Татьяна Успенская - Главная роль Страница 4

И он пошёл из сквера, не ощущая ни рук, ни ног, ни губ. Небось, половина слов смазалась.

Но не успел дойти до выхода, как снова полетел в сугроб. И теперь дамочка не остановилась на этом: откинула сумку в снег, склонилась к нему и стала хлестать по лицу.

И вдруг горячие слёзы обожгли его щёки. А взгляд на лице, нависшем над ним, – детский. Молчит это новое существо долго. А потом говорит тихо:

– Пойдём со мной, пожалуйста.

Он отпрянул.

– Ты что?! Ты что?! Для этого я не гожусь, – забормотал еле слышно. – Я не хочу. Мне не надо. Не нуждаюсь, нет.

Она снова захохотала.

Он никак не мог уследить за перепадами в её настроении, сменами обликов.

– Ты что?! – сквозь смех заговорила она. – Решил, в полюбовники зову? Нет, Найдёныш. У меня их два: один – действующий, другой – предыдущий, но в любую минуту готовый снова стать настоящим. С этим у меня всё в порядке. Мне, парень, хоть один честный нужен, чтобы я в нём была уверена: не обманет меня, – она ткнула себя в грудь, – у меня не украдёт. Ну, прости, обидела ни за что! Битая я перебитая. Срок мотала, набралась всякого. Таких, как ты, не видела. Сам подумай, где с такими могла встретиться? Наверх шваль со дна поднимается. А я от быдла устала, понимаешь? Сама себе удивляюсь, что это со мной вдруг стало – так ты мне необходим сделался?! Пойдём со мной. Я – президент фирмы под названием «Мусор». Это я так называю мою фирму, хотя она имеет пышное название. Помещается моя фирма в этом вот Дворце, построенном специально для меня. Тебе ведь ночевать негде, так? Кабинетик в моём Дворце выделю тебе с диваном! На первых порах поживёшь в нём. А потом и жильё справлю. Зовут меня Варвара. Имя, прямо скажем, рычащее. Зато не жадная я, нет, привыкла делиться. Ну, прости меня! Пойдём, – повторила она, – пожалуйста! – И голос у неё был, как у маленькой девочки, и смотрела на него она как маленькая девочка.

В кабинете усадила его на диван, не раздеваясь, откинула гордо голову, руки в боки упёрла и радиоголосом заговорила:

– Все думают: мусор – отбросы от еды, бутылки стеклянные и пластиковые, бумага всякая. А вот и нет, Найдёныш! Это золото, по мановению волшебной палочки превращающееся в шуршащие. Весь район – мой, заводы у меня имеются сортирующие и перерабатывающие. Я, Найдёныш, купаюсь в золоте. Железки, любой металл – одна статья дохода, картонки с бумагами – другая, пластики – третья, стеклотара – четвёртая. Что вытаращился? Грейся в моём золоте. Пользуйся. Диван – фирменный, из кожи, стол – фирменный, стенки, посмотри, как сверкают! И всё, мой дорогой, из мусора, из «говна». Конфетка получилась, а не контора. А теперь болтовню обрываю, скидывай оттаявшую покрышку демисезонную, а я чаем начну отпаивать твоё промёрзшее нутро.

Варвара сбросила с себя шубу, шапку, и без своих соболей получилась упитанная продавщица – со всклоченными, вытравленными в мёртвый белый цвет волосами. И на этом фоне губы – пухлые, глаза – густо-синие.

– Раздевайся, – приказала. Алесь встал, пошёл к выходу. – Это ещё куда? – Варвара распахнула руки в дверях.

– Не хочу.

– Чего «не хочу»? Ты ещё не знаешь, чего можно хотеть, чего нет.

– Мусора не хочу и конфетку из «говна», иметь с вами дела не хочу. Чтобы руку на меня поднимали, не хочу.

Пульсировала в голове оттаявшая кровь.

Сейчас в нём больше сил, сейчас он отшвырнёт её от двери!

– Иди, если совсем невмоготу. Но прошу… если можешь, помоги.

В двенадцать часов ночи, когда они пили чай с сушками, раздался звонок в дверь.

– Ты ждёшь кого-нибудь? – спросил отец.

Лиза пожала плечами. А сама так и вытянулась к двери – вернулся?!

Гриф заворчал, стал принюхиваться. Не Алесь. И она повисла на стуле.

Отец пошёл открывать.

– Что случилось с Лизой?

– Лиза, что с тобой? Ты так побледнела! – Мама поднесла ей воды.

Лиза встала в ту минуту, как Гоги вошёл в кухню следом за отцом.

– Вы родители Лизы?

Кухня сразу наполнилась его низким сильным голосом:

– Давайте знакомиться. Простите, что кричу, привык. Я режиссёр театра, в котором работает ваша дочь.

– Работала, – сказала Лиза. – Больше не работаю.

– Это ещё почему… – начал было Гоги, но отец остановил его:

– Мы знаем, кто вы. На все премьеры ходили! Садитесь, пожалуйста, сейчас я вам чаю налью.

