Иван Шевцов - Семя грядущего. Среди долины ровныя… На краю света. Страница 14

Емельян пришел на квартиру раньше Гали, которая всегда возвращалась с работы в седьмом часу. Он чувствовал себя крайне усталым и опустошенным: давала о себе знать бессонная минувшая ночь, ненастная погода, утомительные занятия на сборах, разговор с Савиновым и главным образом тот душевный переворот, который произошел в нем по отношению к Гале. Хотелось просто отдохнуть, чтоб потом собраться с мыслями, и он, по своему обыкновению, расстегнул ворот гимнастерки, снял ремень и сапоги и лег на кровать поверх одеяла. Сон, который еще полчаса назад валил его с ног, теперь неожиданно отступил, в усталую голову лезли думы пестрой толпой и постепенно как-то сами собой разделялись на две группы, рождая два вполне самостоятельных, хотя и тесно связанных, переплетенных между собой вопроса: его отношения с Галей и настоящее лицо сестер Шнитько. Во всем этом нужно было спокойно разобраться.

Бывает так: один необдуманный шаг или жест с головой выдает даже самого опытного игрока, роняет и губит его в глазах самых искренних, горячих обожателей и поклонников. Галя играла, но играла не так искусно, как ее старшая сестра: она была не столь опытной, увлекалась, переоценивала себя и недооценивала своих оппонентов. Она не поняла и не знала Емельяна: судила о нем по шаблону, по довольно примитивной схеме - его цельный и сложный характер, нравственная чистота для нее оказались непостижимы. Она подходила к нему с той же меркой, которой мерила встречавшихся до этого на се пути мужчин. Она слишком рано поверила в ходкую, но неумную формулу: "Ах, все они одинаковые".

А он оказался совсем не такой.

Емельян с первой встречи понял Марьяну как женщину, и на этот счет у него не было и не могло быть никаких сомнений, сюрпризов, неожиданных разочарований или очарований. Но в Гале он ошибся. В "сердечных делах" она была куда опытнее его. Обманутая надежда, разбитая мечта породила в нем сразу разочарование в женщине, скептицизм, подозрительность и ожесточение, и даже не совсем осознанное желание мстить. Галя теперь для него была обыкновенная, как Марьяна, как любая незнакомая девушка. И если еще сегодня утром он сказал Савинову, что не сможет участвовать в его "операции" по изучению сестер Шнитько, то" теперь он видел, что сможет: прежней Гали для него больше нет - есть просто гражданка Галина Шнитько, исполкомовская машинистка и младшая сестра его хозяйки. И он уже спокойно мог анализировать ее поступки.

По своей натуре Глебов никогда не отличался беспечностью и излишней доверчивостью: служба накладывала свой отпечаток на характер. И не то чтобы в каждом человеке он видел возможного врага - он был чужд подозрительности, но сама жизнь научила его постоянной бдительности. Он обладал хорошей наблюдательностью, умел видеть людей, замечать их поступки. Отдельные факты, штрихи, детали в поведении сестер Шнитько с самой первой встречи с ними сами собой откладывались в его памяти и хранились до случая, чтобы вот сейчас, когда подвернулся такой случай, подвергнуться тщательному анализу.

Он вспомнил все, чем интересовались сестры Шнитько, о чем и как спрашивали. Вспомнил, с каким волнением выпытывала его Галя, пьян Савинов или притворяется. Тогда он по наивности объяснял ее волнение… первым поцелуем. Он ведь тогда еще не знал, что для нее это был, может, сотый поцелуй. В ту ночь она рассказала, как весной этого года влюбился в нее молоденький летчик. Он предлагал ей выйти за него замуж, но она предпочитала мимолетную связь брачным узам. Летчик дарил ей подарки, расходовал на них всю свою зарплату, он боготворил Галю и готов был ради нее пойти на что угодно. Галя играла его чувствами: игра эта доставляла ей удовольствие. Он ревновал ее к одному пареньку-фотографу, с которым Галя встречалась только на танцах и почему-то предпочитала танцевать только с ним. Потом фотографа арестовали в момент, когда он снимал танкодром. О фотографе Галя не рассказала Емельяну, о нем он услышал от Савинова. У фотографа нашли много снимков, представляющих интерес для иностранных разведок, но добиться от него каких-либо показаний о соучастниках не удалось.

Однажды молоденький летчик, доведенный Галей до безрассудства, сказал ей (об этом она сама рассказывала Емельяну):

- Вот что, Галчонок, последний раз прошу, выходи за меня замуж. Если откажешь - сейчас выйду и женюсь на первой встречной. Клянусь, я это сделаю!

