Борис Четвериков - Котовский. Книга 1. Человек-легенда Страница 2

В Швейцарии, в Женеве, Скоповский был представлен княгине. Княгиня жаловалась на ресторанную кухню и ругала «эту страну сыроваров и коммивояжеров». Она была большая патриотка! И когда Скоповский предложил Марии Михайловне с дочерью отправиться к нему и там переждать, пока все уладится, она охотно согласилась.

Скоповский и в пути не уставал успокаивать княгиню, одновременно вселяя этими рассуждениями уверенность и в себя.

— Поверьте мне, Мария Михайловна, что особенно миндальничать с красными не будут. Научены! Если бы в самом зародыше искоренять эту крамолу… А то, видите ли, Государственная дума, речи, проекты… А всех этих подрывателей основ, революционеров, вместо того чтобы перевешать каналий на первом попавшемся телеграфном столбе, видите ли, отправляли на жительство в северные деревни! Вот теперь они и показывают себя! «На жительство»!

Скоповский фырчал и долго не мог успокоиться, а княгиня, улыбаясь одними глазами, наблюдала за переменами в его лице.

— Да, мой друг, — вздохнула она, — мы были слишком уверены в своей силе, слишком уверены! Вы правы, у нас слишком доброе сердце. Вот я, например, чего только я не делала для наших крестьян!..

— Но теперь-то ясно: такого положения не потерпят. Я в этом ни на минуту не сомневаюсь. Помилуйте! Взять хотя бы один только пример: помещики Браницкие…

— О! — сказала княгиня. — Браницкие! Цвет польского общества!

И глаза ее увлажнились не то от умиления, не то от сочувствия Браницким:

— Я слышала, у них большое несчастье, у них погибли оба сына во время беспорядков? В кадетском корпусе?

— Вот именно, княгиня! И нельзя забывать, что Браницкие — это не больше не меньше как двести пятьдесят тысяч десятин земельных угодий на Украине. Двести пятьдесят тысяч! Браницкие — это миллионы!

— А Сангушки? — воскликнула княгиня. — Они ничуть не уступят Браницким!

— Пожалуй. Кстати, они мне приходятся дальней родней: племянница, дочь моей сестры, замужем за младшим Сангушкой, за Казимиром. Ну вот, взять хотя бы их. Да одним их конюшням цены нет! Я уж не говорю о сахарных заводах. Неужели они согласятся, чтобы у них все отняли? Да никогда не согласятся, это не в их характере.

— А Грохольские? — тихо сказала княгиня. — Они мои соседи.

— Слов нет, первыми пострадали мы, помещики. Да и у царствующего дома на Украине имеются бо-ольшие заповедники. Но, кроме нас, в этом деле кровно заинтересована Франция. Да, да, шутки в сторону! Французы вложили знаете какие капиталы в украинские предприятия? Все это цепляется одно за другое, и создается такая обстановка, что уступить — просто немыслимо. Вот почему я уверен, что вы не успеете откушать солянки и наших пирогов, на которые у меня жена мастерица, как уже сможете пожаловать в свое Прохладное, со всеми надлежащими почестями и уважением.

— Вашими устами да мед пить! А вы такого же мнения, Юрий Александрович? Почему вы молчите?

Юрий Александрович Бахарев, блестящий офицер, с острыми чертами лица и выразительными, только несколько бесцеремонными глазами, гарцевал на белом коне, все больше придерживаясь левой стороны экипажа, где сидела Люси.

Бахарев направлялся в Кишинев с совершенно секретными поручениями одного иностранного учреждения, с которым он был связан. Он провел в седле уже несколько суток. Его раздражала вся эта суетня и неразбериха двигавшихся по узкой, плохо мощенной дороге конных, пеших соединений, фургонов, обозных повозок и просто крестьянских подвод. Все это не имело к нему никакого отношения, но он привык руководить, командовать и еле сдерживался, чтобы не прикрикнуть на обозных, загородивших путь, или на артиллеристов, завязивших новенькую английскую пушечку в грязном ухабе.

Встреча с Долгоруковыми взволновала Юрия Александровича. При первом же взгляде его поразило несоответствие: милая, нежная девушка, взращенное в дворянском довольстве существо, — здесь, среди грубых солдат, среди повозок с фуражом, на отвратительной, избитой колесами дороге. Как это ужасно, непереносимо, возмутительно! И в сердце его закипала жгучая, острая ненависть к тем, кто заставил этих прекрасных женщин, женщин его круга, — и одних ли только их! — мыкаться по чужеземным задворкам, в унизительном, позорном изгнании. Только личных знакомых, оказавшихся в таком же положении, Юрий Александрович мог бы насчитать сотни. Все они бродили по Константинополю, наводняли Париж, бедовали в Дании, Швеции… недоумевающие, растерянные…

И Юрию Александровичу хотелось подбодрить, утешить девушку, сказать ей что-то обнадеживающее, ласковое. А Люси, между тем, с любопытством смотрела на потоки орудий, на шеренги солдат.

