Станислав Хабаров - Защита Страница 49

Реадаптация – долгий процесс, особенно в преклонном возрасте. Прогулки мои завершались рядом с домом. Теперь у меня рядом свой личный планетарий. Дело в том, что неподалеку от нас почему-то перестроили высокий дом, взорвав его, и на его месте построили с виду такой же, может, чуточку повыше. Красивый дом со сквериком на высоте второго этажа, и на стене лестницы от скверика к тротуару соорудили звездное небо с дырочками звёзд, светящимися по ночам. Своеобразное металлическое небо, а точнее Вселенная, с дырками звезд. Со временем стенка-Вселенная начала ржаветь.

Само собой выходило символично: ржавая застаревшая Вселенная с созвездиями, которые можно разглядеть, и рядом надписи.

Скажу по совести, звёздного неба я не знал, хотя и сидел раньше рядом с творцами космической навигации, а в нашей общей комнате валялось множество звёздных карт, но я на них внимания не обращал. Меня тогда целиком занимала Луна, полёт к Луне, а рядом коллеги и ровесники колдовали с иероглифами звёзд, выдумывая звездные алгоритмы автономной навигации к Марсу. И теперь для меня стенка-планетарий выглядит приветом из молодости.

Мне не позволено пока отходить от дома. Приписанный мне русскоязычный профессор Джорджтаунского университета ежедневно навещает меня. С крыши-террасы нашего дома видны кафедральный собор и Джорджтаунский университет. Старина его изящных башен явно старше цепочки домов в Джорджтауне вдоль главной улицы «М». Красота их в рамке зелени наводит на мысль посетить их при первой возможности. Мы всегда жалеем о несбыточном. Профессор говорит, что красивейший корпус иезуитского колледжа – Healy Hall строился в 1877–1879 годах и является образцом неоготического стиля.

Спрятанные под навесом от солнца, мы ведём философские беседы, подобно тем в Средневековье, где обсуждалось, сколько чертей может разместиться на кончике иглы. Мы обсуждаем науку и религию.

В своих беседах мы как бы возрождаем древнее искусство спора. Хотя это и непросто, особенно мне. Человек живёт со своими опытом и мнением. На многое он готов коротко ответить: нет. Но когда ему тоже так говорят, он думает: как же? Ведь он на это долго настраивался, разговаривал с собой, убеждал себя, и на стороннее «нет» расстраивается. В этом, думаю, суть и русского неприятия споров.

Но нам нечего делить, и мы даже не спорим, а чаще соглашаемся, рассуждаем, как аксакалы, ставя свою заключительную точку и подводя черту. Не всем дано в жизни поставить заключительную точку. И если бы стариков слушали, то много мудрого смысла смогли бы почерпнуть. Я целиком за науку. На этом стою. Она, по-моему, проникновение в суть вещей и единственный путь развития. Нет иного для человечества, а остальное – временное. Все религии и правительства – наркотики. Только учёные – настоящие современные жрецы. Напряглись и создали проблему атомного оружия, которая и погубит всех, вместо того чтобы спасти. А остальное – болтовня и выдумки, часто ненаказуемые, а за искажение информации положено судить.

– Другими словами, – возражает мягко профессор, – вы за технологический путь, сами сказали: «не подумали». А в дикое время не было средств обуздать невежественную толпу, и выдумывали сказочки. С виду достоверные. Для одних поумнее, для других попроще, по потребностям. Вот Будда, разбираясь в смысле бытия, понял, что жизнь – страдания. Тогдашняя жизнь. «А какова причина страдания? – рассуждал он. – Страсти и потребности». И предложил свой выход – уход от действительности в нирвану – мир воображения.

Мы и спорим, и соглашаемся.

– Представления меняются, – утверждает профессор, – в современной интерпретации, если говорят о тех, что жизнь прожили счастливо и умерли в один день, говорят об атомной войне.

– Мне по душе японский подход, – объявляю я. Пепел Хиросимы и Нагасаки стронцием в моих костях, – «Кодзики» – записки древности – подытожили опыт и содержание национального духа. Они и стали японской религией. И это сходно с наукой, её идеей – проникнуть в самую суть.

– История, исторический опыт – вот, что должно быть в основе веры. У каждого народа – свои особенности, свои сила, слабость и история того, к чему эти свойства привели. И нужно учитывать и искоренять свои грехи и множить достоинства.

– А эти якобы современные астрологи, – я говорю о популярных русскоязычных передачах, которые смотрят и здесь, по каналам для русских, – лишь надувают щеки, а суть их, как у гадалок. «Расскажи свою историю, и я посоветую тебе, как поступить».

Взаимное согласие приятно успокаивает, действуя безвредным наркотиком.

