Александр Дьяченко - Преодоление (сборник) Страница 41

В ответ он только и смог произнести одно слово:

– Каюсь.

До сих пор удивляюсь, как мне удалось тогда его причастить, но он проглотил маленькую крошечку причастия. И что ты думаешь, я приходил к нему на первой неделе Великого поста и был уверен, что через день-другой он умрет. Но он прожил все семь недель поста и скончался на Пасху. Все эти дни мой сосед не принимал пищи, откуда у него появились жизненные силы, неужели от этой маленькой частички Святых Даров? А может, причина в этом в его единственном слове: «каюсь»? Но что же тогда вместило в себя это слово? Такое впечатление, будто Господь специально оставил моего соседа на весь срок Великого поста отпоститься за всю жизнь, и выжечь из его души всю нечистоту. Не могу объяснить, что произошло с этим человеком, но то, что случилось чудо, в это я не сомневаюсь.

Истинно, покаяние творит чудеса. Только подлинного покаяния достигают единицы. Оно подразумевает полный отказ от того греховного, что еще вчера для тебя могло быть самым ценным и жизнеопределяющим, а с той минуты, когда обратился ко Христу вдруг перестает вообще что-либо значить. Но мы, человеки, – существа гордые, и не хотим меняться, нас вполне устроит, если весь окружающий мир прогнется под нас, а никак не наоборот.

Как трудно человеку признаться священнику, что ему досаждают блудные помыслы, о желании подсидеть коллегу, о том, что утащил с работы какую-нибудь ерунду, на которую в других обстоятельствах бы и не глянул, а вот стащил, и сердце греет. И не пойдет к исповеди, стыдно, ведь о нем могут подумать, что он мелочный, крохобор, блудник. Словно мы чем-то отличаемся друг от друга и каждый слеплен из особого теста.

Несколько лет назад у нас в одной из семинарий учился индонезиец. Потом его рукоположили, и он вернулся к себе на родину. Хороший батюшка, много трудится, открыл уже пять православных приходов. Когда он только стал священником, владыка благословил ему исповедовать причастников. Молодой батюшка заволновался:

– Я не так хорошо знаю русский, чтобы понять в чем люди будут исповедоваться.

Но наши отцы его научили:

– Ты вот как делай. Понимаешь, что тебе говорят, кивай головой и повторяй: – Помоги, Господи. А когда не будешь понимать – качай головой и делай так: – Ой-ё-ё-ой.

Когда батюшка-индонезиец стал исповедовать, народ сразу смекнул в чем тут дело, и если к другим священникам на исповедь шли единицы, то там, где чаще всего звучало «ой-ё-ё-ой», всегда был аншлаг.

Но даже, если ты преодолел стыд и признался в грехе, то этого мало, от него еще нужно и отказаться, а вот это уже сложнее. Но без изменения образа жизни бесцельно перечисление грехов, даже если при этом слезами умоешься, очищения-то нет.

Зато как легко каяться в том, чего не совершал. Наверное, потому и собираются такие толпы на подобные потешные покаянные стояния. Это же как благодатно вместе со всеми опуститься на колени, бить себя в грудь и «каяться» за «восстание декабристов, за участие в Гражданской войне, за отречение от Бога на XVIII съезде ВКПб», и еще за множество таких же странных грехов по списку. Вроде и покаялся, может даже и поплакал вместе со всеми, да только ни к чему такое «покаяние» тебя не обязывает, и на жизнь твою ровным счетом никак не повлияет. Я заметил: нас постоянно тянет подменить подлинное покаянное чувство каким-нибудь внешним ритуальным действием. Так что, если кто-нибудь догадается ввести у нас продажу православных индульгенций, то это будет самый ходовой товар.

Недавно узнал, оказывается, у индийцев в древнем ведическом периоде почитался бог, которого они называли Варуна, бог этот был у них верховным и полагал начало всем остальным богам. Варуна – единственный, к кому они обращались с покаянными псалмами. Во искупление дурных поступков этот бог требовал от человека только одного – искреннего сердечного покаяния. Грешник каялся и у них с верховным божеством вновь устанавливались добрые доверительные отношения. Одновременно с Варуной индийцы почитали и второстепенного бога Индру – беспощадного, чувственного бога-пьяницу, размахивающего дубиной налево и направо. Этой дубиной Индра даже убил собственного отца за то, что тот не дал ему вовремя опохмелиться «сомой». Для того чтобы задобрить Индру достаточно было на его жертвенник полить этой самой древней водочки, «сомы», и отношения возвращались в норму. Прошло несколько веков и почитание Варуны у индусов практически снизошло на нет, а вот Индра превратился, чуть ли не в верховное божество. Оно и понятно, наша греховная суть не меняется, зачем каяться, трудиться над душой, куда как проще – распил с богом пол-литру и плыви себе по течению.

