Жанна Абуева - Дагестанская сага. Книга II Страница 33

Глава 8

Айша без сна лежала в постели. Ночь по обыкновению глядела на неё чёрными глазницами окон, будто приглашая разделить с нею путешествие во времени.

Таких путешествий она проделала великое множество, и теперь ей казалось, что не было события или имени, которые она не извлекла бы из недр своей памяти за последние годы.

Она перебирала в уме события очень давние и совсем близкие, перескакивая с одного на другое и охватывая одновременно мыслями все. Вспоминала дочь Малику совсем крошечной девочкой с чёрными волосиками и ярко блестевшими глазёнками и тут же принималась думать о Марьяше и о том, как быстро выросла её единственная внучка, уже студентка! Глядишь, и замуж скоро придётся выдавать, вон время ведь как летит! Да и Шамиль с Арсеном выросли и уже не дурачатся, не бегают друг за дружкой, как раньше, а всё слушают часами какого-то Высоцкого, поющего под гитару непонятные песни, а внуки их слушают, затаив дыхание. Одна из его песен Айшу, правда, впечатлила, ну, та, где он поёт про коней, про ангелов и про Бога, и хотя далеко не всё в этой песне понятно, но ей нравится, как он говорит: «Ветер пью, туман глотаю…», напоминая женщине о родных кумухских горах. И ещё правильно он поёт, что в гости к Богу не опаздывают! Поневоле прислушиваясь к песням Высоцкого, чей хриплый голос разносился по всему их дому, Айша пришла к выводу, что певец хорошо поёт про горы оттого, должно быть, что сам родился в горах, но внуки пояснили, что это просто песни из кинофильма про горы. Но он, конечно, прав, что лучше гор нет ничего, в этом Айша с ним абсолютно согласна.

После Рашида Бейбутова и Батыра Закирова ей очень импонировали Георг Отс и Кола Бельды. Георг Отс, этот мистер Икс, пел глубоким, выразительным голосом песни, которые были ей по душе. Было жаль этого акробата, который на самом деле был не акробат, а знатный юноша, но что-то там не сложилось в его судьбе, и он оказался в цирке под чужим именем. Когда-то Ансар взял её с детьми в Махачкалу и повел в цирк. Там она и увидела таких акробатов, взлетавших под самый купол. И зрители с замиранием сердца смотрели на них, боясь, что они вот-вот сорвутся вниз и разобьются насмерть, но этого, слава Аллаху, не случилось, и она вместе со всеми от души аплодировала их мастерству.

Кола Бельды был с Севера, то ли якут, то ли чукча, и такой талантливый, и с таким чувством пел про своих оленей! Его маленькие узкие глазки светились и лучились, широкоскулое лицо заливала щедрая улыбка, когда он, подняв вверх большой палец, пел:

Самолёт – хорошо,Паровоз – хорошо,Пароход – ничего,А олени – лучше!

Её Имран тоже хорошо поёт, вот только дома, а не по телевизору.

Мысли Айши тут же переключились на сына. Он переменился после той истории, нет в нём уже прежней бесшабашности, беспечности, и вечера все проводит дома, с семьёй. Бывает, возится в саду или что-то чинит, руки-то золотые, совсем как у отца!

Сон всё не шёл, и Айша, устремив взгляд в ночное небо, продолжала думать о том и о сём, пока, наконец, не задремала. Во сне к ней пришли её родители, такие, какими она их помнила по Кази-Кумуху: отец в чёрной черкеске с галунами, моложавый, подтянутый, и мама в длинном платье из коричневого шёлка с большим коричневым платком на голове. Они ничего не говорили, а лишь смотрели на неё внимательно и с теплотой, а она, в свою очередь, смотрела во все глаза на них и, наконец, спросила: «Вы и вправду меня простили?». Отец с матерью, не ответив, лишь улыбнулись, и улыбки у обоих были добрыми и любящими, отчего сердце Айши весь день потом одновременно и болело, и радовалось.

Иногда, очень-очень редко, она видела во сне Ансара. Он что-то говорил ей, а она никак не могла разобрать слов, но ей было так хорошо от его присутствия, что, проснувшись, она всё ещё его ощущала.

Шахри к ней являлась изредка, в виде неясных очертаний, говоривших голосом подруги, которой ей так много хотелось бы рассказать. Она и рассказывала, да только наяву, обращаясь к её фотографии и пребывая в уверенности, что Шахри её слышит.

– Ты, наверное, на меня обижена, вот и не приходишь. Я отпустила твоего сына, а ведь ты просила меня о нём заботиться… Но я не могла поступить иначе, он так рвался уехать, да и Ансар его поддержал! И вот сколько уже лет он в Петербурге, или как его там сейчас называют… а я даже не могу навестить его! Ты, конечно, права, что обижаешься на меня, да только Далгата, чувствую, сюда уже не вернуть. Он ведь мне и сам сказал, что не вернётся…

Так говорила Айша фотографии своей подруги, которая, как всегда, сидела перед объективом очень прямо, глядя на Айшу и улыбаясь едва заметной улыбкой.

