Карпов Васильевич - Маршальский жезл Страница 10

Куцан, человек практичный, дал однажды такой совет:

– Ты выписывай свои узбекские газеты. В них о тех же политических событиях пишут. Будешь всегда в курсе дела и ответишь на вопросы начальства.

– Нет, мне такой шалтай-болтай не надо. Хороший отметка для жизни чего дает? Ничего. Я должен хорошо учиться русский язык. Здесь кругом русский ребаты. Гиде еще такой помощь будит? Нигиде! Узбекский газета и так читаю, учи меня русские читать!

И все свободное время он читает газеты и журналы, постоянно пристает к нам:

– Скажи, друг, это слово чего говорит?

Вчера вечером сидел в ленинской комнате. Тихо сидел, что-то читал. Потом вдруг с возмущением трахнул книгой о стол:

– Черт возьми! Неужели другой слова нельзя придумать: запор - на дверь, запор - когда живот болит, запор - стенка, запор - куда молиться ходили!

Сержант Волынец смеется, успокаивает:

– Это тебе кажется, Умаров. Ты звуки не различаешь. Стена не запор, а забор, молиться ходили в собор, а не в запор.

– Э, друг, надо было думать, что другие будут ваш язык изучать. Зачем такая запутанница?

– Не запутанница - путаница.

– Нет, вчера ты сам говорил: Карим запутался.

– Правильно, говорил, когда ты запутался.

Умаров разводит руками, закатывает глаза:

– Вай, вай, что за язык: вчера запутался - значило одно, сегодня - другое!

Роста Карим чуть выше среднего, стройный, форму носит с шиком, любит ее. Глаза у него черные, горячие, волосы тоже черные, жесткие. К природной смуглости его добавилось изрядно загара, поэтому он шоколадного цвета, когда улыбается, просто глаза режет от яркости его ровных крупных зубов. Улыбается он часто - характер у него покладистый. А если разозлит кто-нибудь, вспыхивает быстро и бурно, делается просто неукротимым. В такие минуты лучше к нему не подходи: врежет чем попало. Но отходит так же быстро, как и загорается. Да еще и посмеется вместе с тем, кого обидел в горячке:

– Здорово я тебе давал? Ну ничего, друг, не обижайся. Карим знаешь какой? Сейчас ругался, сейчас опять друг. Не обижайся. - И одарит такой ослепительной улыбкой, что на сердце сразу делается легко.

…На крутой лестнице военной субординации лейтенант Жигалов самый близкий к нам офицер. Внешность у него спортивная: плечистый, крепкие ноги, сильные руки и вообще очень прочный, литой, гибкий в талии. У него кудрявые, каштанового цвета, волосы, не мелкие парикмахерские завитушки, а крупные природные волны. Лицо у Жигалова мужественное, глаза строгие, брови в палец толщиной, на подбородке глубокая ямка. Он не просто красив, а очень красив. Однажды я слышал, как продавщица в книжном киоске, вздохнув, сказала:

– Ох, мучитель окаянный, сколько девок, поди, по нем сердцем маются!

Не знаю, действительно ли маялись девушки; я никогда не видел его с женщиной, и мне кажется, кроме службы, этого человека ничто не занимает. Не пользуется он своей красотой, не видит ее, не понимает.

Да и мы редко любуемся его внешностью. Не до этого. На строевой, на тактике, в спортивном городке, в городке противоатомной защиты Жигалов нам дыхнуть не дает. Он добивается, чтобы команда, прием, норматив были выполнены четко и точно, как на картинке. В этом весь Жигалов. Иногда еле на ногах стоишь, готов заорать ему в красивую физиономию: «Ну сколько можно! Мы же люди, а не машины!» Но не крикнешь. Он все равно своего добьется. Спокойно и неотступно будет командовать, пока прием выполнят все одновременно и правильно. Он не упивается своей властью, не вредничает, просто иного он не может допустить. Сделай все правильно, как полагается, и он будет доволен. От такой требовательности Жигалова Вадим чуть не плачет. Зовет лейтенанта «живоглотом». Дыхнилкин боится. Степан от лейтенанта в восторге - вот это человек! Сержанты просто молятся на взводного. Наш Волынец подражает ему вплоть до походки.

Говорят, солдаты любят своих командиров. Может быть, и так. Я этого сказать не могу. Уж очень наш Жигалов твердый, будто из брони.

Несколько месяцев прошло, а прежняя, гражданская жизнь кажется очень далекой. Дом, папа, мама, уютная квартира, моя комната, книги - все это как приятный кинофильм, который когда-то видел, и остались от него лишь сладкие воспоминания.

С домом связывают меня только письма и сны. Странно, когда жил с родителями, снились мне дальние страны, какие-то страшные приключения. А теперь вот за тысячи километров в степи, где когда-то ходил Александр Македонский, снится дом.

