Алексей Кожевников - Том 1. Здравствуй, путь! Страница 2

Высказывание писателя вводит нас в психологию его творчества, приоткрывает тайные пути творческого процесса.

Любопытен сам образ «будораги», подтолкнувший автора на первый шаг в литературе. Это alter ego, второе «я» писателя. Автор шутя жалуется, что действует оно, не считаясь с его волей, порой и вопреки ей. Вот настойчивые советы и требования писательского alter ego: то напомнит, что некто однажды взял на себя как бы обет, рифмой, как кольцом, обручившись с Енисеем, и что пора уже браться за серьезное дело; то пойдет по пути прямой подсказки: «А здесь на Вятке один мужичонка нажил миллион от веников. Опиши-ка его и книжку назови «Веники». То манит, соблазняет звонкими словечками: как, мол, тебе нравится название «Золотая голытьба»? А «Турмалин-камень»? А Человек-песня»? И рождаются книги с такими именно названиями.

Писатель признается, что он все же благодарен своему беспощадному мучителю, своему вдохновителю. Подсказано много хорошего. Но ни одной минуты не давал он побыть автору без писательских забот — ни просто рыбаком, ни просто человеком, пришедшим в лес или на луг отдохнуть, побыть наедине с природой. Зудел и зудел, не давая ни отдыху, ни сроку. И множились, копились записи. Выстроились ряды толстых папок: вятская, сибирская, волжская, северная, тувинская…

3

Впервые имя Алексея Кожевникова появилось в 1924 году, когда московскими журналами «Пионер» и «Пролетарий связи» были опубликованы его рассказы «Жиган», «Клиенты», «Конь Башкир». В том же году появилась первая его книжечка «Продавец счастья». В следующем — выходят несколько авторских сборников рассказов, наиболее значительный из них «Шпана». Материал для этих произведении был накоплен в начале 20-х годов, когда Алексей Венедиктович учился и одновременно работал воспитателем в Московском Центральном приемнике для голодающих и беспризорных детей.

Много лет спустя писатель снова вернется к разработке этой темы во второй книге романа «Ветер жизни».

В конце 20-х годов одна за другой выходят книги А. Кожевникова, наиболее известные из них: повесть «Турмалин-камень», роман «Золотая голытьба», «Веники», «Человек-песня», «Каторжники земли».

«Время для начинающих литераторов, — вспоминает писатель, — было благословенное — вся новая революционная печать остро нуждалась в новых сотрудниках. Мне охотно давали поручения многие органы печати. Публиковали, правда, далеко не все, что приносил, но, отвергнув одно, тут же просили другое. Поощряемый этим доверием, а иногда и небольшими командировочными, я рьяно пустился в путешествия, в первую очередь по Уралу».

Как слово «Енисей» так и слово «Урал» слышал будущий писатель с малых лет. Через Вятскую губернию, через вятские деревеньки шли люди на Урал. Проходили тут крестьяне-сезонники, двигались переселенцы, перегоняли каторжан и ссыльных.

Воочию увидел Урал Алеша Кожевников, будучи четырнадцатилетним подростком, когда нанялся юнгой на буксирный пароход, ходивший по Каме и Белой.

Красноармейцем-пехотинцем Алексей Кожевников прошагал по горным кручам Урала многие сотни верст.

Еще ближе познакомился он с Уралом по окончании гражданской войны, когда стал пробовать свои силы в литературном труде.

Начальный этап своего писательского пути Алексеи Венедиктович так и называет уральским. «С годами, — пишет он, — Урал раскрылся, распахнулся передо мною во всей своей мощи, красоте, богатстве».

Урал предстал перед писателем не только как кладовая золота, платины, железа, меди и других полезных ископаемых, а еще и богатейшим скоплением человеческих судеб, характеров.

Книги «Турмалин-камень» (1926), «Золотая голытьба» (1927), «Каторжники земли» (1928) и написаны об Урале.

Уже в первом романе Алексея Кожевникова «Золотая голытьба», повествующем о революционном движении на Урале, возникает тема интернационального звучания. Широко показана в книге совместная борьба русских и башкир против царизма, начавшаяся еще во времена Емельяна Пугачева и Салавата Юлаева.

Глубоко заинтересовало писателя движение народов России через Урал на Восток, «дооткрытие» Сибири. А что уж сказать о начавшемся в тридцатые годы великом, индустриальном преображении всего Заволжья и Зауралья — о таких стройках, как Турксиб, Игарка, Магнитогорск!

Свой второй роман «Здравствуй, путь!», впервые напечатанный под названием «Магистраль» в 1934 году, автор посвятил строительству Туркестано-Сибирской железной дороги. Читатель попадает в атмосферу огромной стройки, где не только прокладывается железнодорожное полотно для крупнейшей магистрали, но и ведется одновременно напряженная работа по привлечению местного, коренного населения — казахов — к строительству и обучению их новым профессиям. Этим занимаются русские инженеры, механики, рабочие. В результате многие казахи становятся бурильщиками, взрывниками, машинистами.

