Ольга Покровская - Булочник и Весна Страница 42

– Считай! – велел я. – За сколько возьмёшься. Время и деньги.

Илья внимательно, как будто даже с любованием, рассмотрел чертежи и, подняв взгляд, произнёс:

– А чего считать? Ты нанимаешь – ты и считай. Пиши список работ, чего тебе там нужно, прикинь, сколько не жалко, ну и всё. У меня всё равно здесь работы нет.

Я упёр локти в колени и взялся за голову. Но не успел накопить злости, чтобы устроить разнос этому дурачку, – из церкви повалил весёлый, распаренный свечным теплом люд. Выпорхнули Ирина с Олей и белобрысым Санькой, расстёгнутым, потным насквозь.

– Ладно, я с тобой ещё разберусь! – пригрозил я, отняв у Ильи листочки. Мы взяли наши санки, тару и пошли за водой.

После церкви Ирина с Олей принялись готовить обед, а Илья повёл меня в соседнюю деревню показывать терем, который он с товарищами строил в предыдущее лето неким хорошим людям.

Пройдя километра полтора по глухим, заросшим вчерашней метелью дорогам, мы вышли к посёлку, прислонённому, как и Горенки, к еловой стене. Дом, на который он указал, действительно был самым натуральным теремком с янтарными, наливными, как яблоко, стенами.

Нас встретили приветливо. Хозяин от души потрепал Илью по плечу, расспросил о здоровье мамы и позвал меня посмотреть отделку. Всё понравилось мне, но больше всего – двухлетний карапуз. Он играл с сестрой на полу гостиной и смеялся так, что улыбка не помещалась в мордахе и лезла за щёки.

– А семья, дети – прикладываются? Ну, к дому? – спросил я, когда мы вышли.

– Ты хочешь сказать, получатся ли стены счастливые? – уточнил Илья очень серьёзно, не предполагая шутки в моём вопросе. – Не знаю. Я стараюсь думать хорошо, когда работаю. Но это ведь как Бог даст! Надо надеяться!

– А в команде кто с тобой? – спросил я.

Илья задумался, как если бы мой вопрос сильно его озадачил.

– Да вот хоть Лёха, – сказал он наконец. – Доконопатит чуток и приедет.

«Хоть Лёха! – подумал я про себя. – Хорошо ты, брат, живёшь, не паришься по пустякам».

– К июлю с Лёхой твоим управитесь? Мне бы дочку уже привезти.

– К июлю… – задумался Илья, прикидывая. – Да Бог знает…

– Бог-то знает! Но ведь и тебе ж не впервой! – закипятился я. – Есть конкретный объём работ. Возьми не одного Лёху, ещё кого-нибудь подключи, сочтёмся.

– Да нет, больше не надо никого, – возразил Илья, – вдвоём справимся, – и взглянул на меня как-то просительно, словно боясь, что своими допытываниями я спугну строительную благодать.

– Когда начнёте?

– Ну вот солнышко выйдет, прогреет, – сказал он, с прищуром взглядывая на ярко-белое небо.

– Ты дату мне назови! – рявкнул я уже в голос.

Илья стоял на белом, летучем, как одуванчик, снегу дороги и смотрел на меня с усилием, тщетно стараясь проникнуть в чужую систему координат.

Должно быть, и я смотрел на него так же. Наконец до меня дошло, что этот уникум и под расстрелом не назовёт ни даты, ни сроков. Сколько надо дому времени, чтобы пробудиться к жизни, – столько, значит, его и уйдёт. Кто знает, что это за плод – мой дом, и скоро ли он созреет?

– Ладно, – сдался я. – Делай как знаешь. Но мой дом – на твоей совести, ясно?

Илья кивнул и, совершив над собою усилие, произнёс первую внятную вещь:

– Я приеду. Если март будет тёплый – то вот к концу марта. Тогда всё посмотрим и точно посчитаем – сколько надо чего. И сразу начну.

Вот и всё. По-хорошему, мне надо было бежать из этого Берендеева царства. Но я не мог. Не хотел. Безалаберность моя, выросшая за последние месяцы катастрофически, освещала мне путь, с ней жизнь казалась лёгкой.

Чувствуя, что будущее размечено, что грядущая весна уже взяла на себя заботу о моём благе, я растворился в уповании на судьбу. «Если буду жить порядочно, как человек, – думал я, – то и дом построится, и пажковский комплекс смоет куда-нибудь, и Майя с Лизой!.. Главное – Майя с Лизой!»

Эйфория моя длилась недолго. Когда под вечер мы стали собираться домой, я заподозрил, что совершил ошибку.

– Мне так радостно, что вы договорились! – сказала Ирина, стоя у распахнутой дверцы. Она уже расцеловалась с Олькой, тётей Надей и Санькой.

– Договоришься с ним, как же… – проворчал я. – Того не знаю, этого не скажу…

– Бал-бес! – сказала Ирина, целуя под конец и Илью.

Я протянул ему руку.

– Ну так жду тебя!

Илья кивнул. Улыбнулось давнее лицо с фотокарточки. Так и хотелось спросить – мол, в каком хоть месте тебя убило? Мы с отцом бы съездили…

– Ирин, зачем же вы мне «балбеса» сосватали? – спросил я, когда мы отъехали.

– Он не балбес. Я так сказала, потому что завидую! – отозвалась Ирина. – Я завидую, что Илюшка живой, что у него жизнь, ветер. А я – чахну.

