имею право…

– Ах вот как! Где ж такие права выдают?..

– Не надо иронии, – Саша повысил голос. – Везде регламент. Кому-то можно многое, кому-то всё, а кто-то за всех отсасывает… И у подавляющего большинства сейчас судьба, как у скота рогатого – мясокомбинат. Но вы же знаете, что бывают бычки, которые перед мясорубкой сраному тореадору и анал порвут и мошонку на нос натянут. Мясорубка неизбежна, но бравый мачо, глядя в больнице на свои яички, стоящие на прикроватной тумбочке в банке со спиртом, обязательно задумается: «А на хера, бля, оно мне было надо?»

– Что-то у вас тут совсем… – полковник поморщился.

– Капитализм!!! Ёбаный капитализм. Все решают деньги. Тот рай под названием «СССР», в котором каждый, заметьте, КАЖДЫЙ человек имел права, мог жить и жизни радовался, безвозвратно утерян. Просран. Не стало основной составляющей счастья – уверенности в завтрашнем дне. Погнались за джинсами, за футболками с надписью «Fuck you», за глотком коричневой газировки, а провалились в ад. И в этом аду за деньги просто тебя пересаживают в другой котел, где не так больно.

В полутемной комнате повисло молчание. Полковник смотрел в окно.

– Я хочу отомстить, – глухо сказал Саша, – отомстить им всем…

– Ты тогда это… автомат смазан, знаешь, как и что? – Костенко поднялся.

– Знаю.

– Держись!

Сашино сознание накрыла мгла, серый туман, заставляющий прокусывать губы от ужаса, но ему не было страшно, все становилось на свои места.

На следующий день позвонил Тихонов. Дистанционный ключ от машины Левандоса был готов. Они встретились, коротко переговорили. После этого Игнатьев купил за четыре с половиной тысячи телевизор с жидкокристаллическим дисплеем.

Последняя приманка.

И вот этот день настал. Саша проснулся утром и долго лежал на продавленном диване, смотря в потолок. Имеет ли он право на то, что собрался сделать. Сегодня он может сломать и чужие жизни, и свою. Безвозвратно. Но на войне не просят прощения и разрешения. Это ВОЙНА. Война, в которой каждый выживает по-своему. Тот, кто ищет моральное оправдание своим выстрелам, погибает первым. Рано или поздно к этим продавцам «дури» и «дерьма» придет отец умершего от передозировки сына и нажмет на курок. Рано или поздно. Поэтому он на правильном пути.

Главное – не струсить, не растеряться в самый ответственный момент. Со мной моя правда.

Попробовал позавтракать. Кусок не лез в горло. Из двух, сваренных в старенькой кастрюльке сосисок, полторы остались обветриваться на столе. Саша вышел на балкон и пару часов наблюдал за домом. Люди заходили и выходили. Цыганенок в огромной заласанной охотничьей жилетке сидел на лавочке около забора. Выходившие иногда подходили к нему и получали заветный пакетик. Ближе к вечеру подъехал участковый и зашел в дом.

Через двадцать минут вышел. Лицо милиционера выражало удовлетворение. Это бизнес.

Саша пошел и лег на диван. Сумерки смешивали тени на потолке. Он взял автомат и положил себе на грудь. Уколола холодом тело вороненая сталь. Лишь бы ты не подвел. Мы сделаем то, что должны сделать. Верю в тебя. Верю.