Гусейн Аббасзаде - Просьба Страница 12

— Значит, старой меня представить не можете?

— Не могу. Сейчас вам о старости и загадывать не надо. А вот будь я на вашем месте, послушался бы тетю Гури…

— Советуете подать документы в мединститут? Даже если я исполню желание мамы и получу диплом, мне придется искать себе другую работу. У меня не хватит выдержки и терпения на больных, ведь каждый будет на что-то жаловаться, чего-то просить, и так — один за другим, изо дня в день, в сущности, одно и то же. А с детьми, мне кажется, я никогда не устану.

— А я вот вспомнил ту ночь… вспомнил и подумал, что вы наверняка станете медиком.

— Ну, оказать первую помощь пострадавшему, перевязать рану каждый должен уметь…

— Уметь — не главное. Главное — хотеть.

Афет поймала на лету лист чинары; похожий на раскрытую ладонь, он хотя и пожелтел, но еще не ссохся, не увял и был очень красив. Взяв его за черешок, Афет помахивала им как веером.

— В ту ночь мама очень расстроилась… Она сердечная женщина. Все время говорила о вас. Бедному всегда, говорит, ветер навстречу. Ни за что ни про что парень пострадал. Хотел защитить старика. И вот пожалуйста… Одним словом, моей маме такие, как вы, нравятся… Он, говорит, не такой, как эти проходимцы у нас в тупике; спасибо матери, что воспитала такого сына. — Говоря, Афет взглядывала на Бахмана, чтобы узнать, какое впечатление производят на него ее слова. — Я не раз слышала, что и Гюляндам-нене вас хвалит…

Бахман смутился. Может быть, для того чтобы выйти из положения, он осторожно взял Афет за руку и понюхал желтый лист чинары, как цветок.

— Лист чинары не имеет запаха, — сказала Афет. — Вот у нас есть герань, она хорошо пахнет.

— Я знаю, что лист чинары не пахнет, а почему-то захотелось понюхать, ответил Бахман, а сам подумал: «Что я делаю и что говорю?» — У нас в районе много чинар. Одна растет прямо перед нашей дверью. Бабушка говорила, что ее посадил еще мой прадед…

— О-о…

— У нас растут такие чинары, возраста которых никто не знает. Посажены, может быть, двести, триста лет тому назад…

— В семнадцатом веке?! Я таких чинар не видала…

— Увидеть их — не проблема. Вот доживем до каникул и, если желаете, поедем к нам в район, много любопытного увидите, и чинары тоже.

— Это очень далеко?

— И поездом, и автобусом можно за один день обернуться туда и обратно. А если решитесь поехать, в тот же день возвращаться не придется, у нас гостей любят…

Лист чинары, которым беззаботно помахивала Афет, выскользнул из ее пальцев и упал на дорогу, по которой мчались машины. Бахман хотел было поднять его, но Афет сказала: «Не надо».

Они шли вверх по улице Видади.

Афет оказалась не такой простой, как можно было подумать сначала, но и хитрости в ней, кажется, тоже не было; во всяком случае, будь она себе на уме, как другие, ни за что не сказала бы, что Бахман понравился матери, что мать о нем говорит и с похвалой о нем отзывается, — ведь, как это часто бывает, имея взрослых дочерей, матери смотрят на парней с прицелом. Афет не такая, это чистосердечная девушка. Как хорошо было бы, если она пошла бы учиться в мединститут! Пусть не па одном курсе… С ней стоит дружить!

Бахман впервые в жизни шел с девушкой по улице вот так, запросто беседуя. В районе так не пройдешь. Там сразу возникнет переполох, поползут догадки и сплетни: дочь такого-то гуляет с сыном такого-то… Слух распространяется с быстротой молнии, и молодых людей опозорят в два счета, поэтому парни и особенно девушки ведут себя осторожно. Город, да еще такой, как Баку, где больше полутора миллионов жителей, — совсем иное дело. Тут люди друг друга не знают, знакомые могут только случайно встретиться, и кому какое дело, чья дочь с чьим сыном идут по улице? Никто даже искоса не взглянет. Как говорится, в Баку ты как капля в море. И тут из пустячного дела или поступка события не делают… Одним словом, в городе человек чувствует себя свободнее, и это нравилось Бахману. Он жалел сейчас только о том, что всякой дороге бывает конец, — вон уж показался дом, в котором живут Гюляндам, Гури, Гани-киши и другие. На пустыре перед домом, на месте разрушенных плоскокрыших домишек, соорудили овощную палатку. Сбоку от помещения кучами были навалены баклажаны, лук и арбузы, а с другой стороны громоздились уложенные друг на друга ящики с виноградом и помидорами. Перед лотком в очереди стояло множество людей. Очередь не двигалась, потому что молодой продавец в грязном халате выслушивал нотацию капитана Тахмазова:

— Тебе выделили тут уголок палатку поставить, а ты что делаешь? Не сказали ведь: займи всю эту территорию, нет? А ты весь квартал мусором засыпал, настоящий базар устроил. Ну, что молчишь?

А что говорить? Луковой шелухой были засыпаны и тротуар, и проезжая часть, и скверик.

— Что это такое, тебя спрашиваю? — наседал Тахмазов, и продавец обрел наконец дар речи:

— Ай товарищ участковый, что мне, бедному, делать, ветер же! Утром из своего кармана дворнику рубчик дал, чтобы он подмел вокруг, а шелуха опять разлетелась!

