Роберт Енгибарян - О, Мари! Страница 54

Мари пришла раньше времени. В кабинете находились еще несколько моих коллег, и мы активно обсуждали предстоящий футбольный матч давних соперников – команды «Арарат» и бакинского «Нефтяника». Все удивленно посмотрели на Мари. Кое-кто видел ее по телевизору и знал, что она моя девушка. Как диссонировала она с этой спартанской, казенной обстановкой, с решетками на окнах, старой, изношенной мебелью и особым запахом советского учреждения! Мари за секунду внимательно осмотрела всех по очереди и представилась:

– Я – Мари, невеста Давида.

– Мы вас знаем, видели по телевизору, но в жизни вы намного красивее, чем на экране, – вступил в разговор Грачя, известный в прокурорских кругах как блестящий оратор и вообще превосходный человек. – Да, Давид, тебе скорее надо стать как минимум прокурором города, чтобы соответствовать такой девушке.

– Думаю, после своего визита в прокуратуру она передумает выходить за меня, и все решится само собой. Пока, коллеги, вернусь через час-полтора.

– Я беру на себя функции прокурора и освобождаю тебя на сегодня, завтра, да и на всю неделю от необходимости присутствовать на работе, – засмеялся Грачя, и мы с Мари вышли из комнаты.

– Хорошие у тебя друзья, абсолютно не похожие на мрачных прокуроров. Тем не менее, Давид, это не твое место.

– Я ничем не лучше их. Знаешь, какой Грачя начитанный, какой он прекрасный оратор? А тот рыжеватый мужчина с лысиной, который пожелал мне скорее стать прокурором города, – Левон Багдасаров, талантливый следователь, бывший чемпион Закавказья по прыжкам в воду.

– Не отрицаю, возможно, все так и есть. Они хорошие, а кое-кто еще и талантливый, но я никак не хотела бы, чтобы ты стал одним из них. У тебя другой путь.

Поблизости было летнее кафе-ресторан, где меня все уже знали – каждый день мы обедали здесь с друзьями из прокуратуры, – так что обслуживали нас быстро и качественно. В то время понятия «меню» фактически не существовало. Официант говорил, какие блюда сегодня имеются, приносил закуски: сыр, лаваш, помидоры, огурцы, перец, масло, лимоны, тан, лимонад «Тархун», – не спрашивая клиента, и только после этого принимал заказ. Что бы ни заказывали прокурорские сотрудники, сумма на одного человека не поднималась выше трех рублей. Мы делали вид, что платим за еду настоящую цену, но знали, что это не совсем так. А официанты и метрдотель, который не отходил от нас, любезно благодарили за то, что мы посетили их ресторан, и говорили, что будут рады увидеть нас и завтра.

Однажды во время нашего коллективного обеда появился уполномоченный ОБХСС (отдела по борьбе с хищениями социалистической собственности), в прямую обязанность которого входила борьба с нарушениями в области торговли и бытовых услуг. Помощник прокурора увидел его, подозвал к себе: «Ты что тут делаешь? Не знаешь, что мы здесь обедаем? Выбирай другое место. Чтоб я тебя здесь больше не видел!» Обэхаэсэсник тут же исчез. Понятно, почему сотрудники ресторана так ценили наше общество…

– Почему он попросил всего пять рублей? То, что было у нас на столе, стоит раза в два дороже!

– Мари, какую зарплату получаю я, дипломированный следователь? Чистыми сто рублей. Значит, если я только на обед буду тратить три рубля – сегодня не в счет, ты со мной, – то на это уйдет вся моя зарплата, а ведь надо еще утром завтракать и вечером ужинать, не говоря уже обо всем остальном. Как быть? Может, ты скажешь? Или есть другие варианты? Завернуть с собой утром хлеб с сыром и в кабинете тайком от друзей его съесть?

– И как ты собираешься жить в дальнейшем, если мы поженимся? Ну, предположим, двести рублей получу я. Но это тоже никак не решит наши проблемы. Нужна квартира, нужна одежда. Необходимо купить машину, мебель. Появятся дети…

– Понятно. Все это я знаю, Мари, мы уже с тобой не раз говорили на эту тему. Какой-нибудь выход найдется.

– И ты предпочитаешь нечестно жить здесь? Государство тебя ставит в такие условия, что ты вынужден брать взятки. Но взятки задаром не берут. Ты освобождаешь кого-то от наказания, а он идет и продолжает совершать преступления, чтобы, в свою очередь, содержать семью и при необходимости откупаться от властей, одним из представителей которых являешься ты!

– Ты становишься социально зрелой, моя девочка! Одни твои туфли от спекулянта стоят больше, чем моя двухмесячная зарплата. Это Советский Союз. Во все времена в этой стране работник был вынужден воровать. На этой азиатской традиции крепко держится наша страна, так и живем. Возможно, завтра что-нибудь изменится, не знаю. Видишь, люди рядом довольны своей жизнью, живут, как могут, как умеют.

