Наталья Горская - Корова (сборник) Страница 38

– И чего вам нынче невинность так на уши давить стала? Это же не киста, не больной зуб, не мозоль, что ходить с ней невозможно. Ишь проблема какая! Готовы прямо в первым встречным от неё избавиться. Раньше девчонки трепетали от прикосновения руки, нежного взгляда. Мальчишки смотрели на них, как на ангелов, боялись случайно обидеть. Вот какие отношения были волнующие! Жить было интересно: романтичные стихи, бессонные ночи, тайные слёзы. А у нынешних влюблённых всё как в кабинете врача происходит: штаны сняли, дело сделали и пошли каждый по своим делам. А как сейчас знакомятся? На танцульках в темноте подёргались, в неосвещённом подъезде пообжимались и уже считают, что любовь у них состоялась. Ничего не умеют по-человечески сделать. Друг друга не знают, родителей не знают. Раньше сначала с родителями знакомились, а уж потом всё остальное делали. Теперь всё переделают, потом смутно припоминают: с кем же это они были, от кого это они рожать собираются. Вот моё поколение хоть и перед войной народилось, а мы своих отцов помнили, даже о своих прапрадедах знали. А сейчас в мирное время многие дети своих отцов не знают, да и сами отцы не горят желанием со своими детьми знаться.

– Да идите вы все! – обиделась Алина. – Я же говорю, что сейчас только такая тактика и срабатывает в отношениях, а вашу девичью скромность и романтичность никто нынче не ценит. Ценят только шлюх.

– А ты сама себя цени.

– Ага, вот и проживёшь сама с собой всю жизнь! Кому я буду нужна, важная такая?

– Не понимаете вы ничего. Был такой советский фильм «Девчата». И вот там эта Тося-повариха, которую Надежда Румянцева играла, из детского дома, сирота, но всё же с чувством собственного достоинства. Нет у неё ни аристократических корней, ни оксфордов за плечами. Не бизнесвумен какая-нибудь, а обычная повариха. Но как она ответила, когда её местный герой-красавец пальцем поманил? «С такими я не танцую». И никуда он от неё не делся, а стал именно таким, какой ей нужен был. А сейчас хорошо образованных и богато одетых самодовольных красавиц какая-нибудь пьянь кликнет матом: «Девки, пшли водки выпьем!», и они бегут как на поводке, да ещё и хвастаются друг перед другом, что их на пьянку позвали. Совсем одичали!

– Вымирающая нация, чему удивляться? – настаивал на своём диагнозе невозмутимый Нартов. – Не поможет ни образование, ни мораль. О морали все только говорят, а на деле и в мыслях больше к аморальному тяготеют.

Но Антонина Михайловна ещё долго сравнивала нынешний нравственный беспредел с незыблемыми нравами прошлого, которые не только в большей степени способствовали выживанию, но и позволяли людям сохранить человеческий облик в деликатных ситуациях. И всё это теперь настолько прочно забыто, что некоторыми воспринимается как экзотика, лишний раз подтверждая, что всё новое – это хорошо забытое старое.

А Мензуркин тем временем излагал свой план Галине. Ей пришлось смириться с этой странной ролью преданного друга Григория Захаровича, который горячо обсуждал с ней подробности взаимоотношений с Элей, не замечая, как Галя страдает от этой роли. Хотя она и не подавала виду, что страдает. Григорий Захарович ей очень нравился. Она не замечала ни его невыразительной и неухоженной внешности, ни безвольного характера, из-за которого им помыкали все, кому ни лень. Она видела в нём тот идеал человека, о котором всегда мечтала. Это была та самая мечта, которую люди ждут всю жизнь, и которая уже не раз обрывалась, так что она перестала и надеяться. А сейчас она кивала в такт его словам и только говорила: «Григорий Захарыч, у Вас всё получится. Вы всё сможете. Она Вас обязательно полюбит. Ведь Вы… Вы – самый лучший!». И обнадёженный Мензуркин тем же вечером решился сделать семье Троегубовых предложение, «от которого они не смогут отказаться», как говорил герой Аль Пачино в известном американском фильме.

Как ни странно, но он застал товарища Троегубова дома. Глава дома разболелся гриппом на нервной почве и решил вернуться домой, так как выяснилось, что в таком состоянии он никому не нужен, кроме жены. Одна любовница испугалась, что он её заразит. Другая заявила, что вообще не терпит сопливых мужиков. А третья, стерва, даже дверь не открыла! Дверь квартиры, которую он же ей и купил!

Каролина Титановна была несказанно рада его возвращению, а Троегубов, обложенный со всех сторон горчичниками и градусниками, раздумывал, не сменить ли после выздоровления третью свою неблагодарную пассию на новенькую секретаршу из экономического отдела. В таких раздумьях он и увидел растерянного Мензуркина, который явился перед его грозные очи с каким-то веником из дешёвых роз.

