Борис Четвериков - Котовский. Книга 1. Человек-легенда Страница 3

Скоповский внезапно переменился в лице. Его бросило в краску. Он подозрительно глянул на Бахарева: не насмехается ли он? Не намекает ли на одно происшествие?

Бахарев понял, что затронул неудачную тему. У Скоповского, вероятно, есть основания неприязненно относиться к этому Котовскому. Но кто же знал? Бахарев уже пожалел, что задал этот явно неуместный вопрос.

— М-да, — произнес наконец Скоповский, — выдумки тут нет, таковой действительно был лет десять назад… И это был не просто разбойник, а, так сказать, разбойник с политической подкладкой. В частности, у меня он сжег… да-с, подпалил с четырех концов… мой собственный дом… Пришлось отстраиваться заново…

— Вот как? — удивился Бахарев.

— Какой ужас! — всплеснула руками княгиня.

— Я не разорился, конечно, хотя этот злодей что делал — уничтожал долговые записи, отнимал у нашего брата, помещиков, деньги и раздавал их крестьянам. Я, как видите, не разорился, а Котовского, надо полагать, повесили, как он того и заслуживал…

— Разумеется! — И Бахарев поспешил переменить разговор, стал расспрашивать, каков город Кишинев, много ли в нем жителей, красив ли он. Наверное, масса фруктовых садов? И ведь когда-то он был местом ссылки Пушкина? И как, есть ли там гостиницы? Рестораны?

Скоповский охотно рассказывал о Кишиневе и опять повеселел.

— Сегодня Кишинев, завтра Москва! — восклицал он. — Нет никаких оснований отчаиваться.

— Союзники не допустят! — с чувством произнесла княгиня, молитвенно складывая руки, толстые, в митенках.

— Нет, не союзники, мы не допустим, мы, русские люди! — горячо возразил Юрий Александрович. — Мы не допустим, чтобы мужики своевольничали, чтобы у власти стояли евреи и всякий сброд, вернувшийся с каторги, из Нарымского края!

Юрий Александрович знал за собой такую особенность: часто, когда он что-нибудь делал, что-нибудь говорил, в его мозгу появлялось какое-то другое его «я», наблюдатель, снисходительно, а иногда с улыбкой созерцавший его действия. И когда Юрий Александрович любезничал с неприятным ему человеком, этот наблюдатель нашептывал: «Прогони его, ведь он тебе противен!» — или же поощрял: «Ничего, ничего, притворяйся, если это принесет пользу». Сейчас это второе «я» в самый разгар красноречия спрашивало Юрия Александровича: «Скажи по совести, говорил бы ты так же горячо, если бы в коляске не было этой девушки?»

Ну что ж. Очень может быть, что именно она вызвала его на такую запальчивость. Ему почему-то казалось, что Люси, слушая его, слышит и подтекст этой речи: «Мы не допустим», — говорит он, но хочет сказать: «Ты прекрасна! Я готов вызвать на поединок весь мир и сражаться за тебя, мстить твоим обидчикам, завоевывать тебя и складывать к твоим ногам трофеи…»

Может быть, и княгиня понимала чуточку этот разговор? Скоповский слушал внимательно и бесстрастно. Юрий Александрович продолжал:

— Я, конечно, молод, я еще не испытал законного удовлетворения хозяина, семьянина. Но я болезненно люблю Россию, вот такую, как она есть: сиволапую, безалаберную, с базаром, колокольным звоном, удалыми ямщиками и тройками…

Юрий Александрович уловил благосклонные улыбки на лицах княгини и Скоповского, увидел и сияющие глаза Люси. Безусловно, им нравится, что он говорит!

— Скажите, — повышал он голос, одновременно натягивая повод, — разве выносимо, что прекрасные, изнеженные женщины вынуждены мыкаться по проселочным дорогам и искать убежища? На что это походит: на Украине нет хлеба! Россия — не позорище ли! — отказывается от царских долгов! А, да вы все это знаете… Обнищание, безвластие… Нельзя этого терпеть! — и Юрий Александрович как неожиданно разразился потоком красноречия, так же внезапно и замолк.

— Браво, браво! — воскликнула княгиня. — В вас бьется благородное сердце!

— Молодой человек, — подхватил Скоповский, слушавший Юрия Александровича, как экзаменатор прилежного ученика, — не будете ли вы любезны также посетить мой дом? Мне кажется, это будет приветствовать и княгиня.

— Разумеется, он едет с нами!

— Конечно, мама, — поддержала и Люси.

— Я буду счастлив, — пробормотал капитан Бахарев, — весьма признателен…

Но посмотрел он не на Скоповского, не на княгиню, а на Люси.

