Надежда Нелидова - Назад в СССР Страница 5

Нет, встреча напоминала истерическую сходку: «Наших бьют!» Банальное уголовное дело раздували как межэтнический конфликт, мщение по национальному признаку.

И вот уже меняются показания свидетелей со стороны пострадавших. В первоначальных объяснениях родственники убитого ни словом ни обмолвились об оскорблениях по национальному признаку. Но кто-то услужливо подсказал – и они вдруг всплыли: «Не стесняясь в выражениях… выражающих вражду и ненависть…» Поистине, медвежья услуга.

Почти сразу после выхода телешоу (трескучих шутов-шоуменов у нас боятся) действия Медведева, превысившего пределы необходимой самообороны, были поспешно переквалифицированы в умышленное убийство и причинение вреда здоровью. Статья грозит полковнику 15-ю годами лишения свободы.

Это что, показательный урок тем, кто пытается защитить закон и отбивается от правонарушителей: сидите тихо по своим норкам и не высовывайтесь? Сегодня семье Сухарева угрожают открытым текстом. Соседи запуганы и боятся давать объективные показания.

Из материалов круглого стола.

– Наконец-то правительство обещало выделить 6,8 миллиардов рублей на программу по укрепление единства российской нации и этнокультурное развитие народов РФ. Это – новые министерства национальной политики, Дворцы дружбы, Центры толерантности…

– Продолжайте: новые миллиарды, ухнувшие в чёрную дыру. Новые армии чиновников-бездельников… Господи, снова трескотня и показуха.

– Нет, в самом деле, что происходит? Мы крутимся на задних лапках, просительно заглядываем в глаза и повиливаем хвостиком: «Смотрите, как мы умеем хранить национальные традиции. Мы хорошие. Вон сколько миллиардов выделяем на национальную дружбу». А с нами все равно не хотят дружить. Дружить хотят с сильными, богатыми. Мы же упорно наступаем на одни и те же грабли. Пляски с притопом, хлеб-соль на блюде, чувяки, мониста выдаём за укрепление межнациональных отношений.

СОБРАНИЕ ПОД ЛЕСТНИЦЕЙ.

Местному Союзу писателей в Доме дружбы выделили актовый зал для проведения годового выборного собрания. Выделили в виде милости – сразу предупредили, что к обеду попросят (соберётся диаспора).

В полдень писатели, как бедные родственники, переместились чуть ли не под лестницу, в коридорный закуток, подпирали стенки. С трудом отыскали единственный шаткий стульчик для 80-летней критикессы, автора сотен исследовательских трудов, легенды местной литературы – у неё больные ноги.

Стояла такая духота, теснота и толкотня, что немудрено было упасть в обморок. Пока подсчитывались листочки с голосами, мы с подругой вышли подышать во двор Дома дружбы.

Подъезжала диаспора в многочисленных громадных чёрных джипах – БТРах в миниатюре. Казалось, вся автостоянка от центрального рынка переместилась сюда, к Дому дружбы. Вылезали люди в чёрных долгополых кожаных плащах, шествовали, не замечая, буквально сквозь нас. Шли обговаривать и решать свои важные дела комфортно и за бюджетный счёт, за закрытыми дверями.

– Хозяева жизни, – пискнула подруга, едва успевая отскочить с дороги.

Это я к тому, отвечают ли Дома дружбы целям, с которыми задумывались? Являются ли они штабами укрепления межнациональной дружбы или…?

Из материалов круглого стола.

– Не было, и нет никакого национального вопроса! Его искусственно подогревают те, кому это выгодно. Конфликт существует не вне, а внутри наций. И у них, и у нас есть бедные и богатые, и имеется противостояние между ними. Богатые умело отводят от себя опасность, стравливают «своих» и «чужих» бедных. Сами же чудесно дружат между собой, женят своих детей… У них-то по-прежнему советский интернационал.

– Взять наш посёлок: денег не хватает. Работы нет. 70 процентов проживающих в посёлке ездит, кто на чём, на работу в город. Острым является не национальный, а социальный вопрос. Деревни, малые города брошены на произвол судьбы. Я три-четыре раза в год бываю в краеведческих экспедициях. Моя камуфляжная форма буквально омыта слезами местных жителей. «Держись, мужик», – вот и всё, что можешь сказать.

ОДНАЖДЫ В ОБРАЗЦОВОМ ПОДЪЕЗДЕ.

Она попрощалась с подружками, спрыгнула с автобуса, развозившего ночную смену по домам, и поспешила к подъезду. Сзади, как будто её поджидали, раздались шаги – метрах в десяти за спиной. Оказалось, гораздо ближе. Когда она торопливо набрала код, ей уже горячо задышали в шею и втолкнули в открытую дверь.