– Слушай, как там тебя… не сейчас! – захрипел он простуженным горлом. – Нет сейчас мест, нет…

– Я хотел… просить Вас…

– Потом, в следующем…

– …просить Вас…

– Нет… в последующем году…

– Руки Вашей дочери.

– Потом, не сейчас… Что-о?! К-как?.. Да ты что?!!

Григорий Захарович испугался, что ему сейчас откажут и выгонят взашей. А Троегубов испугался, что ему это послышалось из-за осложнения на уши, и Мензуркин сейчас уйдёт.

– До свидания, – потерянно произнёс Мензуркин. – Передайте эти цветы Мануэле Аркадьевне.

– Стой! Как тебя там?.. Склянкин! – вскричал Троегубов и вскочил, отчего посыпались горчичники, пузырьки и облатки с лекарствами.

На звон вбежала Каролина Титановна. Троегубов велел ей накрыть на стол, а сам мёртвой хваткой вцепился в Григория Захаровича, отчего тот вжал голову в плечи. «Господи, ведь нашёлся же такой идиот!» – ликовал про себя Троегубов. «Не может быть!» – всё ещё не верил своему счастью Мензуркин.

Наконец будущий тесть хлопнул рюмку водки и развеял все сомнения несчастного Григория Захаровича:

– Ампулкин! Прелесть ты моя! Да ты знаешь ли, что я тебе теперь по гроб жизни!.. Женись! Живи! Всё дам: квартиру, работу, зарплату! Всё дам, только спаси меня от этого ужаса!

– А что же скажет Мануэла Аркадь…

– Да чёрт с ней! Чего эту дуру спрашивать? У неё вместо мозгов только жопа работает.

– А если… если они не захотят?

– Захотят! Ещё как захотят – это уж пусть тебя не беспокоит.

Через два дня наш Мензуркин женился на дочке Троегубова. Элька протестовала, как могла:

– Не пойду я за этого вонючего урода! – верещало юное создание и даже укусило отца за палец.

Палец сразу распух до размера крупного огурца от высокой концентрации яда в слюне дочери.

– Пойдёш-шь, кур-р-рва малолетняя! – прошипел и прорычал в конце концов Троегубов, и его бабы сразу поняли: так тому и быть. – Вы что же, сучки, думаете, что ещё какой-нибудь мудак захочет с вами дело иметь? А если этот идиот возьмёт и передумает, так ты у меня на коленях к нему поползёш-ш-шь!.. Убью-у!

– А ты, дурак старый, не подумал, что это я тебя убью! – и Элечка снова укусила отца.

В загс жених и невеста приехали порознь, порознь и уехали. Григорий Захарович поехал на работу, Элька с мамашей отправились в поликлинику: в загсе она виртуозно разыграла приступ токсикоза при виде жениха. Троегубов уехал присматривать квартиру новенькой секретарше из экономического отдела. Квартира, отнятая им у предыдущей пассии, ей не понравилась: «Не стану я тут жить после какой-то там проститутки!». Поэтому он решил отдать её молодым, в самый раз. Григорий Захарович до этого жил в коммуналке. Когда умерли его родители, то «двушку», в которой жила их семья, они с сестрой смогли разменять на однокомнатную квартирку на окраине для сестры с детьми и на комнатёнку в коммунальной квартире для него. Да так многие живут, чего ж роптать.

И вот впервые у него появилась почти своя квартира! Он самозабвенно принялся отделывать и ремонтировать её, пока Элечка мотала нервы врачам стационара. Он мечтал, как ей понравится здесь!.. Комнатку в коммуналке он пока не спешил продавать, так как мало ли что. Мало ли ещё придётся спасаться бегством от разъярённой супруги…

Предчувствия его не обманули: Элька после больницы заявилась в новую квартиру в дымину пьяная с несколькими своими сверстниками, которые предложили Мензуркину заняться «групповухой» с его женой. Григорий Захарович от этих слов и вида своей пьяной и хохочущей молодой жены потерял сознание. Молодёжь даже удивилась: чего это он? Слегка протрезвела и дала дёру. Григорий Захарович через пару часов пришёл в себя и плакал всю ночь. Хотел позвонить Элькиным родителям, сказать, что Элечке надо думать о здоровье будущего ребёнка, что нельзя же ей в таком положении так себя истязать, но испугался. Элька потом сама явилась ещё пьянее прежнего, с подбитым глазом, блевала какой-то мерзкой прозрачно-белой массой и ревела:

– Что за идиотское время наступило: вместо мужиков одно чмо осталось! Разве можно жить, когда вместо мужиков – сплошное чмо!.. А ты – главный урод среди них! Ну чего, чего ты ко мне привязался, весь такой правильный?! Ты только потому такой и правильный, что никому не нужен с такой дурацкой рожей. А был бы покрасивше, так стал бы такой же сволочью, как и все!