Ольга Агурбаш - Первая жена (сборник) Страница 31

Аня, естественно, откликнулась, пришла к установленному часу и… столкнулась в коридоре с Вадимом.

– Здрасьте… – пролепетала она, отчего-то вдруг резко покраснев.

– Добрый день, – индифферентно отреагировал тот, похоже не узнав свою случайную ученицу.

– Не помните меня? – Аня приостановилась, провоцируя тем самым мужчину на разговор.

Он внимательно взглянул на нее, напрягая память. Аня сама пришла на помощь:

– Мы занимались с вами… Два раза. Я ученица Петра Ефимовича.

Он спокойно ответил:

– А-а! Как же, помню. Аня, по-моему?

Она радостно закивала.

– Ну как, Анечка, ваши дела? – вежливо и равнодушно спросил Вадим. – Готовитесь к поступлению?

– Да! Все хорошо! Вот Петр Ефимович попросил помочь… А вы тоже здесь? – задала она глупый вопрос.

Он усмехнулся:

– Как видите!

На протяжении всего Дня открытых дверей Аня ходила окрыленная. Она буквально порхала, успевая все: и раздавать материалы, и провожать старшеклассников в аудитории, и отвечать на бесконечные вопросы сопровождающих их родителей. Вопросы были практически одни и те же; они казались Ане настолько бессмысленными и откровенно глупыми, что ей хотелось крикнуть: «Вы что, и вправду такие тупые?! Или глупеете от волнения за своих чад?!» Но ничего подобного она, конечно, не произносила. Ей вообще, по большому счету, все нравилось в этот день, все было мило и приятно, и любое раздражение сразу же улетучивалось, едва возникнув…

А после мероприятия она пила чай с преподавательским составом. Всей компанией они сдвинули рабочие столы, застелили легкой скатеркой, спрятанной вместе с посудой в необъятном шкафу. Аня по неопытности думала, что шкаф хранит важные рукописи, объемные папки с документами, научные труды, многотомники классиков, современные монографии и всякие-разные рефераты и дипломы. Но внутренности кафедрального шкафа скрывали совершенно другое. Посуду, початые и полные бутылки различного алкоголя, печенье, чай, кофе, сахар, варенье и даже разносолы в трехлитровых банках.

Кроме еды и кухонной утвари Аня увидела утюг, плед, подушку, какие-то коробки и запасы бумаги.

Видимо, многотомники и научные труды кафедры хранились в других местах. Впрочем, раздумывать о всяких глупостях не стоило, и Аня, счастливо светясь, любовалась Вадимом, периодически заставляя себя опускать глаза и переключать внимание на кого-то другого. Да вот хотя бы на секретаря Верочку, которая была ненамного старше самой Ани, училась на вечернем отделении второго курса и уже больше года работала на кафедре.

– Да не волнуйся ты, поступишь! – уверяла она Аню. – Вот я… Недобрала один балл, меня на вечерний взяли. Так я и рада! Поначалу думала – переведусь после первой сессии. А потом передумала. Лично мне вечерний очень даже подходит. И деньги зарабатываю, и учусь здесь же, никуда ездить не надо, и всех преподавателей знаю на факультете. Чем плохо? Отлично! Так что не переживай! Не дневной, так вечерний… Скажите, Вадим Иванович?

Тот мягко отстранился от эмоционально настроенной Верочки, которая норовила заглянуть ему в глаза в поисках поддержки.

– Да-да! Все правильно вы говорите, Верочка! Только у всех разные задачи в жизни. Для Ани наверняка предпочтительнее дневное отделение. Так или нет, Анечка?

Аня стряхнула с себя внутреннее оцепенение и смущенно проговорила:

– Да, наверное… Конечно… Я как-то и не думала по-другому.

Верочка как-то странно на нее посмотрела и сменила тему:

– Давайте пить чай! Вот уже и чайник закипел! Петр Ефимович, вам кофе?

– Да что там кофе? – Петр Ефимович открыл шкаф. – Давайте мы по рюмашке выпьем. Вадим, не возражаешь?

Тот рассмеялся легко и расслабленно:

– Я же за рулем, вы же знаете. Хотя… – он бесшабашно махнул рукой, – сто грамм вина вряд ли помешают!

– Я тоже так думаю, коллега!

Вечер удался: мужчины рассказывали случаи из студенческо-преподавательской жизни, потом перешли к анекдотам…

В обратный путь Верочка с Аней отправились на машине Вадима. Он вызвался подвезти девочек: Веру – до ближайшего метро, а Аню – почти до дома, благо, что дом ее оказался по пути…

Вот тут-то Аня и не сдержалась. Вообще-то она считала себя девушкой скромной, а в вопросах взаимоотношений с мужчинами – и вовсе застенчивой. У нее до сих пор ни мужчин, ни отношений с ними не было. Но здесь, в машине, наедине с Вадимом откуда что взялось? И что стало с ее скромностью и застенчивостью, непонятно.

