Аркадий Первенцев - Огненная земля Страница 23

Манжула выглянул из люка. Его сосредоточенные невеселые глаза остановились на Букрееве. Потом Манжула, броско выпрыгнув на палубу, направился к мостику, умело балансируя на своих крепких коротких ногах. В его руках был термос и что‑то завернутое в салфетку.

— Я принес чай, товарищ капитан, — сказал Манжула, останавливаясь у мостика.

— Чай? — удивленно переспросил Букреев. — Слышите, Павел Михайлович? А в узелке что?

— Гренки, товарищ капитан.

По лицу Звенягин а пробежала улыбка, разгладившая складки у рта и междубровья. Звенягин поправил фуражку, сбив ее немного набок, подмигнул.

— Удивительный народ наши краснофлотцы, Букреев. Вскипятить чай и нажарить гренки на нашем тарантасе!

— Выпьете чаю, Павел Михайлович?

— Еще бы! И если можно с гренками.

Звенягин взял кружку. Отхлебнув несколько глотков чая, Звенягин передал кружку штурвальному, а сам стал на его месте.

— Мы люди морские, брюки костромские! — крикнул он.

Вахтенные комендоры, услыхав командира дивизиона, заулыбались, принялись расталкивать спящих десантников. Из‑под мокрой парусины показались заспанные лица. На палубе становилось людней и веселей. Неожиданно, пробив узкие облака, скользнули лучи солнца и водяная, бесцветная пыль заиграла всеми цветами радуги.

Дивизион догнали два гидросамолета–разведчика. Они пролетели совсем близко. Были видны летчики в черных шлемах, штурмана, стрелки–радисты под целлулоидными колпаками турельных хвостовых пулеметов. Экипажи са- молетов были известны всем морякам дивизиона, они базировались рядом на Тонком мысу. Моряки читали но- мера машин, махали зюдвестками.

— «Эмбээры» пошарят по проливу, — сказал Звенягин, провожая самолеты глазами, — узнают, что там подготовили для нас фрицы.

Потом появились желтопузые «кобры», быстрые, с острыми змеиными носами, с тонкими, скошенными крыльями.

Все знали летчиков воздушной дивизии Героя Советского Союза Любимова, летавших на «аэрокобрах». Moжет быть, во главе этой шестерки истребителей летел сам Любимов, асс Черного моря, продолжавший свою опасную и почетную службу, несмотря на потерю ноги в бою под Юшунью. «Аэрокобры» поднялись выше и скрылись за облаками.

Вскоре морская авиаразведка предупредила Звенягина о появлении групп из москитного флота противника, крейсировавших на входе в Керченский пролив, очевидно, с расчетом произвести атаку каравана. Звенягин, получивший приказ не подвергать перегруженные корабли риску морского сражения, держал курс к проливу. Казалось, этот герой морских сражений решил пренебречь указаниями командования и здесь сразиться с врагом. Но противник, очевидно, решил не выходить на оперативный черноморский простор, а устроить засаду в устье пролива. Звенягин кодировал: «Прошу немецких разведчиков не отгонять».

Южное побережье Таманского полуострова открылось пустынными, розно срезанными берегами с белой каймой прибоя. В облачной дымке угадывались горы Крыма. Перемычка далекой вулканической гряды как бы связывала западное побережье с заклубленными облачностью высотами Предкавказья.

Тамань! Древняя таинственная земля лежала перед взором Букреева. Вспомнились давно прочитанные книги о коралловых океанских островах, о Саргасовом море. Волны кипели у побережья, и нигде нельзя было обнару- жить признаков жизни. Как будто они были первыми мореплавателями, подходившими к этому полуострову.

На траверзе мыса Железного рога показались два «ягуара». Выполняя приказ флагмана, разведчиков не отогнали. Пройдя над кораблями, «ягуары» скрылись.

— Добро, — сказал Звенягин, — теперь пусть ждут…

Корабли круто повернули к земле, к тому пункту, где сосредоточивались десантные войска.

Букреев передал на все корабли команду приготовиться к высадке. Берег приближался. Теперь были хорошо различимы железные остовы полузатопленных самоходных немецких барж и незаметный издали, прилипший к воде, причал. Крутое прибрежье заканчивалось песчаным отмельным подбоем, по которому неслись длинные, пенные волны. Чайки, отяжелевшие от обильной пищи, уже без крика выхватывали глушеную рыбешку, засеребрившую море. Бакланы охотились в одиночку, подолгу прицеливаясь к добыче и спускаясь на нее с устремленными вперед клювами и хищно разжатыми лапами.

— Недавно бомбили, — равнодушно заметил Звенягин. — Имейте в виду, Букреев, нужно очень быстро произвести рейдовую разгрузку. К причалу нам не подойти, здесь очень мелко.

