Татьяна Никитина - Улыбка Лизы. Книга 1 Страница 44

– Я из столовой завтрак принесла, пока вы тут под капельницей лежите. Если вовремя не забрать, то со столов всё убирают, а яблочко-то вкусное. Покушайте. Вместо чая – отвар шиповника. Говорят, полезнее. Хотя чайку цейлонского страсть как иногда хочется. Помните, тот, что с тремя слонами?

Её монолог прерывает маслянисто-текучий голос:

– Укольчики! Таблеточки! Попочки, ротики готовим! Градуснички возвращаем.

Медсестра заполняет жизненное пространство одноместной палаты с двумя койками и тумбочкой между ними. Раковина и стул в нише-закутке. Одну за другой сестра милосердия скармливает бабуле горсть таблеток. Отклячив обтянутый белой тканью зад, склоняется над ней со шприцем. Управившись со старушкой, разворачивается к Лизе:

– Сначала укольчик. И скоренько, скоренько повернулась на бочок…

Большим пальцем правой руки поддавливает поршень шприца, зажатого между указательным и средним пальцами, выпускает в воздух прозрачную струйку жидкости, бесцеремонно отбрасывает край одеяла и белой тучей нависает над Лизой:

– А чего ждём? Скоренько, говорю, повернулась. На бочок.

– Что в шприце? – спрашивает Лиза.

– Лекарство, естественно.

Прорисованное помадой малиновое сердечко между тугих щёк криво растягивается.

– Какое? – переспрашивает Лиза в полусне. Тяжёлые веки норовят сомкнуться.

– А не всё равно? Какое доктор назначил, такое и уколем.

– Я бы хотела знать, – заторможенно повторяет Лиза и, собрав все силы, решительно возвращает откинутый край одеяла на место.

– Отказываемся, что ли? Больно грамотные все стали, – хмыкает медсестра. Маслянисто-медовые нотки в голосе сменяются хамовато-дерзкими. И уже тише, себе под нос, бормочет: – Нечего было таблетки жрать.

Белый зад, горделиво покачиваясь под тонкой тканью халата, уплывает к двери.

– А Вы, если яблочко не хотите, то я… – конфузливо напоминает о себе соседка.

– Да, конечно. Конечно, возьмите. Я не буду.

– Вот спасибо, а я уж их так люблю. Как сейчас помню, мама в русской печке запечёт с медком да с брусникой…

Воркованье старушки убаюкивает, как колыбельная, и мешает сосредоточиться. Одинокая мысль в голове Лизы покачивается, словно лодка на волнах: «Как же он вырос – её мальчик. И как он похож на Пола».

– А кто это у нас здесь от лечения отказывается? – Слышит она в полудрёме.

Не размыкая глаз, припоминает, кому принадлежит этот обволакивающий баритон. Из закоулков памяти выплывает образ – Раевский из семнадцатой группы. Почему он здесь? Кажется, он заведует отделением неврозов. Значит, она в «психушке». Лиза рассматривает его сквозь ресницы: заматерел, округлился брюшком. Не трендовая трёхдневная щетина, а аккуратная эспаньолка, не хватает пенсне.

– Сколько лет, сколько зим! Лиза, как же я рад тебя видеть, – ликует однокурсник.

– Особенно у себя в отделении?

– Перестань! Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло.

«Господи! Что он несёт?!» – она устало закрывает глаза.

– Вижу, что сейчас ты к беседе не расположена. О’ кей. Зайду позже или лучше в моём кабинете? Не хочешь отвечать? Ладно, отдыхай пока, но через два часа жду у себя, – говорит он с чарующей улыбкой.

Крутанувшись на каблуках, выходит из палаты, забыв притворить за собой дверь. Соседка, сморённая транквилизатором, посапывает, уткнувшись лицом в подушку.

«Тоннели могут связывать отдалённые пространством объекты в разных временных плоскостях, – вспоминает Лиза. – Надо обязательно обсудить это с Мишей и их эксперименты с «Зеркалами» – тоже». Почему она раньше не догадалась? Он рассказывал о необъяснимых явлениях во время опытов в Новосибирске. Про странные объекты в небе – не то радуга, не то северное сияние. Не может быть столько совпадений сразу. Всё, абсолютно всё укладывается. Факты ловко встраиваются в новую реальность, как недостающие пазлы в пустующие лунки.

Она несколько минут наблюдает за соседкой, но та безмятежно улыбается в аминазиновом сне. Лиза, протянув руку, берёт с тумбочки бумажный пакетик с таблетками и прячет его в наволочку под подушку – вряд ли постельное бельё меняют ежедневно.

В щели приоткрытой двери появляются глаза-маслины – блестящие и огромные – они приковывают к себе внимание, мешая рассмотреть лицо. Несколько секунд глаза наблюдают за Лизой, а затем быстро, как и появились, исчезают.

«Откуда здесь дети?» – мелькает несущественная сейчас мысль.