Письма мне пишет мама. Все они начинаются одинаково: «Дорогой Витенька». Мама рассказывает о новостях в нашем доме, о погоде, о знакомых. А я за каждым ее словом слышу: «Сыночек, не трудно ли тебе, не обижают ли?» Мама исписывает четыре тетрадные страницы и этим как бы просит: пиши и ты побольше, мне хочется знать о тебе все.

Папа не прислал мне еще ни одного письма, даже приписки в мамином не сделал. Но я отлично знаю: он думает обо мне и переживает не меньше мамы.

Папа вообще никому не пишет письма. Знакомым и даже папиным друзьям пишет всегда мама. И всем двойной лист, вырванный из тетради. «Не представляю, о чем ты так длинно пишешь?» - шутливо поражается отец. «Молчи уж, если бы не я, мы всех друзей растеряли бы». Мама говорит правду, но в то же время преувеличивает: главный объект дружбы в нашей семье все же папа, его все любят и уважают. И знают: в нашей семье такой порядок - письма пишет мама, и никто на папу не обижается.

Я представляю вечер в нашей квартире: книжный шкаф, ковер на паркетном полу, мама сидит за моим письменным столом. Да, именно за моим, я уверен: после моего отъезда она садится только к моему столу. Папа расположился на тахте, в руке книга. Книга у него лишь для виду, а мыслями он весь с мамой в письме, которое она мне пишет.

В каждом письме, будто мимоходом, вскользь, мама сообщает об Оле. Читаю эти строки с интересом, но сам Оле не пишу. Смотрю на свои кирзовые сапоги, на стриженую голову, и что-то удерживает меня: «Разве ты ей пара сейчас?»

Вадим Соболевский тоже часто получает письма. Но на его лице больше радости, когда приходят извещения на посылку или денежный перевод.

Степа освобожден от волнений и ожиданий, испытываемых нами, - ему никто не пишет. Мне неловко перед ним. Странно, неужели у него не было друга или девушки? Жаль Степана. Некоторые солдаты читают письма друзьям. Тайну доверяют самому близкому, самому надежному другу. Мне тоже иногда хочется прочесть Степе свои письма, но боюсь сделать ему больно.

Несколько дней не записывал в блокнот ни одного слова. Пустота какая-то в голове. Сомнения охватили. Что ж, так и буду я писать день за днем? Кому это интересно? Не знаю, о чем писать дальше! Вот опишу один день солдатской жизни и поставлю точку.

Шесть утра: «Подъем!» Быстро вскакиваем, оставляем постели раскрытыми, чтоб проветрились, пока мы находимся на физической зарядке. Полежать, потянуться нельзя. Сержанты уже стоят умытые, свеженькие, готовые каждую секунду подсказать, подправить, подогнать. Сержанты встали за пятнадцать минут до общего подъема и без суеты и толкотни помылись в тех умывальниках, куда потом устремляется вся рота после зарядки.

В трусах и сапогах мчимся по коридору, а со двора уже доносится строгий голос дежурного: «Выходи строиться на зарядку!» За двадцать пять минут старшина или один из замкомвзводов так разомнут и разогреют тело, такой зададут темп, что весь день бегом бегать хочется!

Заправить постель, умыться, почиститься, подготовиться к утреннему осмотру - на это отведено несколько минут. Причем, если где-то опоздал на минуту, потянется цепочка опозданий, в конце которой маячит восклицательным знаком наряд вне очереди. Допустим, при умывании замешкался, значит, не успеешь хорошо заправить постель или недочистишь сапоги - на это отведены тоже считанные секунды. Вот и начнутся вопросики сержанта: «Почему все успели, а вы нет?»

На утреннем осмотре сержанты строже любой мамы оглядывают солдата. Меня мать, отправляя в школу, повернет, бывало, туда-сюда, поправит челку и: «Беги, Витя!» В армии не так. Сержант осмотрит и волосы, и уши, и под ногтями, и белье нижнее, и портянки, и каждую пуговичку, и обувь, и платок носовой, и подворотничок. Только убедившись, что все в порядке, поведет тебя на занятия. А что не так, заставит исправить. И опять вопросиков задаст целую кучу: «Почему подворотничок несвежий?», «Почему пуговицы не ярко блестят?», «Почему в карманах ненужное барахло носите?».

И за завтраком не то, что дома: не поболтаешь за столом, не расскажешь сон, не развернешь свежую газету. На завтрак отведено пятнадцать минут: «Становись!», «Шагом марш!», «Запевай!», «В столовую справа по одному марш!», «Садись!», «Встать!», «Становись!», «Запевай!», «Приготовиться к построению на занятия!».

Перед занятиями все идут к радиоприемникам и репродукторам. Не по желанию - хочешь не хочешь, а в обязательном порядке. Каждый солдат должен послушать новости, узнать, что происходит в стране, в мире. Слушай и понимай, как важна и необходима сейчас твоя служба.