К снам своим Айша уже давно привыкла, считая их продолжением своих дневных размышлений. Она всё чаще думала о том, что – благодарение Всевышнему – род Ахмедовых продлится в сыновьях Имрана, а род её отца Ибрагим-бека продлится в сыновьях её племянников, которые живут теперь в Каспийске и приезжают иногда её навестить. Род Манапа тоже, иншааллах, продлится в будущих сыновьях Далгата, который наконец-то женился. Он пишет в письмах, что доволен жизнью и обещает в скором времени привезти жену в Дагестан, чтобы родные могли с ней познакомиться.

– У нас в Дагестане полным – полно своих девушек! Зачем надо было брать оттуда! – начала было сетовать Айша, на что Малика отвечала:

– Мам, перестань! Далгат – парень умный и разбирается что к чему! Раз он выбрал эту девушку, значит, ему нужна именно она. И он просит, чтобы ты благословила его брак с нею!

– Конечно, я благословляю, и все молитвы за него прочла, и Аллаха за него попросила…

– Ну вот и хорошо, мамочка! Остаётся ждать их приезда!

Глава 9

– Вот, мама, это Сайда, моя жена!

Далгат стоял перед памятником из белого горного камня, на котором были высечены и покрыты бронзовой краской фамилия и имя Шахри вместе с датами её рождения и смерти. Оробевшая Сайда стояла рядом, чувствуя себя так, словно её рассматривают откуда-то сверху, или сбоку, или со всех сторон разом, и эти невидимые смотрины очень смущали и волновали молодую женщину, впервые попавшую вчера на свою историческую родину – в Дагестан, о котором она так много слышала и который ей так хотелось увидеть.

Далгат часто рассказывал ей о Буйнакске, и оттого ей казалось, что она уже достаточно хорошо знает этот городок, и его дух, и его людей, доброжелательных и приветливых. В Ленинграде люди также были приветливыми, это проявлялось во всём, начиная с их готовности в деталях разъяснить приезжему человеку, как лучше добраться до нужного места. И сейчас она думала о том, что вот два таких разных города, один огромный, а другой совсем маленький, и люди в них живут разные, с разным воспитанием и разной культурой, а как похожи друг на друга своей доброжелательностью и участием.

Когда они вчера под вечер сюда приехали, семья уже ждала их. Всё было очень тепло и искренне, и оттого Сайда, всю дорогу волновавшаяся, наполнилась ощущением того, что давным-давно знает всю мужнину родню – Имрана, Малику, их семьи, всех соседей и друзей дома. А главное – ей с первого же взгляда понравилась Айша, о которой Далгат всегда говорил с особенною теплотой. Среднего роста, полноватая женщина с белоснежными волосами, выглядывавшими из-под чёрного платка, и мягким взглядом чёрных глаз, смотревших на собеседника с мудростью и не притушенным временем живым интересом, она выделялась даже среди молодых какой-то особенной статью и была, кстати, единственной, кто говорил по-русски с сильным акцентом, а потому, стесняясь, то и дело переходила на язык родной.

Далгат пояснил Сайде, что у лакцев не принято говорить на своём языке в присутствии хотя бы одного представителя другой нации, это было высшим проявлением их национальной этики и уважения к иноязычному собеседнику.

Сайда, дагестанка по происхождению, о горах и горцах имела чисто теоретические представления, порой далёкие от действительности, и потому теперь ей было интересно наблюдать за этими людьми, в которых её удивляло всё. Её удивляло, что все, включая гостей дома и детей, изъясняются по-русски совершенно свободно, правильно проговаривая слова и ставя ударения, да ещё и употребляя сложные речевые обороты. Девушку поразили непринуждённое и в то же время очень интеллигентное поведение за столом, манера есть, умело орудуя ножом и вилкой, спокойные, неторопливые беседы за едой.

Покрытый белоснежной накрахмаленной скатертью стол размещал на себе сверкающие белизной приборы, расставленные в строгом соответствии с принятым этикетом, ложки с ножами при этом находились, как им и положено, справа от тарелки, а вилки – слева, к каждому прибору прилагалась накрахмаленная белая салфетка.

Вечер прошел шумно и весело. Было много гостей, специально пришедших для того, чтобы увидеть Далгата и познакомиться с его молодой женой, было множество воспоминаний, музыки, добрых советских песен. И Сайда тоже пела вместе со всеми, и ей казалось, что все эти люди были в её жизни всегда.