Минутой спустя дверь широко распахивается – появляется Миша с пакетами. Невинный поцелуй в переносицу, а в глазах прячется тревога.

– Ну как ты? – голос звучит, скорее, напуганно, чем ободряюще. – Вот принёс тебе чёрный шоколад и бананы. Лучшие в мире антидепрессанты, – подмигивает он, присаживаясь на кровать рядом, и берёт в ладони её руку.

«С чего начать, чтобы не сразу в лоб, а дать ему возможность всё осмыслить?» – думает Лиза. Начинает издалека:

– Ты помнишь того академика, что ехал с нами до Новосибирска?

– Да, конечно.

– Думаешь, он тогда шутил насчёт перемещений во времени?

– Да он много чего говорил, а об этом… Ну поведал человек о современном взгляде астрофизиков на проблему. Может, тебе чаю принести? Давай-ка, ешь шоколад, – говорит он и громко шелестит фольгой, разворачивая плитку.

Лиза бросает взгляд в сторону похрапывающей соседки и решается:

– Ты же не считаешь меня сумасшедшей?

– Ну что за бред ты несёшь?

– Весьма своевременное замечание, – иронизирует она с едва заметной усмешкой, вздёрнув угол рта, – отнесись серьёзно к тому, что я скажу тебе сейчас.

Собирается духом и, как в воду ледяную:

– Я думаю, что мы не можем найти Пашку, потому, что он попал в другую эпоху.

– В каком смысле? – уточняет Миша, очищая банан, и отламывает дольку шоколада, заботливо командуя:

– Открывай рот. Тебе надо срочно подкрепиться.

– Более того, мне кажется, что Паша – это… – она замолкает, пытливо вглядываясь ему в лицо. – А что ты знаешь про Леонардо да Винчи?

Миша замирает: в одной руке – плитка швейцарского Линдта, в другой – наполовину очищенный банан в свисающей кожуре. Лизе не терпится поделиться своей догадкой. Она пытается быть лаконичной, но в то же время хочет привести все аргументы сразу и понимает: получается сбивчиво, не убедительно.

– Совпадает очень многое: он был левшой, вегетарианцем, про его детство почти ничего неизвестно, знал английский, но главное не это. Главное – его Мона Лиза. Теперь ты понимаешь, почему я на неё похожа? И почему у нас одно имя? Не бывает столько случайностей сразу.

– Ты похожа на свою бабушку, – растерянно говорит Миша, – пожалуй, я схожу за чаем.

– Да, похожа, но что это меняет? На портрете – я, а нарисовал его Пашка по памяти. Я знаю, уверена. Всё ведь очень логично, – она удерживает его руку, старается говорить без излишней эмоциональности, чтобы звучало вразумительно, а он ей поверил.

– Лиза, пожалуйста, я прошу тебя, позавтракай. Ты три дня ничего не ела, а я скоро вернусь, – говорит Миша и уходит за чаем.

Она сидит в постели, согнув колени, откинувшись на подушку, смотрит на всхлипывающую во сне старушку, послушно съедает ломтик шоколада. Нужно сосредоточиться, приказывает она себе. Сумятица, царившая в последнее время в голове, исчезает, и Лиза удивляется, как ясно и чётко выстраиваются её мысли, как аргументированы все доводы. Каждый факт находит своё место и разумное объяснение.

«Миша ничего не понял, приняв сказанное за бредовую идею. Конечно, ему нужно время, чтобы осознать, – рассуждает Лиза, – любой здравомыслящий человек на его месте тоже счёл бы это бредом, но разве может быть столько совпадений? Это же очевидно. Почему сер Пьеро так никогда и не усыновил Леонардо? Хотя мог бы – всю жизнь помогал ему. Незаконнорождённых отпрысков тогда признавали легко. Иметь бастардов не считалось зазорным. Значит, сер Пьеро не считал Леонардо своим сыном. Из текста Франческо следует, что мальчик, потерявший память, случайно оказался в Винчи. Мальчик из ниоткуда со знаниями про подводную лодку и танк, парашют… Но если Франческо Мельци – сын Леонардо, а Пол – потомок Франческо, то Пашка, будучи сыном Пола… Получается кольцо, замкнутый круг. Господи! Действительно, бред какой-то. Кто же в него поверит? – отчаявшись, заключает она. Ей становится страшно от собственных мыслей, но она чувствует, что ухватила нужную ниточку, как в задаче по геометрии: важно подобрать подходящую теорему, и готово решение. – Франческо Мельци рассказал только то, что слышал от Леонардо или прочитал в его записях. Надо досконально изучить всё про портрет Моны Лизы. Не просто так он возил его всю жизнь с собой. Наверняка, ответ таится в нём. Женщина на картине изображена беременной, а если она – это я, то значит, Мона Лиза беременна Леонардо, то есть я беременна – Пашкой. Выходит, он подавал знак, что ему ещё предстоит родиться в будущем? Все ответы спрятаны в его картинах. Необходимо как можно скорее выбраться отсюда».