Николай Борискин - Туркестанские повести Страница 13

А гордая Людмила осталась в Подмосковье. Как ты там, Люда?

Глава восьмая

Ранним утром, когда еще не рассвирепевшее солнце только поднималось из-за горизонта и сонно оглядывало пустынные владения, я выехал на своей водовозке. В дороге думал о грустноватой записке, посланной Людмиле, и о письме отцу, первом письме за свою солдатскую службу.

Вскоре показался старый колодец. Хасан-бобо поздоровался и принес из юрты кумган и две крохотные, почти игрушечные, пиалы.

— Чай не пьешь — откуда силы берешь? — засмеялся хозяин Карикудука.

У нас в России пьют полными стаканами, здесь — буквально глотками, потому что нальешь полную пиалу — остынет, а горячий чай лучше утоляет жажду.

В каждый мой приезд старик рассказывал мне разные интересные истории. Нынче я услышал от него легенду о смелом и находчивом чабане Анваре.

У бая Бархана была большая отара — тридцать раз по триста овец. И еще были у него десять жен и от каждой жены по три сына. Все тридцать Барханджанов были надсмотрщиками за чабанами. А чабанов было тоже тридцать, и каждый из них пас триста байских овец. Самым лучшим чабаном считался Анвар по прозвищу Фаросатли — сообразительный. Но и у него случались иногда неприятности.

Однажды из отары пропала овца. То ли волки разорвали, то ли просто отбилась. Разозлился бай Бархан и заставил сыновей наказать нерадивого чабана — дать ему тридцать плетей.

— Смилуйтесь: вместо тридцати плетей прикажите свить аркан из песка.

Сыновья бая удивленно переглянулись и спросили чабана:

— А если не совьешь?

«Как это не совью? — лукаво подумал Фаросатли. — Я такое могу, что баю и не приснится. Не знает он пустыню, бездельник».

Вслух чабан ответил:

— Буду считать за милость получить шестьдесят плетей.

Сыновья поскакали к самому Барханбаю и рассказали о странной просьбе Анвара.

— Ха-ха-ха, — рассмеялся бай. — Несчастный, он сам напрашивается на шестьдесят плетей. Скажите ему, что я согласен.

Надсмотрщики возвратились к отаре:

— Радуйся, чабан, глупая голова. Отец сменил гнев на милость. Иди в пески и к вечеру свей аркан.

Анвар поклонился и ушел. Много перепробовал он в пустыне растений, пока не напал на травянистый семенной злак селин. Из него и получилась крепкая веревка.

Сыновья бая уже собирались посылать гонца за чабаном, чтобы разыскать его и наказать. Но Анвар пришел сам:

— Пророк Магомет помог бедному чабану свить аркан из песка. Взгляните своими глазами и доложите об этом баю.

Известно, что беда не приходит одна. Вскоре у чабана снова пропала овца. Бай еще пуще разозлился и на этот раз приказал сыновьям дать ротозею шестьдесят плеток.

Анвар виновато опустил голову и сказал надсмотрщикам:

— Сжальтесь надо мной: вместо шестидесяти камчей прикажите приготовить из песка яичницу.

Пораженные услышанным, байские сыновья спросили Анвара:

— А если не приготовишь?

— Почту за великое снисхождение отведать сто двадцать камчей.

Байские сынки галопом помчались к отцу. Барханбай хохотал до слез.

— Ну, теперь-то он не минует наказания! Передайте ему мое согласие.

Надсмотрщики вернулись на пастбище.

— Благодари судьбу, ничтожный человек. Отец сжалился над тобой. Ступай в пустыню и к вечеру принеси яичницу.

Фаросатли удалился. Долго шарил он по птичьим гнездам на белых и черных саксаулинах, песчаных акациях, кандыме и других кустарниках, да все напрасно: и песчаная сойка, и домовый сыч, и канюк-курганник, и все славки и пеночки, воробьи и каменки давно вывели птенцов. Тогда он вспомнил о черепахах и начал искать место кладки яиц.

Надсмотрщики заждались и решили бросить жребий, кому разыскивать незадачливого чабана, чтобы всыпать ему по четыре плети. Но ехать никому не пришлось: Анвар явился вовремя.

— Святой аллах услышал мою молитву и сотворил из песка яичницу. Попробуйте сами и покажите своему почтенному отцу.

Но несчастье постигло чабана и в третий раз: опять в отаре не хватило одной овцы. Возмущению бая не было конца:

— Пороть дармоеда, пороть! Сто двадцать плетей ему!

Анвар перегнулся в поклоне и воззвал:

— Внемлите голосу недостойного слуги! Прикажите вместо порки сделать из песка тридцать одну конфету!

Ошеломленные такой просьбой, отпрыски Барханбая не выдержали:

— А если не сделаешь?

— Пусть каждый из вас ударит меня камчой по восемь раз.

Вихрем ринулись братья к отцу и доложили ему обо всем, что услышали от чабана. От неудержимого смеха у Барханбая заколыхался толстый живот, запрыгали жирные щеки.

— Два раза этому нечестивцу удалось уйти от наказания, в третий — не выйдет! Скажите ему, я согласен.

Сыновья приехали к чабану и объявили ему решение отца:

— Ты родился под счастливой звездой, презренный овцепас. Нет предела байской доброте.

— Да продлит всемогущий драгоценнейшую жизнь Барханбая еще на столько, полстолько и четверть столько! — воздел Фаросатли руки к небу.

Немало времени потратил он, прежде чем нашел персидскую верблюжью колючку. По ее стеблю стекала сахаристая жидкость. Наделал он из нее шариков, и те вскоре затвердели.

Надсмотрщики уже хотели было пуститься на розыски Анвара, чтобы отпустить ему двести сорок плетей, но чабан пришел в условленный час.

— Силы небесные ниспослали мне свое благословение. Я сделал из песка конфеты. Отведайте сами «персидской манны» и покажите своему высокочтимому отцу.

И в четвертый раз волки утащили овцу из отары чабана. В наказание бай приказал Анвару есть песок вместо баранины.

— О законный наследник аллаха на земле! — взмолился чабан. — Если ты действительно щедр, как наш духовный отец, не заставляй меня уподобиться червю. Прикажи ночь сделать днем.

У Барханбая брови полезли на лоб.

— Без спичек, без дров?

— Я сделаю свет из песка.

— А если обманешь?

— Буду есть этот самый песок.

— Ну, хорошо, иди, — приказал бай.

Долго слышался Анвару смех Барханбая и тридцати его сыновей. Не верили они, что пастух совершит чудо.

Фаросатли хорошо знал, где растет сасык-курай. Нашел его, высек двумя кремневыми камнями искру и зажег пористую губку, что внутри эфемера. Она загорается, как трут. От первого светильника прижег второй, от него — третий. Спустя некоторое время вся пустыня была в огоньках, превративших ночь в день.

Барханбай и его сыновья-надсмотрщики не верили своим глазам: неужели и в четвертый раз чабан избежал наказания, одурачил их?

Наконец пришел сам Фаросатли:

— Смотрите, кому аллах дал зрение, ночь стала днем!

Барханбай посинел от злости и велел позвать к себе муллу.

— Что делать? — спросил он духовника. — Четырежды из отары чабана Анвара пропадали мои овцы. Четырежды я хотел наказать его. И четырежды он обвел меня вокруг пальца.

— Пожертвуй святому аллаху тридцать самых лучших баранов, и он надоумит, как проучить этого нечестивца, — сказал мулла.

На этот раз богатей подговорил своих сыновей украсть овцу в отаре чабана. И мулла сам придумал наказание.

— Ты свил из песка аркан, — сказал он Анвару, — приготовил яичницу, конфеты, превратил ночь в день. Теперь, Фаросатли, сотвори пятое чудо. Ты получишь девятьсот ударов камчой, а потом поднимешься вон на ту гору и посмотришь оттуда, не видать ли где пропавших овец.

Каждый надсмотрщик ударил по голой спине Анвара тридцать раз. Получилось ровно девятьсот плетей. На теле бедняги не осталось живого места.

— Поднимите его и отведите на гору, — приказал Барханбай.

— Не прикасайтесь ко мне! Я поднимусь сам.

Мулла, бай и его сыновья в страхе отшатнулись от истерзанного чабана.

— Я поднимусь сам, — повторил Анвар и пошел к горе.

Долго он поднимался с камня на камень, с уступа на уступ, пока не добрался до самой вершины. Оттуда в последний раз люди увидели его рубашку, пламенеющую кровью. А потом из-за горы вырвалась и долго бушевала красная песчаная буря, погубившая Барханбая, его сыновей, муллу и все их богатство.

С тех пор в народе и называют эту гору Тепалик-Анвар — возвышенностью Анвара.

Я поблагодарил Хасана-бобо за хорошую легенду. Отпив несколько глотков чая, недреманный страж колодца посмотрел на горы из-за сложенной козырьком ладони и сказал:

— Благодарить надо народ. Это он хранит в памяти своей легенды и давние были. Пройдет время, — продолжал он, — и о вас, ракетчиках, будут рассказывать правнукам вашим живые легенды.

Я рассмеялся.

— Зачем смеешься? Думаешь, старик из ума выжил, да? Раз я говорю «будут», значит, будут! — загорячился Хасан-бобо. — Вы живете в песках, далеко от городов и кишлаков, воды у вас нет, и много чего нет, а небо наше бережете как свой глаз. Почему не рассказать о таких людях? Надо рассказать. И расскажут.