Батюшка из Вятской епархии рассказывал мне весьма поучительную историю о почитании в их местах так называемых «огненных младенцев». Еще в конце XIX века в деревушке недалеко от городка Белая Холуница жила семья. У них было шесть человек детей, легенда мало что говорит о матери, но известно, что отец у детей был. Семья жила крайне бедно, старшие дети постоянно побирались. И вот то ли год тогда был голодный, то ли соседи, устав от побирушек, перестали подавать, но однажды отец, видимо, отчаявшись свести концы с концами, помутился рассудком и зарубил трех самых маленьких ребятишек. Зарубил и их останки пытался сжечь в печи своего дома. Соседи потом свидетельствовали, что видели, будто из печи вылетели три белых голубя.

После того, как случилось такая беда, тамошний батюшка собрал потрясенных жителей и обличил народ в равнодушии к судьбе голодающих детей, или, попросту говоря, в нашем человеческом немилосердии. И чтобы память об этом грехе у людей не затихала, он и стал проводить в тех местах ежегодный покаянный крестный ход. Со всех мест собирался народ и шел в ту деревню, к месту трагедии, и служили панихиды в память о невинноубиенных младенцах и каялись, что попустили свершиться такому. Тогда же была написана икона святых, в честь которых крестили тех детей, она сохранилась и до сего дня. В советские годы хождения в память о младенцах не прекращались, и люди, несмотря на противодействие властей, собирались и шли к месту гибели «огненных младенцев». Тогда начальство распорядилось снести сам домик, где жили дети, и даже печь, в которой обезумевший отец сжигал своих чад. Но люди поставили на месте дома крест и продолжали ходить.

В наше время крестные ходы возобновились, к назначенному дню в Белую Холуницу из многих мест собираются тысячи людей и во главе с батюшкой три дня идут к тому заветному месту.

– Только, вот что замечательно, – рассказывает мой собеседник, священник с академическим образованием, – появилась новая легенда того страшного события. В сегодняшнем изложении можно даже услышать, что семья та была вовсе и не бедная. А отец убил детей, чтобы таким кардинальным способом обеспечить себе более комфортную жизнь. В современных пересказах он уже рисуется извергом, который и в психлечебнице не покаялся. В глазах людей это чуть ли не первый во всей России родитель, занявшийся планированием семьи. Ну и плюс ко всему своим преступлением еще и оправдавший аборты. Мол, чем потом убивать детей, лучше это сделать до их рождения. Отец из потерпевшего от нелюбви и равнодушия окружающих, превратился в главного злодея, которому эти же окружающие выражают свое гневное осуждение.

Теперь этот крестный ход совершается как протест против абортов, духовники отправляют участвовать в нем женщин, совершивших такой грех. Составлена молитва убиенным отрокам – в сознании людей они уже сами стали святыми, – им молятся, чтобы Господь простил непутевых родителей, молятся также и те, у кого не получается родить детей.

Я разговаривал с участниками крестного хода. Помню, как одна женщина, за свою жизнь она сделала пять абортов, мне сказала: «В трех крестных ходах я уже участвовала, осталось еще два. Пройду, и грех с меня спишется». Какое искушение внешними делами подменить внутренний покаянный плач души! Очень тонкая грань, одно дело, когда человек восполняет плач участием в крестном ходе, а другое – когда подменяет. И тогда крестный ход превращается в некую индульгенцию, а еще хуже – просто в языческую мистерию. Смотри, отче, как происходит подмена. Да, аборт грех тяжелый, но это грех все-таки личный, вот этого человека, или мужа и жены, решивших избавиться от дитяти. Главное – напрочь исчезает покаяние во всеобщем грехе равнодушия и нелюбви. «Вот сатана просил, чтобы сеять вас, как пшеницу»[4], – не просто так Христос говорит апостолу Петру эти слова. Обвиняя во всех грехах несчастного отца, мы оправдываемся, и вновь всем нам ни до кого дела нет – только до самих себя. Путь подмены, занявший у индийцев несколько веков, мы прошли за несколько десятилетий.

Перед исповедью у себя в храме произношу краткую проповедь:

– Прежде чем христианин придет на исповедь, он уже должен найти, увидеть в себе грех, и возненавидеть его всей душой. Видишь, что грех перерос в страсть, плачь перед Богом, проси Его помощи избавиться тебе от этой зависимости. А потом уже спеши сюда, в храм, подходи к Евангелию с Крестом и кайся.