Герои произведения не просто копают землю, укладывают шпалы и рельсы, это истинно советские люди, которые в процессе труда преодолевают свои недостатки, совершенствуют себя. Один из главных героев — инженер Елкин — так и говорит: «Наша задача — строить дорогу и строить людей».

Особенно привлекателен в романе образ казаха Тансыка, — он, бывший пастух, становится первым паровозным машинистом из казахов, примером для своих собратьев.

Интерес А. Кожевникова к Сибири оказался глубоким, длительным и плодотворным.

«Больше всего увлекло меня освоение и преобразование этого края русскими… — рассказывает писатель в автобиографии. — Я загорелся мечтой описать всю эпопею от Ермака до наших дней и сел за работу, но постепенно понял, что замахнулся на непосильное. Начались колебания: совсем ли отказаться от замысла или сузить его? В это время в газетах появилось первое сообщение об Игарке. Оно обрадовало меня, как звезда в непроглядной ночи. Связать центральную Сибирь прямым водным путем со всеми странами мира, построить в холодных северных пустынях промышленный город и порт — новый, огромный шаг в преобразовании Сибири, кроме того, новый выход в океан. Это заслуживало книги, и я помчался на Енисей, в Игарку».

Через несколько лет читатели получили третий роман Алексея Кожевникова: «Брат океана» (1939).

Это одно из наиболее значительных его произведений. На многих страницах романа находим мы изображение того, как русские люди помогают жителям Сибири, учат их, делят с ними их заботы и чаяния, а после Октября вместе строят новую жизнь, содействуют становлению северных колхозов.

Вот Егор Ширяев, тот самый легендарный Игарка, чьим именем, по преданию, назван был северный порт, женился на девушке-остячке и пишет своему отцу: «Поженился я на здешней женщине, а через нее повенчался с судьбой всего здешнего народа, и надо мне стоять при нем… Выбрал я эту судьбу по доброй воле и при полном разуме». И отдал Игарка этому северному народу всю свою жизнь.

Вот ссыльный большевик Рябинин, попав за революционную деятельность на Север, он и там остался тружеником — рыбачит, промышляет зверя вместе с Игаркой и северными охотниками; вырванный из строя активных борцов против царизма, казалось бы — обреченный на бездействие, на прозябание, он, однако, не поддается унынию, не складывает руки, продолжает работать для народа, изучает Север. Еще едучи в лодке по могучей северной реке, в места, где он должен будет отбывать принудительное поселение, он приглядывается к новой для него земле, к ее природе и старается увидеть ее такой, какой она будет через много лет.

Разумеется, неверно было бы думать, что так уж стройно и гладко складывались отношения и с людьми здешними, и с природой у ссыльного большевика в этой уготованной ему судьбою — вместо родной — земле. На первых порах душа его бунтовала: что тебе до этой жалкой земли, до всего, что на ней! Все, что озарено этим назойливым бессонным солнцем, все решительно — тюрьма. И солнце — тюрьма! Попробуй скройся при таком солнце!.. Подолгу простаивал Василий над Енисеем, глядя с ожесточением, как «спокойно, величаво, неудержимо уходила река в Ледовитое море, в смерть, и это было невыносимо для человеческого сердца».

Многое пришлось человеку перебороть в себе, в своем сердце, многое понять и почувствовать, прежде чем пришел он к иному, новому восприятию окружающего.

Во внутреннем борении предстает перед нами этот герой романа: автор пишет о том, что Василия охватывало неясное волнение, какое испытывает человек на большой текучей воде. Смешиваются в душе Василия и радость: вот он, смертный человек, и бессмертная река движутся вместе, стали как одно; и щемящая боль: каждый миг, каждая волна уносят от него что-то, он умрет, а река и мир будут вечно; и надежда: он будет жить долго-долго, а потом — его дети, внуки; и раздумье: что ему, смертному, надрывать сердце заботой о бессмертном мире; и мечта: от его работы в ссылке будет польза людям… Разные это были мысли и чувства, порою пребывали они в относительном согласии, порою — в споре, иногда какая-нибудь из этих мыслей или какое-нибудь из этих чувств побеждали. Василий замечал, что они не уходят без следа, что-то из них складывается. Но лишь когда забота о людях стала для него главной целью, главным смыслом жизни, волнение отхлынуло, как вода на спаде половодья, активная натура большевика нашла желанное для нее решение: пусть царские слуги считают Рябинина ссыльным, это ничего не значит, он сам себя освободил — ссылка для него кончилась… Рябинин понял, что он здесь, в пустынном крае, должен все предусмотреть и обдумать ради будущего. Тогда-то в ином обличье и в ином значении предстала перед ссыльным революционером пустынная, северная земля: «Вот она какая, моя нареченная!» В своих мечтах, в своем предвиденье он вспахивал здешнюю землю, разбивал на ней сады, сажал цветы, возводил дома и целые города, стараясь примечать при этом, не упустить из виду никакую самую малость: ибо трудно предусмотреть заранее все, что пригодится, пойдет на пользу будущему, а что окажется лишним и должно остаться достоянием истории, прошлого.