Корабли бросили якоря, но не глушили моторов. От причала сразу же отвалили многовесельные шлюпки и связанный из бревен плот, идущий на шестах, которыми упирались в мелкодонье. На веслах и на шестах работали моряки, радостно кричавшие еще издали.

Десантники умело подтянули к кораблям шлюпки, распределились, сами сели за весла и быстро пошли к берегу. Плот, нагруженный в первый рейд имуществом взвода связи, возглавлялся лейтенантом Плескачевым, ловко, по–рыбачьи, работавшим шестом. Плот легко подносило на волне, опускало, но не захлестывало.

- Не сломайся, Плескачев, — крикнул Рыбалко, устроившийся на корме шлюпки.

— Сломаюсь, починят, Рыбалко! — отозвался Плескачев, налегая на шест.

Наспех сколоченный причал был оборудован деревянными настилами, разлохмаченными и потертыми при швартовке.

Рыбалко, выскочивший первым на помост, определил по этим признакам, что сооружение недавнее, хотя успело потрудиться. На причале поджидали краснофлотцы. На поясах у них висели кинжалы и трофейные пистолеты. Бескозырки были затянуты маско–чехлами.

— Севастополь воевать, братки? — спросил пулеметчиков широкоплечий краснофлотец.

— Сусликов по степи гонять, — огрызнулся Шулик, не любивший загадывать ничего раньше времени.

— Тут сусликов нет. Тут самые слепыши. А крыс сколько, братки!

— Давай, помогай, — оборвал его Шулик, — любишь ты, вижу, парень, языком ножи точить.

— Как языком? — обидчиво спросил краснофлотец, пренебрежительно измеряя взглядом низкорослого Шу- лика. — Ты с какого корабля будешь?

— С крейсера святого лентяя… Тащи‑ка лучше вот весь этот хабур–чабур подальше от водоплеска. Ишь какая волна играет…

Плот вторично возвращался со взводом ПТР. Люди сгрудились, удерживая на весу свои длинноствольные ружья и ящики с патронами. Яровой приспособил вместо правила доску, и плот двигался теперь спорее и не крутился.

Шлюпка с Букреевьгм, Баштовым и Кондратенко шла под ударами весел опытных моряков «тридцатки». Красиво ошвартовавшись, шлюпка снова полетела к кораблям,! и на веслах остались моряки «тридцатки» с гвардейского крейсера «Красный Крым», очевидно, успевшие соскучиться по своей, моряцкой, работе.

Букреев огляделся. Крутой, метров в тридцать, глинистый обрыв тянулся к западу. В противоположной стороне белело резко отличное от морской синевы соленое озеро, вернее, лиман с солончаковым побережьем и низкими Камышевыми порослями. Ветер гнал по озеру сытую волну и со степи сносил в море бурьяны, которые снова прибивались к берегам, мокли и гнили, смешанные с водорослями.

Батальон быстро выгружался и располагался пока у берегов. Пулеметчики ставили на катки пулеметы, минометчики просматривали лямки. Все проверяли и подгоняли снаряжение, перебирали в ладонях запалы гранат, протирали автоматы и винтовки.

Причалила последняя шлюпка с автоматчиками.

Усиленный рокот моторов донесся с моря. Корабли снялись с якорей и, разделившись на две группы, разошлись в разные стороны. Одна группа направилась к Анапе. вторая под командованием Звенягина пошла к Таманскому порту, куда можно было прорваться даже в светлое время суток прорытым в войну каналом у основания Тузлинчской косы. Три орудийных выстрела донеслись с флагманского корабля. Это был прощальный салют Звенягина. Чайки сбились в стаи, закричали. Моряки подняли на винтовки и автоматы бескозырки и долго приветственно махали уходившим кораблям.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Поднявшись на крутобережье, Букреев и Батраков увидели плоскую побуревшую степь, расцвеченную светло- голубыми островками полыни. Большие лиманы, похожие на озера, отделялись от моря солончаковыми мочажинами. На лиманах табунилась дичь, доносился писк не то бекасов, не то чибисов. По небу двигались длинные сырые облака. Букреев закурил папироску и посмотрел на притихшего Батракова. Хитринка играла в уголках букреев- ских губ и в прищуре его черных умных глаз. Он улыбался по–особенному, не разжимая губ, и тогда подрагивали щеки от этой сдержанной улыбки и подбородок, лежавший на туго затянутом воротничке гимнастерки.

— Квартиру нам дали без мебели, Николай Васильевич, а? И хозяев пока нет.

— Нас должны встретить, Шагаев говорил.

— Встретят. Где‑то в этих травах расположилась целая дивизия, а посмотреть — пустыня.

В глубине степи виднелась какая‑то ферма. Туда вела Дорога, но возле нее не замечалось никакого движения. Еще дальше чернели плохо различимые строения, похожие на кошары — степные загоны для овец.