Она сначала схватила его за руку, потом кинулась целовать. Именно кинулась, порывисто, неумело, резко. Она боялась, что передумает на полпути, и поэтому надо успеть: и руку погладить, и голову его обнять, и поцеловать хоть в щеку, хоть в висок, не важно, куда придется поцелуй. Успевала шептать какие-то немыслимые признания в любви и даже как-будто плакала от переполнявших ее чувств…

Вадим, хоть и был человеком зрелым и взвешенным, не мог противостоять столь мощному любовному напору и на поцелуи ответил. Правда, надо отдать ему должное, вовремя остановился. Довез Аню до подъезда, сказал ничего не значащие слова и без лишних объяснений уехал…

Аня стояла перед своим домом ошеломленная и потерянная. Энергия любви бурлила в ней горячими волнами, дыхание никак не успокаивалось, щеки пылали. Она не представляла себе, как в таком состоянии появится дома, чем объяснит свой восторг. Не работой же ассистентом на Дне открытых дверей.

Зашла в магазин рядом с домом, купила что-то из продуктов и лишь спустя полчаса смогла подняться к себе в квартиру.

С тех пор все фантазии, мечтания и планы были связаны только с Вадимом. Она раздобыла его телефон, названивала, писала эсэмэски и пребывала в полной уверенности, что он испытывает к ней ответное чувство. Хотя сам Вадим ей не звонил, встреч не назначал, на послания если и отвечал, то сухо. Словом, давал понять, что ему подобная восторженность юной девушки не интересна и не нужна. Но Аня абсолютно иначе расценивала перспективы их связи. Да, она вполне искренне считала, что у нее с Вадимом связь. И если бы ей сказали, что она навязывается, она бы очень удивилась. Если бы ее поведение кто-то оценил как недостойное девушки, она бы огорчилась. Если бы в ее адрес прозвучали слова про недостаток ума, такта, чувства меры, она бы даже, наверное, расплакалась, сочтя обидными и неправильными такие слова.

Но именно так и охарактеризовала Надежда поведение дочери. Именно так, и никак иначе. Она, конечно, порадовалась, что ситуация не дошла до интимной близости. Но говорить с дочерью решила не просто серьезно, а жестко.

Аня плакала не переставая. И если уж докапываться до сути, и плакать-то ей было особенно не о чем. Ну подумаешь, влюбилась. Это же прекрасно. Выбор ее вполне положительный и достойный. Тем более что ей чувство казалось взаимным. Да, несколько ограниченная, осторожная взаимность, если можно так сказать, но не безнадежная же, не беспросветная. Понятно же, что мужчина старше, а она несовершеннолетняя. Все понятно и объяснимо. По другому поводу были слезы. Аня корила себя за то, что разболтала матери. Она не просто пожалела о сказанном, а была зла на себя за то, что не сдержалась. Ну зачем? Чего, дура, добилась? Она мучила сама себя этими бессмысленными вопросами и переживала наперед. Вот теперь мать будет ее вечно контролировать. Теперь начнет бесконечно вопрошать и следить, нотации читать, воспитывать! А если отцу расскажет? Тот вообще-то не особенно вникает, хотя в сердцах может по столу кулаком шарахнуть и даже, наверное, заставит институт поменять. Запретит туда документы подавать и все! С него станется! Он часто так поступает – сначала накричит, отругает, меры разные примет карающие, а потом вроде отходит, да поздно уже. Ой, только бы мать отцу не сказала! А даже если скажет! Никто не запретит ей любить! Никто не способен – ни отец, ни мать – вытравить любовь из ее сердца!

Озлобленная, сидела Аня напротив матери и тупо смотрела куда-то вбок. Надежда что-то эмоционально говорила, подыскивая слова и пытаясь донести до дочери какие-то истины взаимоотношений мужчины и женщины, но Аня даже не делала вид, что слушает. Слезы кончились. Остался бессмысленный взгляд в никуда и твердая решимость в искренности своего, так и непонятого матерью, чувства.

Вадим рос заласканным, если не сказать избалованным, ребенком. Его мать – Марина Вадимовна – родила ребенка поздно, можно сказать, на излете своей женской доли… Ей было уже за сорок, и неожиданную задержку она приняла за начало климакса. Визит к врачу откладывала, списывая быструю утомляемость и отсутствие месячных на первые признаки женского физиологического увядания, и если бы не старшая дочь, сама уже будучи беременной к тому времени, не настояла на посещении матерью гинеколога, то та бы, наверное, долго еще не решилась.

Старшей дочери в ту пору уже исполнилось двадцать два. Она успела выйти замуж, защитить диплом и забеременеть. Она-то и сказала матери: