Наталья Горская - Корова (сборник) Страница 56

– Да протиснетесь же внутрь вагона хотя бы на полкорпуса!

– Ага, щас! Только выдохну.

– Я полкорпуса уже протиснул, а остальное пусть тут постоит.

– А у вас в деревне много пьют?

– Ой, много!

– А почему пьют, как Вы считаете?

– Так скучно же!

– А почему скучно, кто в этом виноват?

– Не знаю… Начальство, наверно, виновато.

– Начальство?

– Ну да. Все беды от начальства. Да ещё и враги нас спаивают.

– Какие?

– Враги земли Русской.

– А что может сделать начальство, чтобы было не скучно, как вы думаете?

– А чёрт его знает… Зарплату пусть повысят, что ли.

– И пить сразу бросят?

– Не зна-аю, вообще-то, вряд ли… Ха-ха-ха, тогда ещё больше пить станут!

– Но почему?

– Так денег-то будет больше, поэтому и водки можно будет купить больше!

– Ты глянь какая овца опять в нашу сторону ресницами хлопает!

– А ты ей в ответ ушами похлопай.

– Я тут к одной тёлке пристал в тамбуре – гладкая такая тёлка, грех мимо пройти. Прижал её к стенке, а она как воткнёт мне в ляжку шило! Что за дикие бабы пошли, совсем мужиков не уважают. Я ей кричу, что ж ты творишь, лучше бы мне спасибо сказала, что я тебя оценил по достоинству, а она ка-а-ак заедет мне ногой в челюсть. Вот что за бабы пошли?

– Время сейчас такое: мужики как бабы, бабы как мужики, работаешь честно – нищий, обманываешь всех – богатый. Такие вот нынче времена. Всё перепуталось местами.

– Вот в газете написано, что европейские пенсионеры в большинстве своём остаток жизни посвящают путешествиям, а мне не наскрести денег даже на билет, чтобы доехать до своего огорода.

– Да, нам даже на достойное нищенствование денег не хватает, товарищи герои соцтруда.

– А вот ещё написано, что четверть наших граждан считают день выхода на пенсию началом конца жизни, в то время как семьдесят четыре процента людей в капстранах считают выход на пенсию возможностью открыть новую страницу своей жизни.

– Никогда на лица наших людей не смотрю. Неприятные у них лица: злобные и стервозные.

– Думаешь, у тебя лучше?

– А мне плевать! Вот так поездишь в нашем транспорте, посмотришь на эти потные и невыразительные рожи, так поневоле сделаешься филантропом.

– Не филантропом, а мизантропом.

– Чё-о?!

– Я говорю, что надо в данном контексте говорить «мизантропом», а не «филантропом».

– Ненавижу людей, а вот умников вроде тебя – больше всех!

– Неужели Вы в самом деле думаете, что человек – венец природы? Да в природе не найти более несуразного и негармоничного существа, чем этот самый человек! Это такая… скотина. Невольно вывернешь на упоминание животного мира, когда хочешь описать человека. Вот мы все в этом: перекладываем свои пакости на бессловесных братьев меньших, на кого угодно, лишь бы не на себя. Мы знаем, что вернее и благороднее собаки нет никого, а ругаем друг друга собаками, псами – разве это правильно? В Америке запретили слово «негр», а я бы запретил в качестве ругательств использовать названия животных. Детёныш обезьяны вырастает только в обезьяну, поросёнок – в свинью, ослёнок – в осла, козлёнок – в козла, а человеческий детёныш может вырасти в любого из выше перечисленных.

– Ха-ха! А кто ж тогда венец природы? Корова, что ли?

– А хоть бы и корова. Разумное, гармоничное и очень полезное существо. Почти половину продуктов питания мы имеем благодаря корове, из коровьей шкуры делают кожаные изделия: сапоги, куртки, пальто, плащи. Это мы ругаемся чуть что: корова да лошадь. А в то же время у некоторых народов корове посвящены целые культы. Корова пришла одной из первых к Будде. Годом коровы начался великий и ужасный двадцатый век.

– Вы подумайте!

– Да-да. Или захочет человек цветов купить, разве он задумается, сколько навозу надо положить в землю, чтобы эти цветы выросли такими прекрасными? Вот как полезна корова. А от человека что остаётся? Всё заплёвано да загажено. Вон на стенке неприличное слово намалёвано. Разве ж корова стала бы так марать стены в вагоне?

– Вы меня почти убедили, но есть одно «но». Всё оттого, что человек обладает характером. Животные потому так симпатичны человеку, что у них нет характера.

– С чего Вы взяли, что характер – это непременно подлость или гадость какая-нибудь? Почему у нас про человека, который орёт на всех матом и раздаёт тумаки направо и налево, чуть ли не восхищённо говорят: «О-о, да этот человек с характером». А в адрес того, кто не может пнуть другого и послать куда подальше, отзываются: «Бесхарактерная тряпка». Почему именно так надо понимать характер, когда вся дикость напоказ выставляется?

– Папа, а где граница между Востоком и Западом?

– На нулевом меридиане в Гринвиче.

– А между Севером и Югом?

– Если говорить о нашей планете в целом, то на экваторе, а так – сложно сказать. «Я не знаю, где граница между Севером и Югом, я не знаю, где граница меж товарищем и другом…»

Здесь можно увидеть бессчётное количество разных ситуаций, в которые невольно вникаешь, из которых сами собой слагаются рассказы, рождаются их продолжения и размышления. Интересно влезть под кожу говорящего и продолжить повествование от его же лица. Сразу живо представляешь себе этого несчастного геолога, который ищет в тайге сапфиры, видишь до мельчайших черт лица неотёсанную студентку, которая собирается учить детей русскому языку и литературе, представляешь себе, как может выглядеть бабушка, возвращающаяся из города с «жопинга». Слышишь споры, дискуссии, даже целые исторические заседания.

Но мы уже поехали. Мимо окон поплыли заборы промышленных предприятий и депо. На заборах там и сям замелькали надписи, среди которых чаще всего встречаются слова «жопа», «говно», «х…» и «п…», обозначая важнейшие понятия жизни для авторов писанины. Также много свастики.

– Вот, внучеки тех, кто в Блокаду умирал, теперь развлекаются, – говорит какой-то пожилой человек в адрес фашистских крестов.

– Сунули бы их в Гестапо да переломали бы там руки-ноги, как молодогвардейцев ломали, – предложил другой. – Они тогда поняли, что такое фашизм.

– Как же так можно с детишечками-то! – ужасается бабка дребезжащим голосом. – Это они играют просто. Подумаешь, ребёнок написал что-то на заборе.

– Сегодня на заборе, а завтра на твоей спине он свастику выжжет. Ум за разум уже заходит у «детишечек»-то. Их деды умирали с голоду, ходили в атаку, а внучки Третьему Рейху поклоняются.

– Так им никто не читал про молодогвардейцев.

– Сами пусть читают. Вон, все заборы исписаны! На все буквы алфавита маты знают, так что читать умеют.

– Они нынче кроме Гарри Поттера и не знают ничего.

– Пусть тогда и катятся на Родину этого Гарри жить! Хотя там рисование свастики запрещено. Это у нас теперь всё разрешено, всё позволено.

У последней станции в черте Петербурга на ограждении заброшенной ещё с прошлого века стройке горит алыми буквами такой лозунг: «Нет белому и чёрному расизму!». Призыв настолько странный в деревне, где, должно быть, от жителей три бабки и один дед ста лет остались. Кто тут из них белый, кто чёрный, что какой-то мечтатель решил дать заслон расизму? И не просто расизму, а даже белому!

– Чёрные скоро всё захватют, – реагирует кто-то. – Ужо белый расизм над нами навис, ты только подумай!

– Это не тот расизм, о котором вы говорите. Это не про наших родных таджиков и узбеков, а про негров. А кто у нас негры-то? Мы негры и есть. Я начальнику своему говорю: у нас рабочий день закончился, и мы, как все люди, домой поедем. А он усмехается: то люди, а вы – негры… И чего у нас столько заборов? Ни домов не видно, ни дворцов – одни заборы кругом. От кого и что загораживают? Развезут грязь под видом стройки на три квартала, забором всё обмотают, чтоб чего ценного не вынесли, хотя всё ценное давно вывезено с главного входа. Было бы поменьше заборов, меньше писали бы на них всякой глупости. Тут: нет расизму. Там: опять свастика. Сям: «Колька – дурак». Чёрт-те что!

Поезд ныряет в царство дымящихся торфяных болот, и заборы со словами на буквы «жэ» и «ха» заслоняет плотная и подвижная пелена едкой гари. За окнами в промежутках дыма мелькает выжженная чёрная трава. Ветер гонит по ней пламя ломаной линией. Эта странная, какая-то болезненно-суеверная наша отечественная традиция жечь прошлогоднюю траву каждой весной с маразматической верой, что сие есть полезно для земли и новой травы. Словно кто-то из людей побывал на месте травы и поэтому берёт на себя право судить о полезности и нужности того или сего для неё. Весенние палы порой приводят к таким затяжным пожарам на болотах, что они продолжаются до самой осени, и только первые сильные заморозки, а то и сам снег пресекают их.