– Ничего, и у вас всё будет. Вы же купались в проруби! – съязвил я. – А вот моя жизнь напрямую зависит от дома, вы прекрасно это знаете. Мне дом нужен, чем скорее, тем лучше. А вы мне подсуропили человека, который даже сроки назвать отказывается!

– Так чего же вы соглашались? Вы маленький, что ли, сами решить не можете? – возмутилась Ирина и отвернулась, обидевшись.

До Старой Весны мы ехали молча, глядя в разные стороны света. Я – в лобовое стекло, на юг, Ирина – на краснеющий запад. Долгая, присыпанная снегом дорога убаюкала мою досаду. Мне стало почти всё равно, кто и что будет мне строить. И будет ли? Продать в самом деле, к чёрту, как советовал Петя. Уехать на край земли. Почему я не геолог, не гидролог и не сейсмолог? Сидел бы на какой-нибудь дикой станции, снимал себе показания. Да чего уж теперь мечтать! Крещенское купание – и то прошляпил.

На повороте к монастырю Ирина толкнула моё плечо своим, так что машина вильнула. Я покосился на пассажирку – она примирительно улыбалась.

– Костя! Ну что вы дуетесь? Всё он вам нормально построит! Ну, всё в порядке? Мир?

И тут словно брызги крещенской воды наконец долетели до меня.

– Да сам я виноват, – буркнул я.

– Приедем – дома Мишу оболью водичкой! – пропела Ирина и зевнула, заслонившись пуховой варежкой.

Сразу за монастырём из мглы проявилась сетка забора с вымазанными красной краской фонарями по углам секций. Этот странный зверинец на самом пороге Старой Весны мы проехали, буксуя по разъезженным колеям, а дальше, в берегах высокого снега, забелела чистая и ровная, проглаженная бульдозером дорога домой.

И вот уже скачут по деревенской улице Николай Андреич, Миша и Тузик, машут четырьмя руками и одним хвостом. «Ваську! Ваську не задави, гав-гав! – вопят они, кажется, все втроём. – Вон она, вон шныряет!..»

30 Головомаканье

Ирина с Мишей ушли домой, за ними, помахивая хвостом, поковылял счастливый пёс. Я вынул из багажника бутыли, полные лунной воды, и передал Тузину. Он опустил их в снег возле машины и, потирая замёрзшие руки, спросил:

– Ну а вы-то, Костя, как? Макнулись?

Голос его показался мне невесёлым. Я качнул головой.

– Зря! – пожалел он. – Это дело, я вам скажу, ни с чем не сравнимое! Я как-то, женихом ещё, у них там полез! Думал – всё, кранты, воспаление лёгких! А мне, представьте, такую в голову вложили ясность! Мы «Дядю Ваню» ставили. Так понятно было, для чего всё это делается и что будет дальше. Самая счастливая весна в моей жизни! – сказал Тузин и обернулся, как будто там, на другом конце деревни, стояла эта весна. – И вот с тех пор всё не соберусь повторить. Знаете, как будто всё откладываю про чёрный день… Так что зря, зря вы, Костя, не обновились. Вам бы сейчас как раз! Может, разобрались бы с семьёй, с домом.

– Мы с Ильёй договорились, – сказал я, вытаскивая сигареты. – На отделку.

– Всё-таки с Ильёй? – улыбнулся Тузин кисло. – А не боитесь?

– А чего бояться? Я посмотрел теремок там у них, который он строил. Мне понравилось – на вид всё грамотно.

– А я разве говорю, что неграмотно? – возразил Тузин. – Я только хочу предупредить, что он может в любой момент вполне грамотно построить себе дельтаплан и усвистеть куда-нибудь – была бы площадка для старта и погода лётная!

Не знаю, что хорошего было для меня в том, что мой предполагаемый строитель может в любую минуту у свистеть на дельтаплане, но почему-то я не расстроился.

– Он художник одарённый, да, – чуя, что попал мимо цели, продолжал убеждать меня Тузин. – Но вам-то плотник нужен! Может быть хороший художник хорошим строителем? А ещё он у меня невесту украл. – Тут он сделал паузу и, заметив на моём лице внезапную окаменелость мышц, улыбнулся: – Да успокойтесь, ему тогда лет пятнадцать было! Как на свадьбе невесту крадут, знаете?

Я пожал на прощание холодную худую ладонь Тузина и в сомнениях побрёл к бытовке. Мощная, совершенно круглая «противотуманка» луны высветилась над ельником. Надо мной было ясное ночное небо девятнадцатого января. Конечно, дата – это условность. Но не в моём положении пренебрегать!

Не успев передумать, я задернул молнию кармана, где лежали ключи, и побежал вниз с холма – но не по расчищенной дороге, а левее, вдоль леса. Побежал – громко сказано. Побрёл, погрёб через сновидческое препятствие снега – туда, где под мостиком текла узкая речка Бедняжка. Задыхаясь от преодолённых центнеров снега, я ломился точно на белую «лампу». Только в конце пути, когда уже затемнел овраг, свернул и провалился в «зыбучий песок» – это снег в ложбине принял меня по пояс. Пахло речной водой. В безбрежном озере снега – Белом или, может, Онежском, я отдохнул, нюхая влажный ветер. Набравшись сил, пропахал ещё метров тридцать – до более или менее хоженой тропы, ведущей из Отраднова к речке, и почти бегом достиг желанного берега.