Галя отказала. Он выбежал из их дома, хлопнув калиткой, и тут же столкнулся с незнакомой девушкой. Он извинился. Должно быть, вид у него был отчаянный, безумный, вид человека, решившегося на преступление. В ответ на его извинение девушка сказала: "Пожалуйста" - и ласково улыбнулась. Потом они одновременно оглянулись: девушка из любопытства, летчик, вспомнив о своем слове жениться на первой встречной. Он попросил девушку остановиться и, подойдя к ней, спросил очень печально и почти умоляюще:

- Скажите мне, только откровенно, я вам нравлюсь?

В его грустном голосе, в глазах, полных страдания и отчаяния, не было и тени шутки. Он был действительно интересный паренек, и девушка ответила чистосердечно, подавляя неловкость и смущение:

- Нравитесь.

- Тогда пойдемте в загс.

Через час они уже были муж и жена.

Галя рассказывала это как забавный анекдот, с беспечной веселостью, и Емельян тогда сказал ей:

- А ты, оказывается, жестокая.

Других, более крепких слов он не нашел.

Емельяну хотелось сегодня поделиться своими думами с Иваном Титовым, но Савинов оказался предусмотрительным: не велел. На вопрос Емельяна: "Почему?" - Савинов ответил загадочной тирадой, как всегда у него, сдобренной некоей таинственностью:

- Сейчас я тебе этого сказать не могу. Со временем узнаешь.

…Емельян посмотрел на часы - сейчас должна прийти с работы Галя. И действительно, через несколько минут мягко стукнула калитка, и торопливые шаги прошуршали за окном. Проходя мимо Емельяновой комнаты, Галя весело крикнула, не заглядывая к нему, как обычно, через портьеру:

- Ты дома? - И, услыхав его ответное "да", удалилась в свою комнату.

Емельян вспомнил: всегда вот в это же время Галя запирается у себя в спальне. Странно. Он встал, надел тапочки и прошел в пустую гостиную. Дверь в "девичью" плотно закрыта.

- Галя! - громко позвал Емельян.

В ответ ни единого звука. Он прислушался, подошел вплотную к двери "девичьей" и снова позвал. В гостиной таинственно-тревожно шептали часы-ходики. Емельян попробовал толкнуть дверь.

- Галя, открой, я прошу тебя. Мне нужно с тобой поговорить. Слышишь, Галя?

Но Галя не отзывалась, и можно было подумать, что она совсем не в "девичьей". Но тогда где же? Емельян сел на диван и стал ждать, продолжая размышлять о сестрах Шнитько и загадках, которые загадал Савинов. Между прочим, если сестры или хотя бы одна из них сотрудничают с иностранной разведкой, то на какого лешего им нужно было столь настойчиво тащить к себе в дом Савинова? Они-то уж, наверно, знают, что он работник контрразведки. Не рискованно ли это? Одно дело иметь просто военного, танкиста, летчика или пограничника в качестве квартиранта или любовника, но заводить дружбу с работником контрразведки - тут должна быть слишком высокая цель, оправдывающая несомненный риск. Отвести от себя подозрение? Прием, конечно, не из оригинальных, даже примитивный. А вдруг Савинов ошибается, и все его версии ложны, беспочвенны, плод излишней подозрительности довольно заурядного контрразведчика?

Дверь из "девичьей" открылась, взгляды Гали и Емельяна встретились вдруг, на лице девушки Емельян уловил одновременно и замешательство, появившееся только сейчас, и волнение, которое родилось несколько раньше. Она была растеряна. Он встал и спросил:

- Почему ты не отзывалась?

- Я не слышала. Ты меня звал?

- А зачем закрылась?

- Я переодевалась. А вообще, что за допрос?

Он видел, что она была одета в тот же костюм, в котором утром уходила на работу, но сделал вид, что не заметил ее лжи. Сказал голосом влюбленного страдальца:

- Мне хотелось с тобой поговорить.

- О чем? Говори, пожалуйста. - К ней уже начало приходить спокойствие, Емельян это видел.

- Пойдем ко мне в комнату. - Он взял ее за руку.

- Я должна сейчас уйти. К подруге. У нее что-то случилось. Потом расскажу. Ладно? Я вернусь, и мы поговорим. Ты дома будешь?

Она явно торопилась. Емельян не стал задерживать. Он думал о тайне "девичьей". Но ведь Савинов был там. Целую ночь. О какой же тайне может идти речь?

Потом приблизительно через час к нему зашел Иван Титов. Он был взволнован. Рассказал, что сегодня с ним разговаривал оперуполномоченный особого отдела, интересовался сестрами Шнитько, которых в чем-то подозревают.

- Я зашел предупредить тебя на всякий случай, - глухо, натянутым голосом произнес Титов. - Не влипнуть бы в неприятную историю.