Нет, наши судьбы не зависят от расположения звёзд? Вовсе нет, – свидетельствуют исследования орхуского университета. А звездочёты для нас, скорее, выглядят современными пиявками нашего доверия и желания получить верный совет. Они психологи – современные цыганки, для которых жизнь твоя и судьба расписаны на лице. Да, многое может рассказать о тебе выражение лица, умение говорить и походка. Есть много общего, стереотип для психолога практически прост, а краеугольным камнем к ним – твоё доверие и желание верить.

Все эти звёздные гадания – чепуха. С умным видом несут разные глупости. И есть народы, отказавшиеся от религии, перешагнувшие через неё, как через порог, как через минувшее, прошлое, как через дикость, утвердившие в себе иные качества, такие как вера в факты и научный подход. «Религия, – утверждает Лем, – беспомощное орудие перед лицом главных проблем человечества».

Не доверяйтесь этим сладкоречивым болтунам, разновидности говорящего наркотика. Наука верит лишь фактам, а остальное – тень на плетень и цирк дю Солей.

Глава 30

Восстановление моё идёт, хотя и со скрипом. Випка тоже объявилась и поучаствовала в моём восстановлении. Она где-то достала и принесла мне чудодейственный восточный эликсир. Возможно, он и ускорил моё восстановление. Наконец, врачебный консилиум решает выпустить меня в жизнь. В ведомственном госпитале я встречаю и некоторых знакомых, а среди прочих Римкину Анастасию.

– И ты здесь? – не могу удержаться я.

– И я, – соглашается она, добавляя, – но я учу языку.

Я любуюсь ею, и первая моя мысль порождена сугубой практичностью: «Такая прелесть пропадает даром, и хорошо бы, если бы внучок обратил на неё внимание». А вторая мысль практичней: «А что если и она заражена тем же микробом мстительности? Пусть лучше остаётся подальше от нас».

Затем и мне предложили сотрудничество, но я его сходу отверг, начисто, хотя мне тут же напомнили: «А как же подписанные вами обязательства?» «Какие, – сопротивлялся я, – и где?» «А в анкете на гражданство! Там есть такая графа». На что я ответил: «Хоть режьте… Мне ненавистен тамошний режим, но говоря словами Гюго: нельзя быть героем, сражаясь против родины. Вы меня поняли?»

– Мы вас отлично поняли, мистер Мокашов, – ответил мне Кайл Херринг за всех, и от меня полностью отстали, и продолжалась обычная тягомотина, которой и стала теперь моя жизнь.

Смотрю на себя в зеркало и вижу, что превращаюсь в дельфина. Тело заметно деформировалось, обложилось подушками полноты. Я думаю, это поправимо. Но в соответствии с телом мысли и повадки – дельфиньи. От возможных проблем я, лавируя, ухожу. Меня тянет к диванной невесомости, и я редко высовываюсь в мир. Я по-прежнему с копытами прошлого, и мне скоро плыть в одиночестве по течению реки Стикс в океан вечной пустоты. По ментальности я, скорее, осьминог с его заморочками, и мой гектокотиль плывет уже рядом со мной, сам по себе.

На столе моём лежит зелёный камушек, что для меня вроде талисмана. Он для меня – память о Крыме, теперешней спорной земле, дарившей себя нам в годы нашей молодости. Он, извергнутый из недр и обкатанный волнами, казался прежде неприметным голышом, а теперь дорог, как память о сказочных местах у подножия древнего вулкана, о золоте и лазури бухт дикой красоты, об успехах первой трети жизни, как нам тогда казалось, во вполне благополучной стране, где на всё у нас тогда хватало и сил, и средств.

Здесь тоже имитируют. В любом месте выкладывают россыпью обкатанные голыши, и получается как бы принадлежность к берегу. Такие высыпали на газон и у Safeway. Среди обкатанных камней выделяется один большой и несуразный, с виду искусственный. Такими выглядят в шпионских фильмах замаскированные передатчики. Я посылаю в шутку через него сообщения: «Мол, всё в порядке, но высылайте побольше денег. Здесь очень дорого».

В почтовом ящике для меня необычное е-майл сообщение. От Отто и Хельги. Сообщение-предложение.

«Мы предлагаем вам эксклюзивный контракт на ваши будущие произведения. Мы не хотели бы раскрывать наши секреты, но ничего не поделаешь, сотрудничество требует доверия. Дело в том, что Отто сотрудничает в реадаптационном центре (реадаптация после катастроф). Они там, в том числе, исследуют и влияние музыки на восстановление. А ваша музыка из клипа «Беличье колесо» была для этих целей опробована и обнаружила небывалое действие. Эффект просто потрясающий, феноменальное воздействие. Мы предлагаем вам выгодный контракт…» и так далее, и тому подобное. Бумерангом вернулся ко мне случайный контакт на бортике мексиканского бассейна.