Наталья Горская - Корова (сборник) Страница 45

Всё по пунктам так называемой «совковой» психологии: на работе сидит, как будто одолжение кому-то делает, а если принизит кого, кто обращается по вопросам её же компетенции, так вроде как в выигрыше окажется. Таким людям словно бы с рождения внушили, что внимательное и вежливое отношение к окружающим может непоправимо повредить их чувству собственного достоинства, которое у них несравненно больше, чем у других. При общении с ними неизменно чувствуешь себя незваным гостем во дворце, который отвлёк королеву от важных дел. Где ещё такое есть, когда обслуживающий персонал больше похож на нервных надзирателей карцера, которым соотечественники заранее кажутся скорее врагами, чем клиентами их ведомства? Говорят, что только у нас. Говорят, когда люди проходят эти процедуры в Европе, им и улыбнутся, и спросят, как дела, и ответят на насущные вопросы, объяснят, как пройти туда-то да где находится то или это. На наших же вокзалах с пассажирами обращаются как с заключенными. Это унижает обе стороны. Временами из какого-нибудь кассового окошка прорывается зычный и визгливый окрик «девушки»:

– Ну куды, куды ты прёшь-то со своими удостоверениями?! А ты куды башку суёшь, серость! Во бараны-то, а, Люсь, скажи… Кого хошь доведут, сволочи безмозглые!..

Скамейки в пятницу на вокзале завалены народом и вещами в три этажа, кто-то просто сидит на своих чемоданах или вовсе на голом асфальте. Под сидячие места захвачены все ступени, поребрики, перила, выступы фундаментов, подоконники, невзирая на развешенные повсюду предупреждения «На подоконниках не сидеть!», – то есть решительно всё, на что можно сесть. Ну не сесть, так хотя бы облокотиться или ещё как-нибудь приткнуться. Некоторые додумываются расположиться прямо на тумбах турникетов и даже в проёмах кассовых окошек, когда кассирша отлучается на технический перерыв. Её окно сразу замуровывается чьими-то коробками, мешками, рюкзаками и прочим дорожным скарбом, так что не каждый и догадается, что когда-то здесь было окно кассы.

По багажу сразу угадывается начало огородно-дачного сезона. Словно бы самостоятельной и независимой от людей вереницей стоят мотыги, лопаты, грабли, вилы, тяпки, дверные косяки, оконные проёмы, строительный брус, огромные плоские ящики со стеклом, мешки с цементом, коробки с рассадой, саженцы деревьев с разветвлённой корневой системой в мешках, предметы и части старой мебели, просто какие-то доски без названия и, конечно же, тележки, прозванные в народе «станковыми пулемётами». Они тоже поедут с нами на правах законных или нелегальных пассажиров.

Возвращаюсь в свой «пруд», где уже узнаю тех, кого лично совсем не знаю, но интуиция подсказывает: свои – те, с кем мне по пути. Нас тут всего-то на два направления: наша электричка идёт первой, а через двенадцать минут идёт поезд по соседней ветке. Страшно представить, как эта тьма народу вместе с багажом собирается разместиться в двадцати вагонах. И то, если поездные составы не будут укорочены до восьми вагонов в целях экономии электроэнергии, да и просто для традиционного отечественного глумления над народом.

Как медленно тянется время, когда следишь за ним по секундной стрелке на циферблате! Ждёшь, когда же она так пройдёт целый круг. Она слово бы слишком много думает, прежде чем сделать очередное движение: тик-так, тик… так… тик… Тик у меня уже на лице! Да где же поезд?!

Кант утверждал, что время, как и пространство – не реальный феномен этого мира, а всего лишь форма восприятия действительности человеком. На самом деле ни времени, ни пространства не существует, просто нам, как существам ограниченным, удобнее постигать Вселенную, эту «вещь в себе», в пространственно-временном измерении. А чего это мы вдруг существа ограниченные? А того, что человек всю свою историю воюет за свободу, суетится по поводу своих прав, но никак не может вы-рваться из тесных рамок собственных представлений и возможностей…

И вот на моих глазах происходит следующее возмутительное происшествие, рисующее яркими красками наши железнодорожные порядки. Началась чехарда с посадкой пассажиров из «параллельного потока». На табло высветился их долгожданный маршрут, на кабине электропоезда – другой, вежливый голос с небес объявляет… третий! Но ни в одном случае нет нашего, и слава богу. Не дай никому потом за секунды до отправления узнать, что он сел не в свой поезд, а его состав стоит за полверсты от того, в котором несчастный пассажир уже уселся и позволил себя хоть немного расслабиться.