Мама уже доставала из холодильника сыр, колбасу, резала хлеб, делала бутерброды. Отец поставил на стол бутылку.

– К сожалению, немного, но за знакомство нам хватит.

Алесь вчера устроил пьяный вечер. Подливал им обоим и просил: «Пей, пожалуйста, читай мне стихи, я кончаю, когда ты читаешь», – сказал странные слова, совсем ему не свойственные. «Знаю, не пьёшь, но хочу, наконец, разжать тебя. Мне кажется, ты себя всё время в корсет засовываешь».

Она всё-таки выпила, но начать читать стихи никак не могла: что-то стояло между ними вчера. Это «что-то» – его сегодняшнее бегство от неё. Знал Алесь вчера или не знал, что сегодня сбежит?

Гоги отхлебнул чай, откусил сразу чуть не полбутерброда.

Жуёт он быстро, как говорит.

А говорит сейчас отец:

– Вот решили навестить дочку. Почти не видимся. Работаем оба много. Крутиться приходится.

– Из-за этого на спектакль не пришла? – спросил Гоги.

Он вовсе не грузин, несмотря на гриву тёмных волос. А «Гоги» – потому что Георгий.

И отчество нормальное – «Кириллович». И зовёт она его не «Гоги», а «Георгий Кириллович», потому что он – её главное начальство.

И, зачем явился, непонятно. Не ходит он по домам простых смертных – пьёт с маститыми. Во все глаза смотрит Лиза на Гоги, а он берёт второй бутерброд и невинно подыгрывает отцу:

– Согласен, не будешь сейчас крутиться, ничего не выкрутишь.

А сам сутки проводит в театре, интересно: что для себя выкручивает?

От водки его щёки и кончик немного удлинённого носа чуть порозовели.

Если бы раньше пришёл, не дышала бы, замерла бы. А сегодня будто так и надо: сам Гоги, главный режиссёр одного из лучших театров Москвы, сидит в её кухне, пьёт с её отцом водку, не допитую вчера ею с Алесем, и ест бутерброды и варенье, что мама всё подкладывает.

Зелёный взгляд до кишок достаёт, не мужик – лазер. Актрисы готовы друг друга соляной кислотой поливать, крутятся перед ним – нарядами красуются.

– Где твой Алесь? – в упор взглянул на неё Гоги и залпом допил свой чай.

Мать снова налила.

– В командировке. А что?

– Почему не явилась на спектакль? – Снова смотрит не мигая – не вывернуться.

– Не состоялась, – вылезло Алесино слово.

И, лишь произнесла его вслух, поняла, как оно задело её – до сих пор спазм глотку сжимает.

– Чего это «не состоялась», а? – спросил Гоги.

– Актриса из меня не получилась, – уточнила она.

– А-а! – Он зевнул. – Значит, «как актриса не состоялась»? А когда же ты до этого додумалась, а?

– Чего думать, санитарка в больнице, старуха-уродина, продавщица-воровка… – старательно перечисляла она свои роли.

– Раневская тоже не состоялась? – индифферентно спросил Гоги.

Лиза поперхнулась чаем.

– Причём тут Раневская? Она моя главная…

– Это и ежу ясно, кто она для тебя, не то что мне, матёрому волку. Все её роли, девочка, по определению проходные, характерные, но их обычная актриса не сыграет, а голубые роли манекенов, в простонародье именуемые главными героинями, могут сыграть и бездарности. Лупи глаза на героя-любовника, падай вовремя в обморок, вздыхай в паузу. Тьфу! Да, Раневская играла роли проходные, смешная она, наивная, но по меркам глубины… она – актриса масштаба Чаплина.

– Вот тебе и поворот! – пробормотал отец. – Ты что, мать, опять ревёшь? – спросил грубовато. – Просто фабрика слёз. – Он сжал руку жены.

А мать руку выпростала и торопливо стала собирать новый бутерброд.

– Раневская – актриса трагедийная, драматическая, – продолжал, почему-то волнуясь, Гоги. – А её использовали на один процент, осталась не востребована! Ты большая актриса, Лиза. И я не хочу, чтобы ты осталась невостребованной. Я пришёл предложить тебе главную роль.

– Манекена? – собрала она силы в насмешку. Крутились перед ней Чеховские, Горьковские главные героини, звучали их голоса, и сыпались лепестки вишенных цветков, и сочились водой стены ночлежки.

Гоги рассмеялся.

– Молодец, девочка. – И принялся за следующий бутерброд. По очереди подолгу разглядывал родителей и её. Прожевав, сказал: – Породистая у тебя семья.

– Борзых щенков производит, – снова не удержалась Лиза.

Он кивнул.

– Вот-вот. Завтра в одиннадцать чтение новой пьесы, прошу тебя, не опоздай.

– Я ушла из театра, Георгий Кириллович. Это не шутка, не игра. Мне не нравится моя прошлая жизнь, и я решила начать новую.

– Ты это всерьёз?! – взревел он. – Ты с ума сошла?! Ты самая яркая во всём театре. Да, я тебя придерживал. Да, я тебя настаивал…