Вот проскакал мимо молоденький румяный офицерик. Вот повозка с прессованным сеном опрокинулась в придорожную канаву. Повозку облепили солдаты, как муравьи облепляют соломинку. Они силились поднять ее. В воздухе стоял гогот и звучала отборная ругань сразу на нескольких языках.

Бахарев подъехал вплотную к солдатам и цыкнул:

— Легче, легче, ребята!

Что за паршивая привычка у этого народа: слова не могут сказать по-человечески!

Солдаты оглянулись на офицера, заметили и блестящую коляску на резиновых шинах и придержали языки. Коляска укатила дальше.

А вот, разбрызгивая грязь, гикая, щетинясь пиками, проскакала казачья сотня, все в папахах набекрень, в шароварах с красными лампасами… Наверное, как застряла эта казачья сотня в годы войны, так и осталась на службе боярской Румынии.

— Хороши? — улыбнулся Бахарев, заметив, что Люси смотрит на казаков и что для нее это, по-видимому, как цирковое представление. — Обратите внимание, какая силища! Здесь ценно единство: здоровенные люди, по развитию недалеко ушедшие от животных, и здоровенные кони, умные, как люди. В своем взаимодействии они предназначены, чтобы рубить. И мне почему-то кажется, что именно они и спасут Россию…

Бахарев почувствовал, что его рассуждения не доходят до Люси, хотя она прилежно кивала и заранее во всем соглашалась с ним.

Результатом этого было то, что Бахарев не слышал, о чем толковали княгиня и Скоповский, и упустил нить разговора. Поэтому вопрос княгини, обращенный к нему, застал его врасплох.

— Видите ли… — смущенно пробормотал он, — собственно, я…

Но княгиня, с ее светским тактом, тотчас пришла ему на выручку:

— Александр Станиславович уверяет, что мы очень скоро вернемся в свои владения. Вы несогласны?

— Вы хотите знать мое мнение о прочности нового строя в России? — уже смелее заговорил Бахарев. — По этому вопросу я мог бы сделать целый доклад.

— Доклад — это слишком утомительно, — возразила княгиня. — Вы скажите только, да или нет. Сейчас все проблемы решают пушки. И вам, военным, легче разобраться во всей этой сумятице.

Бахарев заставил коня идти вровень с экипажем и, выждав, когда прогрохочет мимо военный возок, заговорил уверенно, играя голосом и показывая свою осведомленность во всем, что касалось международного положения:

— Как вам известно, так называемый Первый Всеукраинский съезд Советов провозгласил Украину Советской республикой…

— Это мы слышали, — проворчал Скоповский. — Провозгласить просто! Я вот возьму да провозглашу себя китайским императором… Большие шансы имеет гетман Скоропадский, — добавил он, помолчав, — о нем очень хорошо отзываются в высоких кругах.

— Скоропадский? — улыбнулась княгиня. — Он бывал у нас… Но он так непопулярен! Богат, не спорю. Но не стар ли для такой роли?

— Популярность делают, княгиня. Впрочем, Центральную раду поддерживает Франция. Она предоставила Раде заем в сто восемьдесят миллионов франков и послала в Киев военную миссию…

— Как это скучно! — протянула Люси. — За последнее время только и слышишь: «миссия», «заем», «Центральная рада»… И что за охота мужчинам воевать? Как петухи!

— Душечка, — возразила княгиня, — но кому-то надо навести порядки хотя бы в том же нашем Прохладном?

— Так неужели же мужиков надо усмирять пушками? Не достаточно ли просто прикрикнуть на них? Послать урядника?

Все рассмеялись над рассуждениями хорошенькой девочки. По сторонам дороги, между тем, все чаще и чаще мелькали нарядные домики среди плодовых деревьев.

Скоповский стал рисовать красоты Бессарабии:

— Конечно, ее надо видеть весной, в цвету, или осенью, когда ветви ломятся от яблок…

— Но лесов здесь, по-видимому, нет? — спросила княгиня.

— Как это так нет? Такие леса! В них даже водились не так давно настоящие разбойники, честное слово! — горячился Скоповский.

— Я все хочу вас спросить, — обратился к нему Бахарев, — правда, что в Бессарабии свирепствовал и запугал всех помещиков некий Котовский? Я слышал какие-то невероятные истории. По-видимому, чистейшая выдумка? Или на самом деле было что-то в этом роде?