Евгения Скрипко - Друзья и родители Страница 13

Полученный при активном содействии Истомина объект доставил немало хлопот, но Николай Николаевич будто обрадовался ему и до самозабвения предался новым заботам.

Очень скоро появились ремонтники, и застучали топоры, загремело железо, целая гора песку и глины выросла у двери.

До ухода в плавание Саянов вместе с сыном каждый свободный час проводил на «строительстве». Все, что здесь делалось, приводило в неописуемое восхищение мальчика. Он радовался и румяным кирпичам, помогая укладывать их в штабель, и холодному кипению извести, которая из серой становилась похожей на сметану, и каждой доске, когда ее распиливали на определенные части.

Мальчик охотно выполнял просьбы рабочих, и каждый из них отвечал ему вниманием: плотник позволял вбивать гвозди в половицы, кровельщик дал загнуть край железного листа, печник, чья работа показалась Вадику самой интересной, не скупился на объяснения и каждый раз говорил: «Попробуй сам».

Вадик, перепачканный глиной, не отходил от мастера, пока он не сложил плиту. Мальчик интересовался каждой подробностью, старался, где только можно, найти дело своим рукам и с удовольствием выполнял любое мелкое поручение.

– Из вашего сына добрый печник выйдет! – улыбаясь в свои черные, свисающие, как у Тараса Бульбы, усы, говорил отцу Вадика мастер.

– Пусть учится – в жизни все может пригодиться, – отозвался отец.

– Это верно, – согласился печник. – А только и то правда: каков батька, таков и сын! Сами вы, видать, к труду привычные, черной работой не брезгуете. Не зря вас тут своим «подсобником» величают!

Саянов заметил, как польщен похвалой мастера сын.

– Слушай, Вадюшка, – сказал он однажды, – а что если мы к сеням дровяник пристроим? Смотри, сколько тут материала остается.

Вадик оглянулся и спросил:

– А где сени?

– Да вот они! – засмеялся отец.

– Это же коридор, папа, – разочарованно отозвался мальчик.

– А у нас в Сибири говорят – сени…

И это слово вошло в обиход семьи.

Саянов одолжил у плотника на один вечер необходимый инструмент и приступил к постройке сарайчика.

– У работящего в руках дело огнем горит! – похвалил пришедший на строительство Саяновых Истомин.

Вадик заметил, как смутился отец при появлении этого человека, но тот будто и не заметил. Майор по-хозяйски осмотрел квартиру, посоветовал Саянову, к кому следует обратиться за необходимой мебелью. Потом задержал около себя смущенного Вадика.

– Помогаешь папе? – спросил он.

– Помогаю, – ответил мальчик, недоумевая, почему этот дядя так пристально смотрит на него грустными-грустными глазами.

Когда майор ушел, мальчик спросил отца:

– Это твой начальник, папа? Зачем он приходил?

Майор всегда навевал Саянову воспоминания о Второвой. Но на этот раз Николай Николаевич решил отогнать их. Ответив сыну, он еще усердней принялся за работу и до поздней ночи они трудились не покладая рук. Если бы не сын, он даже заночевал здесь.

Мария Андреевна, не дождавшись их к ужину, пришла на «строительство». Она осмотрела работу и, казалось, осталась довольна дровяником. Однако, когда Вадик пошел умываться, она спросила мужа:

– Коля, так долго будет продолжаться?

– Не знаю, Маня, – ответил он искренне, – но ты не обижайся…

Ему не хотелось своим поведением огорчать и без того не слишком избалованную жену, но доставить ей радость он был не в состоянии.

Чтобы хоть несколько отвлечь ее от мрачных мыслей, он к вечеру следующего дня явился домой с пачкой разных ордеров.

– Как только я не забыл про них, – говорил он оживленно, вручая Марии Андреевне талоны. – Скопились за целую зиму. Вы с Вадиком сможете одеться теперь с ног до головы.

И он подробно рассказал жене, в какие мастерские нужно обращаться, чтобы сделать заказы. Ему приятно было наблюдать, как она со спокойной расчетливостью решала, что закажет сыну, что себе.

Последнюю ночь Саянов провел на корабле. Рано утром он зашел домой, чтобы проститься. Вадику хотелось проводить отца, но тот решительно сказал: «Нельзя, сын. Не полагается».

Мария Андреевна, поставив на стул чемодан, с затаенной грустью наблюдала, как муж, сидя у постели Вадика, записывал в блокнот поручения сына.

Мать видела, как крепился Вадик, чтобы не заплакать, от этого и у нее наворачивались слезы. Тяжело ей было оставаться со своей загадкой, как с камнем на душе.