— Ну, допустим, шелуха, а на это что ты скажешь? Тут тоже ветер виноват? Капитан указал на огромные бочки, до краев наполненные гнилыми помидорами и арбузами. Скисший от жары сок сочился сквозь клепку, разливался по асфальту. В этой антисанитарии тоже ветер виноват? Тут люди ходят, женщины, дети, старики, любой может поскользнуться, упасть, сломают себе руки-ноги, ты об этом думаешь?

— Ай начальник, зачем так говоришь? Разве я не понимаю? Клянусь, только вчера вечером ребята вокруг вымыли. Бочки старые, новых не дают, здесь чистишь или убираешь — с другого боку течет…

— А почему ты эти отходы не увозишь, не убираешь, а?

— Какие же это отходы, это же деньги, товарищ капитан! Я это гнилье увезу на свалку, а кто мне поверит, что помидоры эти и арбузы испортились? Пока они тут, их спишут, уберу — мне придется платить за эти отходы как за товар! Вот завтра-послезавтра придут из нашего управления, акт составят, тогда все это можно выкинуть.

— Ладно, — уступил капитан, — делай как хочешь, а чтобы порядок был! Иначе добьюсь, чтобы палатку эту закрыли, а тебя самого оштрафую за нарушение санитарных норм, слышишь?

— Почему не слышу, товарищ начальник? Палатка не моя, лоток не мой, не отцовский, а государственный, — где скажут, там и поставлю. Скажут — выкинем, пусть выкидывают. А что касается чистоты, то я ее всегда соблюдал и буду соблюдать.

Капитан Тахмазов грозил продавцу пальцем, а продавец оправдывался и при этом не смотрел в лицо участковому, стоял с опущенной головой, словно капитан Тахмазов лежал перед ним на спине и он, наклонившись, доказывал ему, что ни в чем не виноват. А люди, стоявшие в очереди, нервничали, ворчали: участковый отрывает продавца от работы, время идет, а они стоят тут под солнцем. Что толку спрашивать порядок с одного? Если бы капитана черт не принес, продавец уже отпустил бы трех-четырех человек.

Жена дядюшки Аждара-инвалида Хырдаханум тоже стояла в очереди. Увидев Бахмана с Афет, она тотчас, оскалив зубы, прямо-таки впилась в них глазами, в то время как Бахман и Афет ее не видели. Бахман совсем забыл, что ходит с наклейкой над бровью, и, только увидев у палатки капитана Тахмазова, вспомнил про это, а вспомнив, подумал и о том, что сделал участковый уполномоченный с тем актом, который составил. Может, уже посадил недостойного сына Гани-киши? Хорошо, если бы Алигулу схватили за ворот, старик хоть на какое-то время освободится от его лап.

Между тем участковый Тахмазов собрался наконец уходить и, уходя, сказал продавцу:

— Запомни, в последний раз предупреждаю!

Решительность капитана Тахмазова, его непримиримость ко всякого рода нарушениям порядка поправилась Бахману, да и не только ему; в очереди одобрительно зашумели: прав капитан, еще немало людей, с которыми надо говорить именно так, а не иначе.

Продавец, ворча, прошел за прилавок. Наполнив луком совок, пальца на два наполненный грязью, он вытряхнул лук в глубокую посудину и, не дав стрелке весов успокоиться, высыпал его в сумку покупательнице. Было ясно, что он недовесил, но спорить с ним никто не стал — лук был хороший, хотя и с мусором, и намного дешевле, чем на базаре, так что и при недовесе выгоднее было купить его тут, в палатке… Подходила очередь Хырдаханум, и та крикнула Афет:

— Ай соседка, послушай-ка…

Она что-то шепнула подошедшей Афет, а та, обернувшись к Бахману, пояснила:

— Хырдаханум-хала советует мне тоже купить этого луку. Встанешь, говорит, впереди меня и купишь, твоя мать хотела такой лук купить. Я побегу домой за деньгами, возьму корзину и вернусь. — Пойдем, — сказал Бахман.

У входа в тупик стояли и о чем-то толковали соседские парни. Одного из них называли «Импортный Наджаф», Бахман его знал.

А познакомились они в первый день нового учебного года. Бахман после занятий шел домой. На их улице было три похожих друг на друга тупика. Чтобы не ошибиться, Бахман, еще не освоившийся в городе, внимательно разглядывал номера тупиков. Найдя свой тупик, он заметил, что какой-то модно одетый длинноволосый парень заглядывает в открытые ворота их двора и отступает. Увидев Бахмана, парень обрадовался: «Вы здесь живете?» Вслед за этим парень спросил: «А в каком доме живет Импортный Наджаф?» — «Как это — импортный? — удивился Бахман. — Товар называют импортным, а разве можно о человеке сказать „импортный“?» — «Ну что ты удивляешься? — спросил парень. — Не знаешь Наджафа? Он импортные сигареты продает… Лысый такой, толстый… Неужели не знаешь, о ком говорю?» Бахман молчал, и парень сказал: «Не бойся, я ведь не в органах работаю, от меня ему вреда не будет». — «Я не боюсь, но я тут человек новый, никого пока не знаю, и Импортного Наджафа тоже». И как раз в этот момент из угловой двери тупика вышел полный мужчина. Длинноволосый, кивнув в его сторону, сказал Бахману: