Ольга Покровская - Булочник и Весна Страница 89

У тузинского забора я позвал хозяев. Они не откликнулись. С берёзы подуло кладбищенским листопадом. Я попробовал разогнать тоску весёлым воспоминанием: вот под этим самым забором в августе валялся, наклюкавшись французского вина, влюблённый Петя. Всюду жизнь – чего я боюсь?

Тут, на спасение мне, с дальнего конца участка пришла Ирина в резиновых сапожках и с граблями. Её сопровождала свита: серая Васька и страдающий шумной одышкой пёс.

– Здрасьте, Ирин! Как вы тут? Какие новости?

– Никаких, – проговорила она и кинула на меня быстрый, с укором, взгляд – как если бы это я был виноват в том, что её жизнь не переменилась. – Вы явились наконец. Вот и новость! – и, преодолев дурное расположение духа, улыбнулась.

– И что, больше ничего?

– Абсолютно! – подтвердила она, прислоняя грабли к штакетнику, и вдруг спохватилась: – А, нет, постойте! У Коли лавочка сгорела!

Мы прошлись по вязкой дороге к забору моего соседа. Лавки и правда не было. Среди палой листвы зиял дырой в небытие мокрый иссиня-чёрный пепел. Цвет его и горьковатый дух потянул меня в свою воронку – я склонился и зачерпнул черноту в горсть.

– Мы решили, это какой-нибудь пьяный дурак со стройки ночью курил и спалил, – сказала Ирина.

Я вышел на дорогу, держа на отлёте стылую, в мокром пепле ладонь. Не спеша мы дошли до края деревни, где начинался глинистый спуск. Прямо перед нами купол аквапарка, как огромный рубин, блестел заходящим солнцем.

– Видели, какую Илюше в часовне стеночку приготовили? Скоро можно приступать! – сказала Ирина, желая меня отвлечь. – Сходите поглядите. Я прямо ахнула, так мне хорошо показалось! Удивительно, такая развалина – а один кусочек как новенький. Всё по правилам – внутри выложили стеночку, какую-то там арматуру на соломе, шпатлёвку, всё! Илюша чуть не плакал – не понимаю, говорит, как так может быть? И это ещё не всё! Ему со стройки на неделю Серго отписали в помощь. И Петя приезжал со своим начальником, я их издали видела. Дня три назад… – Тут Ирина задумалась, считая в уме, и со смешной серьёзностью подтвердила: – Да, три! Костя, а можно к вам маленькую просьбу? – шепнула она и доверительно коснулась моей руки.

– Валяйте, – кивнул я.

– Петя-то ведь на меня обиделся! – проговорила она, горестно сдвинув брови. – Из-за того, что я не принимаю решения. А разве я виновата? Разве я могу сама, одна, решить за Мишу, за Николая? Вы, пожалуйста, скажите ему, чтобы он меня понимал! Скажете?

Я не знал, куда мне провалиться. Господи, избавь меня от женских исповедей! От подозрений, жалоб, гаданий и особенно – просьб!

– Ирин, не подряжайте меня на такие дела. Мне бы что-нибудь прямолинейное. Дрова наколоть… это я могу.

По вязкой глине, которой в последнее время начал бояться, я вошёл на участок и уставился на никчёмную, безвыходно пустую громаду терема. Всеми брусинами она налегла мне на сердце. Ну что, всё стоим?

Свет над новым крыльцом резал душу. Я поднял с земли брусок и швырнул в лампочку. С тихим звоном она рассыпалась. Если бы так запросто можно было уничтожить всю постройку, я бы сделал это сей же час.

На звон из дома выбежал Илья с чумазой, но вполне просветлённой физиономией. Штормовка его вся была залита побелкой.

– Вернулся? – воскликнул он, не обратив никакого внимания на осколки, и полетел мне навстречу. – А я вот только из часовни. Вижу – машина твоя, а тебя нет!

Я сказал, что был у Ирины.

– Хочешь, лавочку вынесу, посидим? – предложил он. – Я тут лавочку сколотил. Только её надо вкопать, – и, не дожидаясь ответа, помчался в дом.

Через минуту Илья и правда приволок лавку. Гладкую и весёлую, с закруглёнными концами, напоминающую чем-то лодку или ладью. За калиткой прислонил к забору и слегка вдавил в землю.

– Завтра вкопаем. Только я вообще-то её для Коли. У Коли-то лавка сгорела! Да ты садись! – И он ещё раз ладонью надавил на доску. – Я к моим заезжал на денёк. Тебе от Оли и от мамы, от всех привет. Чтобы всё у тебя было хорошо. За маму всё переживаю – никак мы не решим, что делать… – беспорядочно докладывал Илья.

– Ну а почему тянете? Ведь в мае уже собирались!

– Костя, там операция нужна. Говорят, во время неё сердце останавливают… Ты подумай, страшно ведь это! – И он с отчаянием посмотрел мне в глаза.

Я качнул головой и отвернулся.

– А в котельной я там закончил, – помолчав, проговорил он. – Кладовку осталось обшить – и всё. Не хочешь посмотреть?

– Не хочу, – сказал я честно.

Он растерянно умолк.

– Лучше скажи, как там в часовне у тебя? – переменил я тему.

– В часовне? – Илья поглядел на меня с грустью. – А что в часовне? Стену подготовили, известь, краски. Серго прислали в помощь. Даже не знаю, как благодарить, кого? Петю? Пажкова? Правда весной, говорят, на слом, – он вздохнул тихонько и вдруг спросил: – Костя, а ты Лёню помнишь? Мне Серго сказал, его под суд отдают! Он с начальством стройки поругался – какие-то нарушения там откопал. Ну и сразу оказалось, что он налоги по газете не заплатил и ещё там что-то. На него уже целый список. Понимаешь – не на них на всех, а на Лёню!

Несколько секунд я молчал, а потом меня прорвало.

– Потому что не надо быть идиотом! Камикадзе хренов! Соображать надо, с кем связываешься!

– А давай, может, съездим, вот хоть к Петиному Михал Глебычу, поговорим? Ведь дал же он мне в часовне поработать! Может, прислушается? – рассудил Илья.

– В какой часовне он дал тебе поработать? – сказал я злобно. – В развалинах под снос? Да он измывается и над Петькой, и над тобой! Он ржёт над вами как над особо забавными недоумками! Чтобы потом бульдозером твою фресочку!

Илья взглянул на меня укоризненно и ничего не ответил. Он словно выжидал, когда под пеной моего гнева обнаружится толковая мысль.

Я утих понемногу. Илья, ну что с тобой делать?! Я ведь не генерал ФСБ, чтобы отмазывать всяких Лёнь!

– А может, Пете позвоним? – робко сказал Илья. – Он же близко к Пажкову.

– На! – сказал я, резким жестом протянув телефон Илье. – Звони!

Он смутился.

Мне не хотелось нагружать Петю просьбами о спасении местечковых правдоискателей. Но и не сказать, раз уж так складывалось, было нехорошо.

Я ещё раз покосился на Илью и, вздохнув тяжелёхонько, вызвал Петин номер.

Он был в офисе – я понял это по тону, каким он ответил, и, не вдаваясь в сантименты, сразу перешёл к делу.

– Петь, будь другом, узнай у Пажкова, на кой чёрт ему дался Лёня! – сказал я. Должно быть, мой будничный голос – такой, будто Пете было раз плюнуть выполнить мою просьбу, польстил ему.

Прояснив после некоторых уточнений суть вопроса, Петя обещал навести справки и собрался уже закруглить беседу – у него были дела. Как вдруг спохватился:

– Стой! Поздравлять-то тебя завтра где? Если будешь у родителей – я заеду. А в деревню – даже не знаю, выберусь ли. Разве только ночью!

– Не поздравляй вообще, – сказал я. – Не хочу ничего праздновать.

– Ну и сиди! – обиделся Петя. – Давай. Созвонимся.

– Погоди, Петь, ещё секунда, – сказал я, вспомнив об Иринином поручении. – Тебе велено передать, чтобы ты понимал. То есть чтобы проявил понимание. Ясно?

Он помолчал и совсем иным, тихим и свежим голосом проговорил:

– Да. Я постараюсь.

Пока мы разговаривали, клюквенная мармеладина солнца истаяла на глазах и, растёкшись сладчайшей прослойкой, впиталась в тучи. Теперь я знал, что завтра на день рождения мне подарят ветер. Может быть, даже и ураган.

– Костя, ты прости, но я вот хотел уточнить: что праздновать? – тем временем взялся пытать меня Илья. – У тебя день рождения? Да?

Я велел ему отстать, но он не слушал.

– Что ж ты раньше не сказал? Я бы тебе что-нибудь придумал в подарок, а теперь не знаю, как успею!

Он вскочил, сделал несколько хаотичных шагов и, сев на корточки перед лавкой, с прищуром на меня посмотрел. Думаю, ему хотелось угадать, в чём я нуждаюсь и какому подарку обрадуюсь. Как-то холодно мне стало и сразу жарко – как будто только один Илья и мог раздобыть для меня фляжку с «мёртвой водой».

– Илюша, подари мне дух истины, – сказал я. – У тебя ведь есть!

– А тебе зачем? – с самой искренней заботой спросил Илья. – У тебя какой-то конкретный вопрос?

Я задержал дыхание, приминая всполох отчаяния. Нет, он всё же юродивый! – и сказал:

– Да, вполне конкретный. Где мне взять мёртвую воду, чтобы залить к чертям то, что уже никому не нужно.

Илья встал и с мягкой укоризной поглядел на меня:

– Это кого ж залить? Лизку твою?

Его слова нарушили хрупкое равновесие, я почувствовал страх. Он ударил чисто физически – в грудь и живот. Я достал сигареты и поскорее закурил. Не знаю, чего именно я боялся: повторения аллергии? Провала в безумие? Но всем телом и душой понимал нешуточность угрозы.