Простившись с сыном, Саянов подошел к жене и, заключив в свои широкие ладони ее худенькие плечи, просто и душевно сказал:

– Ты уже отвыкла меня провожать.

Мария Андреевна ничего не ответила. Но грустный и молчаливый взгляд таких близких ему зеленоватых глаз будто повторял сейчас ее прежний, оставшийся без ответа вопрос.

Неизвестное до того чувство, больше похожее на сострадание, заговорило в Саянове. Он привлек жену к своей груди и, поцеловав, шепнул ей: «Не сердись, что я такой. Это пройдет!»

Он увидел, как прояснилось лицо жены, как оживилось оно надеждой, и сам поверил в сказанное.

18

Почти полгода прошло с тех пор, как помирились супруги, и жизнь вместе с мужем Марии Андреевне казалась вполне сносной.

Из плавания он вернулся неузнаваемым, Мария Андреевна и Вадик тоже изменились.

Вадик успешно сдал осенние экзамены за шестой класс, и к встрече с отцом в дневнике его стояла пятерка за седьмой… У него уже был новый коричневый костюм, в котором ему особенно нравился пиджак с четырьмя накладными карманами, а к костюму – новые желтые ботинки, шелковая рубашка с двойным воротничком, как у взрослых. В этом наряде он выглядел старше своих лет.

Еще от одесской соседки Анечки, работницы швейного комбината, Вадик усвоил, что человек должен одеваться к лицу и сочетать краски своей одежды с цветом глаз. Поэтому он так настойчиво уговаривал маму надеть в день встречи отца новое салатного цвета платье с белой отделкой. По его мнению, это платье ей шло больше других.

– Если у меня зеленые глаза, так и вся я должна походить на лягушку, – протестовала мать. Ей больше нравилось другое платье, но она уступила просьбам сына.

Мария Андреевна за время отсутствия мужа посвежела, поправилась, обрезала свою куцую косичку и завила волосы. Теперь она выглядела значительно моложе и замечала иногда, как засматриваются на нее мужчины.

Саянов приехал уже не в тесный холостяцкий номер, беспорядочно заставленный вещами, а в новую квартиру, которая состояла из чистенькой кухни, одновременно служившей и столовой, и просторной комнаты, обставленной казенной мебелью. Завхоз не подвел и вовремя выполнил просьбу капитана-лейтенанта.

В комнате, условно разделенной на половину сына, с диваном и письменным столом, и половину родителей, где размещались кровать и широкий платяной шкаф допотопного образца, было уютно. Границей служил круглый стол. Сегодня на нем – большущий букет ярких осенних цветов, подобранный Вадиком ко дню встречи отца.

Сойдя с корабля, Саянов горячо расцеловал жену и сына. «Прошло!», – с радостным облегчением подумала Мария Андреевна, когда муж взял ее под руку.

Вадик шел рядом с отцом и, то забегая вперед, чтобы посмотреть на него, то подхватывая своей правой рукой чемодан, чтобы помочь, отвлекал его от матери своими вопросами, замечаниями, рассказами.

Мария Андреевна даже сердилась на сына: ей хотелось, чтобы муж поговорил и с ней, чтобы укрепилась уверенность, что все, мучившее его до отъезда, действительно, прошло.

Словно почувствовав, о чем думает жена, Николай Николаевич взглянул на нее и, улыбнувшись, восхищенно сказал:

– А Вадюшка у нас большущий вырос!

Пробыв продолжительное время в плавании, Саянов решил провести свой отпуск дома. Казалось, в этой семье никогда не было разлада. В первые дни Николай Николаевич, будто искупая свою вину, стремился оказывать жене как можно больше внимания. Когда она готовила на кухне обед, он садился к столу и читал ей газеты. Она ловко заворачивала маленькие по-сибирски пельмени, и они вместе переносились воспоминаниями к родному краю. Когда приходил из школы Вадик, отец играл с ним в шахматы.

Но вскоре Саянов начал терять свои недолгий покой. Причиной этому была новая встреча с Истоминым и разговор о Второвой.

Убедив себя не ходить на почту и не беспокоить Людмилу своими письмами, он теперь будто забыл об этом. Зачастив туда, Николай Николаевич даже отправил телеграмму, поздравив ее с праздником Октября. Это поздравление должно было напомнить ей о годовщине со дня их первой встречи.

Дни и недели ожиданий тянулись для него мучительно долго. «Неужели все кончено?» – спрашивал он себя, забывая, что так теперь и должно быть. К ожиданию прибавлялось раскаяние, что все это время он старался побороть в себе чувство к этой женщине, не писал ей. «Может быть, твои письма по истечении срока отправлены обратно? А я! Каков я в твоих глазах после этого! Разве сходить к ней на квартиру?» – подумал он и вскоре выполнил свое намерение.