– И ты хочешь всю жизнь оставаться здесь, чтобы жить во лжи, отрывать кусок у слабого, бояться сильного, потому что нарушаешь закон? Не хочу, чтобы мой любимый человек оставался здесь. Вчера я так сильно поссорилась с родителями, что пришлось попроситься к вам на ночлег. Давид, эта страна не для нормальной и счастливой жизни. Может, передумаешь? Прошу тебя!

– Опять ты вернулась к этой идиотской теме! О чем ни говорим, конец один и тот же. Я не могу быть обслугой.

– Не оскорбляй моего отца, он прекрасный модельер! Но в вашей стране такие специальности не нужны, даже мода – одна, как ваша партия, и устанавливается из одного центра для всех. Какой там индивидуальный пошив! Все одинаковое, как военная форма. Поэтому отец стал портным, и, как видишь, немало людей в городе, в том числе и ты, ходят в нормальной, человеческой одежде. Портной – это художник, мастер, а не обслуга. К нему идут те, у кого есть деньги, кто согласен на условия, которые предлагает мой папа. Как они их зарабатывают – это не проблема моего отца. За свою работу он назначает определенную цену и взяток не берет. Не хотите – ваше дело, пользуйтесь услугами государственных ателье.

– Мне пока никто не предлагал взяток, чтобы приходилось задумываться – брать или не брать.

– Не сомневайся, предложат. И ты, как все, будешь брать, ведь ты сам только что сказал: к этому вынуждает вас ваше любимое, родное государство.

– Мари, да ты просто народный трибун, обличитель несправедливости в дорогущих туфлях! Но почему ты свой праведный гнев обращаешь на ближнего? Я пока чист, можно сказать, социальный девственник. Я не революционер и не праведник, живу и буду жить так же, как мое окружение. Это наша страна и наша реальность. Выживает сильнейший, процветает наглейший, и без таких комплексов, как совесть. О, Мари, о, Мари…

– Хватит петь эту глупую песню!

– А мне она очень нравится. Ее как будто специально для меня сочинили, и она в моем исполнении получает неповторимую душевность.

– Пошли, неповторимый певец.

– Спасибо. Знаешь, что талантливый человек – природная скромность не позволяет мне сказать о себе «гениальный» – талантлив во всем? Не хочешь отдать мне ключи от дома?

– Пока нет. Пойду, приведу себя в порядок: в половине девятого у меня эфир. К тому же скоро приедет Тереза и принесет кое-что из моей одежды.

– Хорошо, поступай, как тебе удобно.

Мари оставалась у нас около двух недель. Соседи и родные начали поздравлять нас с женитьбой. Это меня смешило, и я в шутку отвечал, что у нас просто идет испытательный срок. Мои родители переживали, старались избегать разговоров с соседями и родственниками. Как только Мари уходила из дома, папа и мама обращались ко мне с увещеваниями: «Ты позоришь нас, и она – вместе с тобой. Идите, регистрируйтесь по-человечески. Пригласим ближайших друзей, родственников, и все встанет на свои места».

Однако предчувствие говорило мне, что до окончательного решения вопроса еще очень далеко. Каждый день я беседовал с мадам Сильвией и мсье Азатом. Обычно начинал так: «Сообщаю последние новости из прекрасной жизни талантливой дикторши Мари Тоникян. Понимаю, вы не скучаете по ней, потому что через день видите ее лицо по телевизору. Настроение у нее хорошее, аппетит отменный, но есть она старается мало…»

Я делал вид, что не понимаю, из-за чего произошла ссора. Несколько раз просил маму поговорить с Сильвией, но ответ всегда был одним: «Они дружная семья, любят друг друга, пусть сами решат свои проблемы». Наконец однажды, когда Мари не работала, пришли Сильвия с Терезой. Никого из нас не было дома. Когда я вернулся с работы вечером, Мари уже с собранными вещами ждала меня. Я почувствовал, что в ее настроении произошла какая-то перемена, однако подавленной она не выглядела.

– Все, Давид, я собираюсь домой. Уже попросила извинения у твоих родителей за то колоссальное неудобство, которое я вам причинила.

Подошла мама:

– Ребята, еще раз спрашиваю, собираетесь ли вы жить по людским законам? Я к вам обоим обращаюсь. Не обижайся, Мари, но особенно – к тебе. Если ты пришла, то оставайся, это твой дом и мы тебя любим. Вы с Давидом уже взрослые, самостоятельные или почти самостоятельные люди. Как же вы относитесь к своей жизни, к мнению окружающих? Сегодня здесь, завтра там. Не пора ли взрослеть? Или на все это вам наплевать?