– Ну, чо как не родная? Не боись, всё будет нормалёк, – тяжело дыша перегаром, мужик тащил её под лестницу. Она вырвалась, застучала каблучками вверх по лестнице. «Пожар!» – крикнула отчаянно, пронзительно. И попыталась разбить сумочкой оконное стекло. Мужчина перехватил её руки, вывернул и потащил вверх – к чердаку.

Отбиваясь, изворачиваясь, она успевала нажимать на кнопки и колотить ногами во все попадающиеся на пути борьбы квартиры. Двери мёртво молчали. К какой-то пошаркали шаги – и замерли. В другой вспыхнул жёлтеньким и погас глазочек – хозяева, притаившись, наблюдали за происходящим.

Если даже сейчас звонят в полицию – она может приехать часа через два, такое бывает. Третий этаж. Четвёртый… Не зря говорят, что ночью безопасней находиться в глухом лесу, чем в густонаселённом доме. Изодранное платьишко висело на ней клочьями, не было сил бороться. Тем более мужик прижал к её боку что-то холодное (позже выяснилось: браслет часов): «Убью!»

И тут на предпоследней площадке распахнулась единственная дверь – самая бедная, не подбитая пухлой кожей, не обитая золотыми гвоздиками, не резная лакированная, не толстая сейфовая железная. На этой двери даже номера не было, и звонок чернел, сожжённый дворовыми мальчишками.

Здесь с недавних пор поселились смуглолицые приезжие. Не сказать, чтобы чистенький образцовый подъезд им шибко возрадовался. Семья многодетная – дети как стая шумливых галчат нарушали привычную тишину. Жильцам с досадливой вежливостью нередко приходилось пережидать лифт – пока поднимет и опустит огромные, битком набитые баулы, узлы и сумки «понаехавших торгашей».

На пороге распахнутой двери молча стояли хозяин квартиры и старший сын, подросток – оба из постели, в трусах. И этого оказалось достаточно, чтобы насильника как ветром сдуло – только стремительные, через три ступени, удаляющиеся прыжки – и внизу хлопнула входная дверь.

А с девушкой дома случилась двухчасовая истерика. Два часа она рыдала и в отчаянии выкрикивала одно и то же: «Никто не открыл!» «Никто не открыл!» Она имела ввиду: никто из своих не открыл. Из тех, кто с ней жил здесь много лет, вежливо здоровался, дружно выходил на субботники, организовывал весёлые дворовые праздники.

По материалам круглого стола.

– Мы с мужем-военнослужащим приехали сюда и остались здесь жить. Меня интересуют внешние проявления местной культуры: где они таятся? Музыка, танцы, костюмы, чтобы я могла видеть их каждый день. Вот в Украине праздник так праздник: на улицах пестро от людей в ярких национальных костюмах, лентах, венках, украшениях. Культура подается не как у нас стеснительно, в музеях, по чуть-чуть.

– А вот у меня нет экзотического интереса: кто во что одет, что ест, как поет, скуластый или нет, говорит с акцентом или без. Это – то же самое, что дивиться на дикаря в бусах и набедренной повязке. Главное, человеческие черты: злой или добрый, справедливый или нет, талантливый в своем деле или так себе.

Может, лучше для всех нас поскорее забыть, что наши прабабушки непохоже говорили, непохоже плясали и одевались, готовили непохожие кушанья? Поскорее срастись, перепутаться, смешаться. Слишком легко, как выяснилось, стравливать людей на «безобидной» внешней непохожести. Заставлять жить прошлым, назойливо напоминая: не смей забывать свои корни, ты не такой как все.

ПРОДАШЬ КВАРТИРУ – СОЛНЫШКОМ БУДУ НАЗЫВАТЬ.

Позвонила знакомая учительница. Она плакала: «Как жить дальше? Я боюсь, боюсь!»

Чтобы выжить на небольшую зарплату, она недорого сдаёт квартиру, оставшуюся после смерти мамы. Только что по телефону ей позвонили, на том конце молодой развязный голос с характерным акцентом:

– Э, сдаёшь квартиру? Беру, если сбавишь цену. Смотри, больше никому не обещай. Куплю её потом, если цену не заломишь. В долгу не останусь. Любить буду, солнышком своим называть…

– Мне ваша любовь не нужна – я замужем. И, к сожалению, квартира уже сдана.

После молчания – сквозь зубы, зло:

– У, суки… – и ещё дитя гор добавило слово, которое считается оскорбительным для местных жителей. Гудки в трубке.

Теперь вообразите русского паренька, который приехал, скажем, в Баку и ищет съёмное жильё. И намекает квартирной хозяйке (замужней!) на некую мужскую благодарность со своей стороны. А когда та возмущённо отказывает, грязно её обзывает. Думаю, недолго тому пареньку гулять по Баку…