Между тем по обочинам дороги замелькали пригородные постройки, белостенные домики с крашеными ставнями, и сады, сады — голые, зимние деревья, набирающие силы, чтобы принести новый богатый урожай.

— Ну, вот и Кишинев! — сказал, волнуясь, Скоповский.

2

Кишинев еще спал, когда свершалась перемена его судьбы. Рев оркестра и треск барабанов внезапно сотрясли тишину. Заспанные обыватели выскакивали из своих домов и смотрели через каменные ограды дворов на пестрое войско, месившее по улице грязь.

Это входили с треском и шумом новые хозяева города — воинские части боярской Румынии. Офицеры были важны и торжественны. Все на них было новое, неношеное, только что отпущенное со складов «неких европейских государств». Они преувеличенно громко выкрикивали команду, а сами осторожно косили глаза на окна, затянутые занавесками… Смуглые барабанщики вращали белками глаз, ни на кого не обращали внимания и неистово лупили по барабанной коже. Начищенные до нестерпимого блеска литавры рассыпали дробь. Трубы ревели. Пехота шлепала по грязи мостовой, стараясь идти в ногу. Артиллерийские орудия тяжело громыхали, конские копыта выбивали искры из булыжных камней.

Войска шли весь день. Почетный караул, встречавший их на площади, устал кричать «ура». По городу рыскали квартирьеры. Попрятавшиеся при Советской власти старые чиновники, городовые вылезали из своих нор и, стараясь выслужиться, уже устраивали облавы на красных. С треском разрывались в клочья уцелевшие на стенах советские плакаты, срывались вывески советских учреждений. Оккупанты искали, где бы применить энергию, как бы дать населению почувствовать «порядок», привести всех к беспрекословному повиновению… Что-то очень хмурятся железнодорожные рабочие! И не вздумают ли бунтовать крестьяне? Пусть попробуют! Говорят, составлены черные списки… Обыватели ходят напуганные.

Но стоит ли обращать на это внимание? Нужно веселиться! Открыты новые рестораны и кафе… Все должно быть шикарно. По-европейски. Город кишмя кишит военными. Не город, а военный лагерь. Откуда понаехало столько иностранцев? Поджарые французы… живописные турки… толстые и веселые американцы… Кого только тут нет! Как будто здесь международная ярмарка или дешевая распродажа!

3

Прибытие в «Валя-Карбунэ» было шумно и суетливо. Дворня таскала в комнаты чемоданы, картонки, саквояжи. Княгиня повсюду возила за собой горничную, повара, и огромное количество белья, платьев, мантилий, шляпок…

Прибыли вслед за первым экипажем тетки, экономки, приживалки — все население дома, возглавляемое почтенной супругой Скоповского. Они наперебой хлопотали. Они уже знали о прибывших гостях.

— Голубушка! Княгинюшка! Вот порадовали! Хоть наш-то Александр Станиславович хмуриться перестанет! Тоскует он, по детям тоскует. Времена-то какие лихие, весь мир вверх ногами. Грешили много, вот и покарал господь…

Скоповский волновался, командовал. Все ли в порядке в имении? Почему не подметены дорожки в парке? Где люди? Хорошо ли промазаны окна? Почему пыль в шторах?

После того как десять лет назад сгорел дом, Скоповский построил новый, но по старым чертежам и фотографиям; так же с колоннами по фасаду, с большой стеклянной верандой, с зимним садом, с башенками, витыми скрипучими лесенками, с просторными залами, уютными светелками, с широкими изразцовыми печками и теплыми лежанками. Но теперь, оглядывая дом критическим взглядом, Скоповский находил, что он недостаточно импозантен.

«Ну, ничего! Во всяком случае, общий вид — с парком, с беседками, с оранжереей, с широкой аллеей, ведущей к парадному крыльцу, — не может не понравиться княгине…»

Скоповский сиял. Скоповский был преисполнен гордости. Княгиня Долгорукова собственной персоной! И главное — запросто, без официальности. Вот уж подлинно можно сказать: не было бы счастья, да несчастье помогло.

Скоповский вызвал управляющего — вертлявого, бесстыдного грека, смотревшего на хозяина преданными, собачьими глазами. Управляющий шепотом назвал имена тех крестьян, которые особенно шумно радовались отъезду помещика и даже пытались произвести порубку в его лесу.

— После, после, — поморщился Скоповский, — этим мы займемся впоследствии. А сейчас важно принять именитых гостей, не ударить лицом в грязь… Как у нас конюшни?

— Не хотел вас расстраивать… Угнали Копчика и Грозного…

— Как так угнали?!

— Явились… под страхом оружия… Что я мог поделать?

— Да ты рассказывай толком, эфиопская образина! Кто явился? Куда явился?