В рядах «параллельного потока» наблюдается смятение и ропот. Доходит до того, что из задней кабины состава вытаскивают помощника машиниста и принимаются расспрашивать его о смысле жизни. Он отбивается, как может, и заявляет, что «поезд ваще идёт в парк!». Тут уж среди параллельных товарищей по несчастью разливается отборный и ничем не сдерживаемый мат. Через какое-то время вместо вежливого голоса с небес к «хражданам пасежирам» обращается земной, зычный – такой и без микрофона услышишь – и неопределяемого пола по тембру звучания. Этот голос сообщает, что нужная параллельным «ляктричка ужо отходить от платфхормы нумер семь».

К мату добавляются вопли и стоны. Некоторые поверившие «таблу» пассажиры с грехом пополам уже разместились в вышеупомянутом поезде. Теперь же, когда на «подлом табле» высветилось: «В парк», они из этого поезда выскакивают и бегут на далёкую седьмую платформу. Кто-то обегает платформы через вокзал, а кому позволяет физическая подготовка, те скачут прямо по путям. Некоторые чемпионы прыгают с перрона, перебегают пути, залезают на другую платформу и так далее до самого победного конца. Больше всего вызывают восхищение люди совсем не спортивные, проявившие в столь трудный час чудеса силы и ловкости. Ловко скачет через платформы мужчина с брюшком и одышкой, а ещё дальше бабулька с рюкзаком, который в два раза больше своей хозяйки, резво преодолевает преграды из нагромождения рельсовых путей.

Старики – самая страдающая публика на вокзалах. Им трудно ориентироваться в многочисленных указателях и турникетах, нужно постоянно доставать очки, чтобы прочесть надписи, запоздало улавливать слабым слухом испаряющиеся сообщения, беспомощно вопрошая табло: «Куды бечь, милай?». «Милай» куда-то их направляет, но они через пару минут к нему возвращаются с тем же вопросом.

Находятся такие пассажиры, которые берут инициативу в свои руки и занимают стоящий поблизости состав с таким видом, что он непременно должен пойти туда, куда им надо. Им орут в оба уха: «Да не идёт он туда!», но они хотят, чтобы он шёл туда. Они сдвинут его туда силой мысли! Они пока всем горячо доказывают, что он непременно пойдёт туда, куда им надо, и вагоны наполняются приличной толпой единомышленников. Они смертельно устали, они хотят таким образом сами себя убедить, что первая фаза их мучений закончилась. Заняли места, разложили оттягивающий руки и изматывающий нервы багаж на полки и под сиденья, а теперь им ничего не страшно. Главное, что сели. Машинист опускает пантографы, закрывает кабину и уходит на пункт оборота, но они всё равно галдят как при аутотренинге: «Щас поедем».

Есть анекдот, где на вокзале сначала объявили: «Поезд на Воркутю идёт по второму путю». Затем объявляющий сказал, что «поезд на Воркутю идёт по седьмому путю». Закончилось всё тем, что прозвучало сообщение: «Пока я с вами тут шутю, ваш поезд на Воркутю уже давно тю-тю». А наш вежливый голос с небес всё время молчит. В такой ситуации вежливым голосом говорить, в общем-то, нечего. Когда матерящаяся и ревущая на все лады толпа обманутых и запутанных пассажиров в основной массе своей переместилась к седьмому перрону, вежливый голос предложил посетить «господам пассажирам» платные комнаты отдыха для VIP-персон и повторил сие заманчивое предложение на красивом и безупречном английском, словно среди нас могли затесаться чистокровные лорды. Потные и измученные «господа пассажиры» с тележками и рюкзаками не преминули откликнуться на сие изысканное приглашение столь же чистым и безупречным русским матом.

– Видать, что-то у них там заело, – предположил старик с рассадой огурцов в коробке из-под магнитофона «Астра». – Это же робот объявляет. Перегрелся, должно быть. Солнышко-то как печёт. Хотя и вечер уже.

– У них всё ни слава богу! – откликнулась бабулька со «станковым пулемётом». – На табле одно пишут, а на морде поезда – другое. Поди, пойми, где наша электричка?

– Это не морда, а хвост. Морда с другого конца.

– А мне всё едино, что морда, что жопа, лишь бы на ней название нашей станции написали!

– Так пошли, напишем. За чем дело стало?

Проходит ещё два века времени, хотя часы и врут, что всего-то полчаса. Все пути забиты электричками, но на всех высвечивается одно и то же: «В парк… В парк… В парк…». Все в сад, в сад, в сад…

Вдруг вежливый голос объявил, что наш поезд под посадку… задерживается.